– Всё так, я бы ещё добавил послов, дипломатов, курьеров, охранников, прислугу, кучеров и просто сочувствующих. Причём сочувствующие в основном из нашего боярства…
– Да-а, дела… А ить нашим-то небось совсем поперёк горла, ежели государь-то на иноземке женится. Боярский гонор такого позору не снесёт!
– Почему я и говорю – слишком много подозреваемых…
– А ежели их… всех сразу и… – Яга демонстративно пристукнула по недовязанному носку сухоньким кулачком и в ответ на мой унылый взгляд вынужденно покаялась: – Ладно, это я так, сама понимаю, что такого дела одними арестами никак не исправишь. Поворожила бы я тебе, дык ведь и улики ни одной нет, как назло… Ну прям хоть лучше б убили кого!
– Мыслите позитивно!
– Ох, слыхала уже… а только с убийствами у нас завсегда лучше получалось!
– И что?! Самим кого-нибудь пристукнуть?
Как видите, разговор был ленивый, пустопорожний и ни о чём. Со второго этажа по щербатым ступенькам сонно стёк кот Василий. Пристроился рядышком со мной, привалившись спиной к табурету, тупо лупая зелёными глазами. Я опустил руку почесать его за ухом. Кот сначала не понял и разомлел, потом вовремя спохватился, что колдовским котам такие фамильярности не к лицу, и царственно отстранился. Повспоминал о чём-то, слегка стукнул себя лапой по лбу и выудил из-под мышки смятое письмо. Или, правильнее сказать, скрученную грамотку от… дьяка Филимона Груздева! Он у нас в Лукошкине наиглавнейший борец за справедливость, отсюда и дня не пройдёт без нового доноса. Однако на этот раз я держал в руках очередную жалобу.
– Бабуля, хотите послушать, что нам гражданин Груздев слёзно советует? Пардон, просит! А еще вернее – умоляет…
– Обычно грозит, – тихо вздохнула бабка, – геенной огненной, судом Страшным али просто дыбой да острогами сибирскими. Ну дак читай, что ль…
– «Бью челом тебе, сыскной воевода! Уж прости меня, грешного, ежели когда чем тебя ругал… Хоть слова энти неприличные твоя же бабка мне на язык и наложила. А тока не могу я боле молчать и вопиять, аки глас умирающего в пустыне, буду, не услышишь покуда! Нет моченьки моей в хоккей твой богопротивный играть… Бьют же меня! Слышь, ты, участковый?! Тебе по должности людей охранять положено, а меня при всём честном народе гнутыми палками поперёк хребта охаживают, так что только хрящики пищат! Отец Кондрат как белены объелся, ни о чём, окромя победы энтой окаянной, и слушать не хочет. Ночей не спит, всё попадье своей про кубок чемпионский вещает, измаялась баба… А обо мне, сироте, ни у кого и горя нет?! Смилуйся, Никита Иванович! Всё тебе прощу, зла помнить не стану, помолюсь даже, а ежели что, дык и информацией какой ни есть завсегда поделиться готов! А знаю я ох как много… Вона боярин Крынкин, к примеру, давеча девку сенную, царскую, тайком комом снежным за шиворот опозорил. Визгу-то было! Чем не дело уголовное?! Али еще вон…»
Я отложил письмо, встал и, победно глянув на Ягу, сунул коту в лапы кусок ватрушки. Яга, опустив глаза, взяла со стола миску с вожделенной сметаной и честно поставила на пол перед героем дня.
– Итак, «Святые отцы»?!
– Пиши повестку, Никитушка…
* * *
В конце концов это была первая, робкая ниточка. На самом деле я не очень-то верил в то, что беседа с отцом Кондратом принесёт хоть какие-то плоды. Этот небезызвестный святой отец двухметрового роста, весом под сто пятьдесят кило уже дважды бывал у нас в гостях. Увлекающаяся, страстная натура, нечисть его боялась как огня. Таким людям суждены великие дела, и со временем отец Кондрат непременно станет патриархом всея Руси… если, конечно, в самый неподходящий момент не залетит на пятнадцать суток. Однако вызывать местное духовенство в отделение казалось всё же не совсем правильным с точки зрения этики и уважения чувств верующих, поэтому я предпочёл прогуляться сам. Погодка солнечная, морозец лёгкий, почему бы и не пройтись по снежку до храма Ивана Воина? Яга в принципе не возражала…
Я козырнул ребятам у ворот и вышел на улицу. Охранные стрельцы стояли навытяжку, и только рядовой Заикин полез было с пожеланиями «д-доброго пу-ути!», но его быстренько затёрли боевые товарищи. На секундочку мне показалось, будто бы щёки парней так и распирает от невысказанной тайны, но это, наверное, не важно… Какие уж там тайны у наших же стрельцов?
Идти было не очень далеко, два квартала до базара, там – налево, а за поворотом до златоглавого храма уже рукой подать. Мне там нравилось. В отличие от новгородских или киевских соборов даже самая махонькая церковка в Лукошкине была расписана как пасхальное яичко! Храм заступника всех служивых людей, святого мученика Ивана Воина, радовал глаз стройностью архитектуры и яркостью внешней росписи. Над его крышей трудился небезызвестный богомаз-авангардист Савва Новичков. В своё время мы удачно пристроили его маляром, и парень, конечно, расстарался. Полюбоваться на новую крышу в стиле русского кубизма приезжали со всех концов страны и даже из сопредельных государств. А картинку с купающимся ангелочком он мне всё-таки подарил…
Вот так, с тёплыми воспоминаниями и чистыми помыслами, я шёл себе в гости к отцу Кондрату. Встречные граждане, продавцы и зазывалы на базаре как-то очень уж заботливо косились в мою сторону, а я… Честное слово, первоначально я не сразу уловил, что, собственно, происходит.
– Э-э… доброго здоровьичка, батюшка сыскной воевода! Дай бог вам всех злодеев собственноручно заломать, а уж мы не без понятия… Молчим-с!
Молодой парень, явно из конюхов, многозначительно подмигнул, приложил палец к губам и сделал нарочито равнодушную физиономию. Я автоматически козырнул. Похоже, это послужило сигналом для остальных:
– Ничё, ничё, Никита Иванович! Оно ужо, ужо… друг сердешный! Мы-то, чай, не энтим шиты-деланы, ага… Тс-с-с!!!
– Знамо дело, мужики, в таком разрезе без секретности полной – всё одно што лопатой блох бить! Тс-с-с!!!
– Дык, гражданин участковый, мы-то покумекали тута… Таперича хто шо без твовова слову тока брякни – могила… Тс-с-с!!!
– Мама, мама, мама!.. А можно я дяденьке-милиционеру тоже скажу, что ничего не скажу про то, что сказать нельзя, потому что ежели скажешь, то… Тс-с-с!!!
С базара я буквально вылетел… Нет, если бы бежал, так они бы следом увязались «подмогнуть органам». Для нашего народа, если милиция бежит, значит – кого-то ловит! В сущности, всё логично, обычно так и есть, но не в сегодняшнем случае. Создавалось нехорошее подозрение, словно весь город знает о какой-то тайне, а мне не говорит. И самое худшее, что все они наверняка считают, что уж я-то точно в курсе… Последней каплей был знаменитый юродивый Гришенька, сидящий в сугробе, а потому одетый по-зимнему: в ту же знаменательную драную рубаху, косой платочек на голове, удвоенные вериги и… новёхонькие шерстяные носки с узорчиками.
– Не оставь милостью своей, Господь-батюшка, помоги милиции! Ох и трудна жизнь у Никиты-сыскаря… За весь честной люд костьми ложится, кровушкой кашляет, головушкой мается, а тайны следственные пуще глаза хранит! Все ли слышали, православные? Всё ли поняли? Все ли помните?! Тс-с-с…
Я молча купил ему пирог с визигой и сунул прямо в руки, юродивый счастливо отвлёкся. Вот так вот, и этот туда же… А кстати, закалка у парня – любой индийский йог обзавидуется! Весь год босиком, в одной рубахе, и хоть бы хны, даже насморка не бывает. Видимо, это и есть сила веры…
С такими мыслями я вошёл в ухоженный дворик храма Ивана Воина. Всю базарную суету из головы выбросил, поймал первую же встречную бабульку в чёрном, уточнив, у себя ли отец Кондрат. Оказалось, что да. Как, куда пройти, мне тоже было известно.
Отдыхающий священнослужитель сидел у себя в каптёрочке, разговляясь чаем с бубликами.
– День добрый!
– Изыди, сатана!
Не пугайтесь, это такое дежурное приветствие. Всё-таки он дважды у нас сидел…
– А я к вам по делу, Кондрат Львович. Побеседовать, так сказать, в непринуждённой обстановке…
– Арестовывать будешь, Геерон сладкоречивый, али как?!
– Али как… – решил согласиться я. – Сегодня у нас профилактический день.
– Чаю? А может, покрепче чего? – густым басом осведомился святой отец. – Так имей в виду, не дам! Ибо во храме Божием кагор стаканами пить не дозволяю!
– Хорошо, тогда чай.
По мановению мизинчика настоятеля две шустрые старушки с зашуганно-благообразными личиками быстренько поставили передо мной глиняную кружку с отбитой ручкой и пару сушек на блюдечке. Ложку мёда в чай я положил сам, внаглую, невзирая на гневный писк пенсионерок. Пили молча, стараясь не смотреть глаза в глаза, поэтому один раз даже едва не взяли одновременно одинокий бублик со стола. Бабки гневно перекрестились, а мы величественно уступили друг другу. Короче, несчастный бублик так и остался несъеденным…
– Ну и как православная жизнь в храме в целом? – издалека, с подтекстом начал я.
– Господь милостив, – не менее дипломатично ответствовал отец Кондрат. – Люди в церковь за утешением да за советом добрым ходят. О душе бессмертной пекутся, не то что некоторые тут…
