Она как рыбка в моих силках — руках — и я волен сейчас сделать с ней то, что так давно хочу.
И я это делаю…
Глава 16. Паша
Черт, да она, кажется, тонет!
В одну миллисекунду преодолеваю огромный промежуток между нами под водой, вовремя подхватываю и выталкиваю ее на поверхность реки.
Она отплевывается, отфыркивается, дрожит.
Хватается руками за все вокруг, бестолково машет руками.
Но, поняв, что я держу ее, немного расслабляется. Сфокусировав на мне взгляд, она перестает отталкиваться от меня, и понимает, что я — ее спасение.
Чуть обмякает в моих руках.
Вот, наконец, успокоилась.
Смотрит на меня своими ясными глазами. И в них сейчас нет ни грамма злости и какой-то затаенной обиды.
Впервые она смотрит на меня без ехидного прищура, ожидания какой-то подставы.
А как-то по-настоящему, что ли…
И эта чистота во взгляде, ее близость невероятно волнует.
Она как рыбка в моих силках — руках — и я волен сейчас сделать с ней то, что так давно хочу.
И я это делаю….
…Спасаю ее.
Хмуро кривлю губы в улыбке и подталкиваю к берегу. Сам же плыву рядом, контролирую, чтобы ей снова не стало плохо, и она не начала паниковать и тонуть, как только что.
Она подчиняется — оглянувшись на меня, послав какой-то нечитаемый мной взгляд, медленно плывет вперед.
Я все время нахожусь в поле ее зрения — чувствую, что она хочет плыть одна, сама, самостоятельно, но краем глаза все равно смотрит на меня, боится, что я ее оставлю.
Да как мне ее оставить?
Я чувствую в своих руках тяжесть ее тела. Будто все еще держу ее у сердца.
Столько времени я думал о том, что будет после того, как я к ней по-настоящему прикоснусь, что сейчас просто опустошен.
Я перебираю руками, ногами, и просто смотрю, как ее голова покачивается на волнах, пока она молча плывет к берегу.
Ее аромат тела изменился. Он выдает разочарование, сильное, жгучее, и я ее очень хорошо понимаю.
Черт, я сам в себе разочарован так, как никогда.
Вернее, также, как тогда, пять лет назад, когда вся моя жизнь могла бы пойти совсем по-другому пути.
Так бестолково и отвратно я не чувствовал себя давным-давно.
Как дурак, который уходит с ярмарки с пустой сумкой, который только держал в руках настоящее сокровище, но пожалел заплатить за него полную цену.
На берегу она отфыркивается, выжимает волосы, стоя спиной ко мне, будто ничего не случилось, а я не хочу выходить. Смотрю на ее спину. Гляжу, как она постепенно выпрямляется, а потом поворачивается ко мне.
Кривлю губы, пытаясь улыбнуться.
Что она мне сейчас скажет? Поблагодарит?
Или…
— Что? Не наплавался еще? — она улыбается побледневшими губами. Прикусила нижнюю губу и к ней сразу прилила краска. — Ты, видимо, из породы водоплавающих. Смотри, в лягушку не превратись!
Брызгаю в ее сторону водой, махнув рукой по глади реки.
Ленка пищит и отпрыгивает — до нее долетают капли воды, посланные моей мощной лапищей.
Разворачиваюсь и плыву вперед, к другому берегу, чтобы снова остудить голову.
Ну, Ленка, ты и сучка!
Глава 17. Лена
Накупавшись до одури и хрипа в горле, решили идти обратно. Пашка взял Мишеньку на манер рюкзака, и потрусил вперед, а мы же с Верочкой поплелись позади, отгоняя мушек от ног длинными травинками.
— Слушай, так что это было? — спросила она после длинной паузы.
— Где? — я заозиралась. — Волки бегают?
Все никак не выходили у меня эти волки из головы!
Несмотря на то, что сейчас-то светило ясное веселое солнышко, все было кругом радостно и звонко.
— Какие еще волки! Дурочка! Что с моим братом, говорю? — сердито прошипела Вера, поправляя свои длинные черные волосы.
— А что с твоим братом? — сделала непонимающее лицо я.
— Ты мне скажи, что с моим братом! — не отступалась упрямая Верочка.
— Вера! Это твой брат, ты мне и скажи, что с ним! — тут уже я начала терять терпение.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Верочка остановилась и посмотрела на меня как на душевнобольную.
— Что между вами происходит, Лена! — она упрямо уставилась на меня.
— Мееежду нами? — проблеяла я. — Думаю, только одно: ненависть и нетерпимость!
Вера хитро взглянула на меня искоса:
— А мне кажется, между вами что-то происходит. Электричество между вами так и искрит. Как бы мне не брезгливо было это осознавать!
Я задумалась. Как бы там ни было, что бы я ни чувствовала к Паше или ещё к кому-либо, но Вере пока знать об этом рано!
И я пошла по другому пути, благодаря которому можно легко сбить со следа любую ищейку, даже такую прозорливую, как сестра парня, который, кажется…
— О! Я поняла! — подняв указательный палец вверх, воскликнула я.
— Так, так! — она заинтересованно смотрела мне в лицо.
— Ты думаешь, что он живет в этой глуши-глушище потому, что пьет, — с видом Шерлока победно взглянула я на Веру.
— Пьет? — удивлению девушки не было границ. И я ее очень даже понимаю!
Только что Вера была уверенна, что услышит, как я ей признаюсь в симпатиях к ее брату, а я намекаю, вернее, говорю открытым текстом, что ее брат с червоточинкой!
— Ну не знаю, что еще в деревнях делают мужики, которые живут в развалинах дома, а спят вообще на соломе какой-то! — я сделала многозначительное лицо.
— Лена! Прекрати! Он не алкоголик! — Вера не на шутку разгорячилась, даже руками замахала.
— Да, по виду не скажешь! А вдруг он — скрытый алкоголик? — я подняла бровки домиком.
Верочка, похоже, рассердилась.
— Да, ты знаешь, у всякого человека есть темная сторона его натуры. Попробуй всю жизнь давить свои инстинкты — получишь водородную бомбу с маниакальными наклонностями.
— Какими еще наклонностями? — закипела подруженька.
— Ну как какими. Садистскими, алкогольными, женоненавистническими.
— Так ты брата моего еще и садистом называешь?
— Верочка, дыши ровно. Я не называю его садистом. Просто говорю, что дом его меня беспокоит, — наконец, объяснилась я.
Верочка примолкла.
Конечно, ее не могла не беспокоить эта картина — туалет на улице, летний ледяной душ и отсутствие окон в некоторых комнатах.
Не будем забывать про полы, которые могут проломиться под вашим весом на втором этаже!
— Да, меня тоже, — затухла Верочка. — Все эти годы мы не виделись, только разговаривали по телефону, скайпу. Он почему-то не хотел приезжать домой и к себе не звал, и теперь я понимаю, почему!
— Потому что он садист? — выпучила глаза я, выдвинув догадку.
— Да нет, какой садист? Потому что он не устроен, потерял себя, видимо, и сам не знает, чего хочет. Вот и дом запустил. — в Верочке проснулся аналитик-журналист.
— И все же, Верочка, очень странно жить в таких условиях, — пожала я плечами, прогоняя назойливое желание вспомнить о его руках на своей талии в воде.
— Да тут почти все в примерно таких условиях живут, правда, одни старики, но чтобы Паша…
Она вздохнула, а потом продолжила:
— Ну, я взялась за него, и живым с него не слезу. Он у меня как миленький придет в себя. На войне как на войне, короче говоря.
Мы согласно помолчали.
И тут вдруг у меня неожиданно зазвонил телефон, чем крайне удивил — видно именно в этой точке деревни сотовая связь, все же, ловила неплохо.
И я отвлеклась. Звонил Авиз.
— Алло, Авиз! Рада тебя слышать! — преувеличенно бодро сказала я в трубку.
Мне показалось, будто вся природа вокруг смолкла.
Он ответил. И все время, что я шла и пыталась что-то сказать в трубку, было четкое ощущение, будто меня накрыло коконом чьего-то внимания.
Говорил, в основном, он. Все спрашивал, когда меня ждать, рассказывал, что поставил какую-то крутую магнитолу на свою машину и страстно целовал трубку, желая разбудить во мне ответное чувство.