Победа в Висконсине не давала Кеннеди никаких гарантий на успех в будущем, но практически свела к нулю шансы Хамфри после поражения в своем родном регионе. Однако далее их борьба переместилась в Западную Вирджинию, сельскохозяйственный штат, в котором проживало очень мало католиков. Здесь Хамфри думал остановить наступательный порыв Кеннеди и возвратить свои упущенные возможности. Кеннеди воспринимал участие Хамфри в предварительных выборах в Западной Вирджинии как удачу, поскольку он создавал ситуацию состязательности, без которой его победу в штате никто бы не заметил. Коррумпированность партийного руководства в Западной Виржинии была общеизвестной: все знали, что оно ожидает денег за поддержку того или иного кандидата, как писал Теодор Уайт, «горячих денег, незаконных денег, живых денег» [118]. Платить политикам за услуги — это Джозеф Кеннеди умел. И сразу же в изобилии стали распространяться слухи об участии в предварительных выборах мафии, о тайных перечислениях немыслимых сумм. Но даже Хамфри понимал, что в Западной Вирджинии политикам платят все. Позже он сознался, что и сам дал бы им денег, если бы те у него были [119].
В начале избирательной кампании в Западной Вирджинии опросы общественного мнения показывали, что Кеннеди значительно опережает соперника. Но так было до того, как большинство жителей штата узнали, что он католик. В ответ он выступил с речью, явившейся предшественницей знаменитого Хьюстонского обращения, произнесенного несколько месяцев спустя. В ней Кеннеди попытался уверить сомневающихся избирателей в своей политической независимости и в том, что католики, так же как и протестанты, могут быть патриотами. Он сказал: «Когда человек, стоя на ступенях Капитолия, принимает президентскую присягу, он клянется поддерживать отделение церкви от государства… И если он нарушает эту клятву, то совершает не только преступление против Конституции, за которое Конгресс может и должен подвергнуть его импичменту, но также и грех перед Богом … Грех перед Богом, потому что он клялся на Библии» [120]. Приблизительно в это же время Джо Кеннеди оплатил из своих глубоких карманов широкий показ в штате фильма, рассказывающего об испытаниях, через которые прошел кандидат во время войны, о написанной им и удостоенной Пулитцеровской премии книге, о его очаровательной семье. Помогло и участие в кампании Франклина Делано Рузвельта-младшего, который напомнил избирателям о все еще почитаемом в народе «Новом курсе». Кеннеди получил 61 % голосов и заставил Хамфри выбыть из предвыборной гонки. Но вопрос о выдвижении кандидатуры самого Кеннеди все еще оставался открытым, и никто не мог предсказать, к какому решению придут делегаты, собравшиеся на съезд Демократической партии в Лос-Анджелесе [121].
* * *
В 1960 году Эдлаю Стивенсону исполнилось шестьдесят лет, столько же, сколько было Дуайту Д. Эйзенхауэру, когда его избрали президентом в 1952 году. Дважды выдвигавшийся кандидатом в президенты от демократов, и дважды проигравший выборы, Стивенсон не хотел в третий раз объявлять себя кандидатом. Хотя он почти до самого конца придерживался этой позиции, немногие верили в его искренность. Для целого поколения либеральных демократов, влюбленных в его ум и безукоризненные манеры, в его смелую либеральную риторику (не всегда совпадающую с реальными действиями), Стивенсон оставался идеальным кандидатом. Если кто-то и мог остановить Кеннеди, то этим человеком, вероятно, был Стивенсон [122].
В течение нескольких месяцев перед съездом Стивенсон и Кеннеди вели теплую, даже можно сказать сердечную переписку. Стивенсон прислал Кеннеди свои «самые искренние поздравления» с победой в Западной Виржинии, а позже от него продолжали приходить короткие письма со словами ободрения и поддержки. В мае он написал: «Вы молодец!» [123]. Они часто разговаривали по телефону и время от времени встречались лично, чтобы обсудить предвыборные события.
Стивенсон не делал ни единого намека на собственные президентские амбиции, вместо этого он давал Кеннеди советы, как лучше добиться успеха на съезде. В ответных письмах Кеннеди восхищался выступлениями Стивенсона и благодарил его за ценные рекомендации и поддержку [124].
Но оба политика знали, что их, по словам Кеннеди, «необыкновенно сердечные отношения» скрывают ревностное и необычайно сложное соперничество [125]. В глубине души Стивенсон лелеял надежду на выдвижение, но признаваться в этом не хотел. И поскольку его многочисленные сторонники стали предлагать его кандидатуру, его стремление крепло. Стремясь помешать успеху кампании Кеннеди, он в то же время прилагал все усилия, чтобы убедить того в случае победы на выборах, дать ему один из ключевых постов в администрации — желательно, пост госсекретаря. Их взаимное притяжение, приправленное соперничеством, нашло отражение в письмах и телефонных разговорах других участников предвыборной кампании [126].
Артур Шлезингер, давний друг и соратник Стивенсона, ставший теперь союзником Кеннеди, был одним из главных посредников в их отношениях. В письме Кеннеди Шлезингер осторожно упоминал двойственность отношения Стивенсона, которого он называл «наш общий друг», и так описывал свое впечатление от их разговора: «Он, видимо, чувствует, что рассказал слишком многим людям (в том числе теперешним кандидатам) о своем неучастии в выборах, и теперь его согласие на выдвижение кандидатом в президенты будет воспринято как нарушение данного слова» [127]. Но Шлезингер не передал Кеннеди всего, что знал. В мае он написал в дневнике, что, по его мнению, Стивенсон поощряет действия своих сторонников по выдвижению его кандидатуры. В разговоре с Шлезингером Стивенсон сказал: «Мне звонили и говорили, что Кеннеди очень мешает его молодость и его вероисповедание». Сторонники Стивенсона настаивали, что «единственным выходом из этой ситуации может быть выдвижение Стивенсона кандидатом на пост президента, а Кеннеди — вице-президента страны». Стивенсон по-прежнему отказывался заявить о своем участии в выборах, но в то же время не соглашался открыто поддержать кандидатуру Кеннеди. Своим политическим союзникам, настаивающим на его выдвижении, Стивенсон сказал: «Если вы что-то будете делать в этом направлении, делайте это от своего имени» [128].
Сам Шлезингер разрывался между двумя кандидатами. Вслед за провалом встречи руководителей СССР и США в Париже (после того, как советская ракета сбила летевший над Советским Союзом американский самолет-разведчик U–2, пилотируемый Френсисом Гэри Пауэрсом) сторонники Стивенсона воодушевились и стали утверждать, что он лучше, чем Кеннеди, подготовлен к действиям в подобной критической ситуации. По этому поводу Шлезингер оставил в дневнике загадочное высказывание: «Стивенсон более компетентен, но … поскольку он не кандидат, я за Кеннеди», после чего улетел в Берлин, радуясь тому, что на какое-то время покинет поле битвы [129].
* * *
Когда в июле в Лос-Анджелесе начался съезд демократов, невозможно было предугадать, кто же, в конце концов, станет кандидатом от партии на предстоящих президентских выборах. Казалось, должен был победить Кеннеди, обеспечивший себе максимальную поддержку делегатов. Но у него не было надежного большинства, и он понимал, что против него выступают значительные силы, среди которых не последнее место занимают сторонники Стивенсона.
Уже со второго дня съезда делегатов встречали толпы народа, с энтузиазмом скандирующие лозунги в поддержку Стивенсона. Шлезингер вспоминал, что куда бы ни пошел Стивенсон, «толпа неистовствовала от восторга» [130]. По словам Теодора Уайта, когда Стивенсон направился на свое место делегата от штата Иллинойс, «зал взорвался восторженными аплодисментами, делегаты и гости долго не отпускали его, пока, наконец, его удалось вырвать из плена всеобщей любви и энтузиазма и усадить на положенное место» [131]. Дальше дела Кеннеди пошли еще хуже, так как сенатор от штата Миннесота Юджин Маккарти произнес необыкновенно прочувствованную речь в поддержку номинации Стивенсона. Он обращался к тем демократам, которые хранили глубокое уважение к Стивенсону, а таких было немало. «Не отвергайте этого человека, — взывал он. — Не отвергайте человека, который заставил нас всех гордиться тем, что мы демократы. Не лишайте пророка заслуженной дани уважения в его собственной партии» [132]. Даже преданные сторонники Кеннеди были потрясены горячим приемом, оказанным Стивенсону. Шлезингер признался в дневнике, что на какой-то момент засомневался в правильности своего решения перейти на сторону Кеннеди.
«Ажиотаж вокруг Эдлая» был опасен для Кеннеди не потому, что Стивенсон реально мог одержать победу (в конечном счете, он получил только 5 % голосов делегатов). Он создавал угрозу единству сторонников Кеннеди, увеличивая тем самым шансы на успех других его соперников, самым серьезным из которых был сенатор от штата Техас Линдон Джонсон. Техасец не участвовал в праймериз и не проводил собственную кампанию, всего за неделю до открытия съезда объявив, что будет бороться за право стать кандидатом в президенты. Действия Джонсона служили иллюстрацией возникшего противостояния нового и старого в практике выдвижения единого партийного кандидата. Джонсон считал, что именно национальный партийный съезд должен «решить, кто может наилучшим образом возглавить партию и страну» [133]. По его мнению, партийные лидеры должны определить кандидата, независимо от результатов предварительных выборов и опросов избирателей. До 1960 года почти на всех съездах все именно так и происходило. В отличие от Джонсона, Кеннеди начал кампанию в поддержку своей кандидатуры задолго до начала съезда, мобилизуя своих сторонников по всей стране и добиваясь побед во всех праймериз [134].
