— Должно быть, церемония была длинная и пышная и тебя покрыли славой, которой ты, по собственному ощущению, не заслужил.
— Почти так, — улыбнулся Тор.
В тот вечер она ничего не пролила, и они пересказывали друг другу самые щекотливые моменты детства, какие только могли припомнить, и хохотали. Свадьба Галанны и Перлита не поминалась вовсе.
— А помнишь, — говорила она, — когда я была совсем маленькая, еще почти младенец, а ты только начинал учиться обращению с мечом, как ты показывал мне, чему научился…
— Помню, — улыбался он, — как ты ходила за мной хвостом, и подлизывалась, и плакала, пока я не соглашался показывать.
— Подлизывалась, да, — подтверждала она. — Но плакать — никогда. И это ты первый начал. Я не просила сажать меня в заплечный мешок, когда ты брал препятствия на своем коне.
— Виноват, признаю.
А еще он помнил, хотя и не сказал об этом ни слова, как началась их дружба. Он жалел младшую кузину и сперва искал ее общества из отвращения к тем, кто стремился изгнать ее, особенно к Галанне, но вскоре стал делать это ради самой Аэрин: потому что она была насмешливая и увлекающаяся. И не напоминала ему, что он вырастет и станет королем. Он так и не научился до конца верить, что она стесняется в компании и что этой стеснительностью отчаянно пытается оправдать свое шаткое положение при дворе собственного отца, хотя в ее упрямой обороне не было особой необходимости.
Именно ради того, чтобы посмотреть, как она загорается воодушевлением, он сделал ей маленький деревянный меч и показал, как держать его. А потом научил ее ездить верхом и позволял сидеть на его высокой кобыле, когда первая из ее хорошеньких избалованных пони едва не заставила Аэрин навсегда забросить верховую езду. Он показал кузине, как держать лук и посылать стрелу или копье туда, куда ей надо, как свежевать кролика или ильника, и как лучше всего ловить рыбу в бегучих ручьях и тихих затонах. «Прямо как старший брат, не иначе», — думал он теперь — впервые с привкусом горечи.
— Я не разучилась охотиться и рыбачить и ездить верхом, — сказала она. — Но скучаю по фехтованию. Понимаю, теперь у тебя мало свободного времени. — Она замялась, высчитывая, какой подход с наибольшей вероятностью позволит ей получить желаемый ответ. — И знаю, что тому нет оснований, но… я уже достаточно большая, чтобы держать мальчишеский учебный меч. Ты не мог бы…
— Потренировать тебя? — подсказал Тор.
Он догадывался, что она задумала, хотя и пытался убедить себя, что в этом нет ничего особенно страшного, — учил же он Аэрин рыбачить. Он понимал, что подобное умение ничего хорошего ей не принесет. Не имеет значения, что она уже хорошая наездница и вдобавок умнее любой из придворных дам (что именно внутри или вне ее заставило Аэрин набраться ума — вопрос отдельный). После того как он научил ее стольким вещам, Тор почти не сомневался, что сумеет сделать из нее хорошего мечника. Но ради ее собственного блага не следует поощрять ее сейчас.
«Упаси ее боги просить меня о чем-либо, чего я не должен ей давать», — подумал он, а вслух сказал:
— Ладно.
Глаза их встретились, и Аэрин первой опустила взгляд.
Между занятиями то и дело случались большие перерывы, поскольку круг обязанностей первого солы все продолжал расти. Но Аэрин добилась своего: она училась и спустя несколько месяцев занятий уже могла заставить учителя запыхаться и вспотеть, когда они выплясывали друг вокруг друга. Ее уроки были всего лишь уроками пехотинца, о верховом бое и речи не шло, и ей хватало ума не настаивать на большем.
Она мрачно гордилась своими успехами на уроках Тора, и незачем ему было знать, что ради них ей приходилось по многу часов тренироваться, рубя листья и пылинки. Когда Тора отсылали куда-нибудь, Аэрин для приличия жаловалась на перерывы, но в душе радовалась им, ведь благодаря отлучкам наставника у нее появлялось лишнее время, чтобы вбить полученные навыки в свои медлительные, глупые, без-Дарные мышцы. Но она всегда с нетерпением ждала следующей встречи с первым солой, а он никогда не упоминал, что догадывается о ее тайных тренировках. Не говорил он и о том, что не сражался пешим с детства, когда постигал первые азы фехтования. Сола всегда ведет конницу. Аэрин прекрасно знала, что, будь ее обучение настоящим, в должное время ее посадили бы на лошадь. Но они молчали и об этом.
Кроме того, гордость не позволяла Аэрин говорить о том, что тренировки пошли ей на пользу: они требовали постоянно контролировать и направлять собственное тело, и упорные занятия в конце концов выгнали вместе с потом и остатки сарки из ее тела. С памятной встречи с Галанной в королевском саду к тому времени прошло два года.
Тор с Аэрин встречались на краю самой дальней из учебных площадок. Там они могли быть вместе, как были всегда, и напряжение, возникшее между ними в последнее время, не мешало им, не создавало неловкости и не заставляло запинаться.
Аэрин понимала, что Тор старается наносить удары не в полную силу, когда теснит ее. Но по мере того, как она набиралась опыта, ему приходилось двигаться все быстрее, чтобы отражать ее атаки. А сила, надеялась она, придет.
Аэрин росла как сорняк. Семнадцатилетие наступило и прошло с утомительной пышностью (все-таки день рождения королевской дочери!) и вымученной любезностью (все-таки королевская дочь-то неправильная). И вдруг оказалось, что расти дальше уже некуда. Ей нравилось возвышаться над Галанной. Нравилось смотреть сверху вниз — с высоты безупречный профиль Галанны казался чуть приплюснутым возле бровей, а глаза узковатыми. Кроме того, Аэрин питала надежду, что перерастет строптивую Кишу и ей подарят настоящую лошадь.
Настоящую лошадь. Аэрин очень старалась не упоминать о конях при Торе, но ей уже приходилось прикусывать язык, чтобы не нарушить собственный зарок. Именно в лошади сила всадника — или всадницы. Но если попросить Тора научить ее сражаться верхом, ему придется признать, что он с самого начала понял, как много значат для нее их занятия, что это непросто веселая секретная игра. А ведь ему и без того не по себе из-за их уроков. Он ни разу не спросил, зачем ей это нужно, и его молчание о многом сказало Аэрин. А Тор, как и раньше, читал ее мысли не хуже, чем она его.
6
Талат окреп и залоснился. Он все еще напрягал правую заднюю, когда она садилась верхом, но ему требовалось все меньше времени, чтобы расходиться. Аэрин неделями ездила на нем без всего, а седло и упряжь тем временем щедро умасливали ее гардероб и все его содержимое, ибо она обнаружила, что в глубине души не хочет седлать коня — как будто это что-то испортит и сбруя превратит их совместные прогулки в тягостную обязанность.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
