— Эй!
Тычок в бок, хохот и — они снова в баре. Не под руку, но активно болтающие друг с другом. В помещении жизнь продолжала бить ключом. Четверо упившихся вусмерть парней (по виду — студентов) пытались вытащить из подвала пятого, беспомощно болтающего конечностями и головой. На верхней ступеньке замыкающая пара разъехалась в стороны, сотворив воздушный шпагат. Бар охватил вой проснувшегося «раненого бойца». Вздохнув, один из вышибал отогнал «носильщиков», поднял под руки всё ещё матерящегося студента и прислонил к стенке. Его товарищи либо скатились вниз, либо кое — как поднялись на верхнюю ступень и истерично хохотали.
— Кое — что мне это напоминает, — шепнула в ухо рыжая, обдав Эрнеста ароматом аперитива и малиновых духов.
Уже за столиком Агнетт рассказала, как в шестнадцать она пошла добывать «репортаж» о подпольных боях, и едва отбилась от букмекеров, принявших её за новую проститутку (по совпадению — тоже рыжую, но с ещё более резким характером). Когда — то тогда она и ударила в первый раз бутылкой. В тот раз — из — под шампанского.
— Из — под шампанского или с шампанским?
— О, я знаю разницу, поверь. Так вот, там был боец, который три раза падал в нокдаун, но умудрился нокаутировать противника. И он точно так же, как эти парни, стоял на четвереньках, блевал и в перерывах — истерично хохотал.
В ответ Эрнесту пришлось поведать историю, как его в незнакомом месте постоянно пытаются ограбить. Город был лишь девятым, даже не юбилейным, в списке. Правда, пришлось умолчать, что пару раз приходилось уйти без ценностей и денег. И едва живым. Вышло куда менее драматично. Но оно и к лучшему — драмы сегодня было и так много.
Разговор сам по себе разогнался и не думал останавливаться. Они перескакивали с одного забавного случая на другой. Задевали современный и старый кинематограф, не сошлись в отношении к театральным видам искусств. Начали ожесточённо спорить, закидывая друг друга аргументами и срываясь на прикрикивание. И только через пятнадцать минут не без чужой помощи поняли, что Эрнест имел в виду линейку кинетических пистолетов «Хауэр», а Агнетт — роли некоего древнего актера синемы.
В общем, бутылка апероля медленно, но верно, опустошалась, а разговор смещался в целом в сторону города.
— Хотела бы я жить в Старом Городе, — вздохнула рыжая. — Но квартиру дали мне в Новом, вот так ирония.
— А ты когда — нибудь видела «внутрянку»? Жить в ней удовольствие не для всех, прямо скажу.
— Ты в ней жил, чтобы так говорить? — нахохлилась собеседница.
— Живу, почему же.
— И сколько?
Эрнест взглянул на часы. Час ночи.
— Целых двенадцать часов. Почти целая жизнь.
Двойной взрыв смеха. Дать подкурить в дымину пьяному мужику, подошедшему за огоньком. Спокойно, с улыбкой выслушать его искренние и удивительно чистые комплименты Агнетт. Отсалютовать рюмкой, улыбнуться, выпить.
— Ты напрягся, — сощурилась рыжая.
— Инстинкты, что поделать.
Вздох.
— Ты не думал, что поймал ПТСР?
— Отчего же, думал. Стараюсь контролировать себя. И судя по тому, что это замечаешь только ты (а ты весьма внимательная девушка, этого не отнять) — это у меня выходит.
— Надо тебя будет регулярно напаивать. Пьяным ты перестаешь говорить этими своими рублеными фразочками, и сильнее похож на нормального человека.
— Это мне говорит социальный антрополог?
— Эй, я могу и обидеться!
— А я думал, совершишь камлание над синими камнями, и у меня отвалится что — нибудь.
— О, смотрю, ты заметил местную особенность?
— Не понял.
— Камни посреди площадей и скверов. Не понял?.. Местные, «Хозяева», почитают две вещи превыше всего. Камни и воду. Остальное: звёзды, луны, метеоры — сильно слабее. Вода для них — символ жизни и мира живых. Камни — мир мёртвых, где все они рано или поздно окажутся.
— Не понял, причём тут камни на площадях. Они поклоняются смерти?
— Нет, нет, ты не дослушал. Те, что лежат на площадях, состоят из специфичного минерала, который меняет цвет. С коричнево — красного на насыщенный синий во время дождя и на некоторое время после. А синий…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Священный цвет, угадал?
— Да. Эта дуалистичность камня для них — как связь с загробным миром и напоминание о том, что жизнь занимает всего лишь мгновение на мёртвом камне. Я не перебрала?
— С аперитивом — чуть — чуть. А вот с терминами — не очень. Не забывай, у меня хоть и оквадраченные армией, но гуманитарные мозги. Уж дуализм от архаизма могу отличить.
Разговор свернул куда — то в сторону общегуманитарных знаний, а тем временем «Грязный Гарри» затихал.
Дело в том, что бар работал до середины ночи. Но впереди была рабочая неделя, и люди потихоньку начали разбредаться по домам. Первыми давно ушли старики, чувствовавшие в кипении бара ритм жизни. Потом упорхнули «белые воротнички», за ними — «синие», и вовсю расходились шумными компаниями работяги с регулярных и иррегулярных работ. Оставалась только очень шумная молодежь, к которой (формально) принадлежали и они с Агнетт. Но, пожалуй, что — то придется оставить или утащить с собой. А бутылку — закинуть в рюкзак.
— Знаешь что, давай наконец — то обменяемся номерами коммуникаторов, — подала голос рыжая. — Ты не мог получить работу без карты хартиста, значит и чип тебе выдали.
— Выдали. Записывай… — Эрнест спокойно надиктовал номер, дождался звонка. Принять, поёрничать в трубку. Заслужить укоризненное выражение лица Агнетт, сбросить. Записать её в «контактные данные». Вздохнуть: — Кажется, пора расходиться.
— Пора, — уныло согласилась рыжая, но оживилась: — Но сначала давай допьём рюмки и подымим на свежем воздухе.
Они опрокинули в себя кордиалы, и Агнетт пошла к стойке, относить посуду. А. Н. упаковал бутылку в свой рюкзак и принялся набивать заранее трубку. Он заканчивал утрамбовывать табак, когда малиновый аромат вперемешку с духом апероля возвестил о возвращении рыжей. Прежде, чем ледяные ладони закрыли глаза.
— Угадай, кто?
— Агнетт Рыжая, леди болота, хранительница убойной бутылки аперитива.
— Зануда, — фыркнула рыжая и нетвердой походкой двинулась к выходу, вращая берет на пальце.
К удивлению Эрнеста, он шёл куда твёрже, хоть ему и приходилось концентрироваться на цели. Через некоторое время приличное количество алкоголя без закуски ударит по желудку, но до этого времени необходимо будет закрыть небольшой долг чести. Главное, чтобы у дамы был схожий взгляд на ситуацию. А. Н. уклонился от закрывающейся двери, умудрившись не просыпать табак, и поднял взгляд. Наткнулся на застывшую зачарованной статуей Агнетт. Поднял глаза.
В воздухе стояло серое сияние, а улицы резко побелели. Снег! Он был редким и очень медленным, но смотрелся максимально необычно. Особенно когда мимо бара, шкворча на непонятном языке, со скоростью резвого инвалида проползло нечто, напоминающее синего слизня. Но с два метра длиной и нарушающее общую гармонию не то фырчанием, не то шкворчанием.
— Намму, — прокомментировала рыжая, обратив, наконец, внимание на Эрнеста.
— Кому?
— Намму, дурак. Причём, судя по интонации, любящий снег.
— Они способны ещё различать эмоции?
— Ты ещё не видел их резьбу по камню. Почитай о них хотя бы лёжа на диване, довольно любопытные «гости».
— Учту. У меня как раз есть диван. Правда, если на него лечь — ноги немного свесятся, — фыркнул А. Н.
— Покажешь?
— Уж твои ноги точно не немного свесятся с него, — фыркнув, выпустил кольцо Эрнест. — А ты где живешь?
— Общага на улице Легионеров.
Чёрт, подумал Эрнест. Улица Легионеров хоть и начиналась на границе Старого Города, но по диагонали пересекала весь Новый Город. Возможно, было бы действительно проще положить рыжую у себя дома.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Улица Легионеров большая, — озвучил свои сомнения А. Н.
— Ой, кто — то настолько не хочет вести девушку к себе, что изучил карту? Дом 3А, не волнуйтесь, сир Гавейн, — засмеялась Агнетт.
— Тогда веди меня, зелёная леди, — усмехнулся Эрнест, выставив локоть.
