— В котором часу вы ушли?
— Я знаю это совершенно точно — было четыре минуты девятого. Я выбежал на дорогу, сел в машину и помчался в город. Влез через окно в свою гримерную и услышал, как режиссер отчаянно стучит в дверь. Я открыл ее, сказал, что уснул, и поспешил на сцену. Я опоздал на десять минут, режиссер показал мне на часы — было двенадцать минут девятого… В антракте мне сообщили ужасную новость.
Он встал.
— Моя сегодняшняя встреча с Шейлой, быть может, породит для меня какие-нибудь осложнения. И все же я не жалею о том, что примчался на свидание с ней. Я видел ее, держал в своих объятиях — за это счастье я готов заплатить любой ценой. Вам угодно еще что-нибудь узнать?
Чан покачал головой.
— В данную минуту ничего. Но прошу вас пока не покидать виллу. Очень возможно, что выплывут кое-какие дополнительные подробности.
— Разумеется, — согласился Файф.
Раздался звонок, и в сопровождении Джессупа в гостиную вошел полицейский.
— Ах, это вы, Спенсер! Входите, — улыбнулся ему инспектор.
— Я подобрал его на Калакуа-авеню, — сказал Спенсер, кивая на дверь, — и решил, что вы будете рады возможности потолковать с ним. Он не мог сообщить мне, что делал сегодня вечером.
Человек, о котором говорил полицейский, поспешил приблизиться к Чану.
— Надеюсь, мы не опоздали, — нахально заявил он.
Оглядевшись, незнакомец вспомнил о правилах хорошего тона, некогда преподанных ему, и поспешил снять соломенную шляпу.
— Мой шофер совершенно невыносим, — сказал он. — Он ухитрился заблудиться.
Мужчина говорил уверенным тоном светского человека, но тону этому противоречила его странная внешность. Он был одет в грязные полотняные брюки, синюю рубашку без воротничка, вытертую бархатную куртку, когда-то красного цвета, и поношенные туфли, сквозь дыры в которых просвечивали голые ноги.
В столовой смолк гул голосов, по-видимому, там прислушивались к происходящему в гостиной.
— Прошу вас, — Чан жестом предложил незнакомцу сесть.
Тот взглянул на Файфа, и на лице его заиграла довольная улыбка.
— Итак, — сказал Чан. — Кто вы такой?
Мужчина пожал плечами.
— Я мог бы назваться Смитом.
— С тем же успехом вы могли называться и Джонсом, — заметил инспектор.
— Это дело вкуса. Во всяком случае, я предпочитаю быть Смитом.
— Где вы живете?
Смит замялся.
— Если вы настаиваете, чтобы я был совершенно откровенен, то я вынужден признаться, что живу на пляже.
Чан улыбнулся. Направившись к двери, ведущей на террасу, он позвал Кашимо и велел ему обыскать Смита.
— Я тоже попрошу вас об этом, — сказал Смит, — и если вы найдете что-нибудь похожее на деньги, то, пожалуйста, скажите мне.
В карманах у Смита оказались гребень, ржавый перочинный нож, бечевка и какой-то предмет, походивший на монету, но при более близком рассмотрении оказавшийся медалью. На ней было выгравировано: «Третий приз по классу пейзажа. Академия изобразительных искусств. Пенсильвания».
Чан вопросительно взглянул на Смита.
— Да, — пожал тот плечами, — должен сознаться, я художник. Разумеется, не гениальный, так как получил всего лишь третий приз. Первый приз был не из бронзы, а из золота, и при нынешних обстоятельствах золотая медаль очень бы мне пригодилась. Но мне она не досталась.
Приблизившись к Чану, он добавил:
— Надеюсь, вы не сочтете нескромностью, если я осведомлюсь, что породило это внезапное вмешательство в мою личную жизнь? Неужели в этом городе частное лицо не ограждено от того, чтобы первый встречный полицейский мог задержать его и подвергнуть обыску?
— Сожалею, что я затрудняю вас своими вопросами, но вынужден спросить: были ли вы сегодня вечером на пляже?
— Нет, не был. Я находился в городе по своим личным делам и меня задержал этот толстый…
— В какой части города вы были?
— В парке.
— Вы кого-нибудь встретили там?
— Да. Хотя причислить этих людей к изысканному обществу нельзя, но я не избалован.
— Вы не были на пляже, — задумчиво повторил Чан. — Кашимо, проводите вместе со Спенсером этого господина к павильону и сравните обнаруженные там следы со следами его башмаков.
— Слушаюсь! — поклонился японец, торопясь выполнить распоряжение инспектора.
Чан посмотрел на Файфа.
— Какая утомительная работа, — вздохнул он. — Но чем был бы человек, если бы ему не приходилось трудиться? Он стал бы Смитом.
Гости мисс Фен толпились в дверях столовой, и Чан попросил их расположиться в гостиной. Джейнс взглянул на часы. Пять минут двенадцатого. Он вопросительно посмотрел на Чана, но тот сделал вид, что не заметил этого.
К Чану приблизился Тарневеро.
— Есть что-нибудь новенькое? — спросил он вполголоса.
— Круг нашей деятельности расширился.
— Я предпочел бы, что бы он как можно более сузился, — усмехнулся Тарневеро.
Кашимо и Спенсер со Смитом вернулись.
—Ваше предположение оказалось правильным, инспектор, — сказал Спенсер. — Следы у павильона оставлены вот этой обувью, — он указал на ноги Смита.
Смит смутился.
— Действительно, отвратительная обувь, — кивнул он. — Но что поделаешь? На Гавайях нет настоящих любителей искусства. Если бы вы видели, какими картинами украшают здесь гостиные, если вы поглядели на местных Рембрандтов! Я сам третьесортный художник, но даже если бы мне за такую мазню предложили новую пару…
— Послушайте, вы солгали мне, — перебил его Чан.
Смит пожал плечами.
— Вы говорите с откровенностью и прямотой, обычно не свойственной вашей нации. Действительно, я умолчал о настоящем положении вещей, полагая, что это пойдет на пользу…
— Кому?
— Как кому? Мне. Я заметил, что здесь что-то не в порядке, и решил, чтобы не оказаться вовлеченным…
— Вы уже вовлечены. Скажите, сегодня вечером вы были в павильоне?
— Нет, могу заявить это под присягой. Но я был поблизости и простоял несколько минут под окном.
— Что вы делали у павильона?
— Размышлял, удобно ли будет там расположиться на ночь. Это одно из моих любимых мест.
— Я попрошу вас повторить еще раз то, что вы сказали. И на этот раз говорите только правду.
— У меня оказалось немного денег, и я три дня провел в городе. До этого на вилле еще никто не жил. Сегодня мои деньги кончились, я ожидал получения чека, но он не пришел… — После минутной паузы он добавил: — Здесь на почте отвратительные порядки. Я буду жаловаться.
— Итак, ваши деньги подошли к концу, — снова перебил его Чан.
— Да, и я был вынужден ночевать под открытым небом. Я покинул город и вернулся на пляж.
— В котором часу?
— Сэр, ваш вопрос смущает меня. Порой, проходя мимо витрин, я смотрю на часы и знаю, который час. А вообще-то… — Смит развел руками.
— Итак, вы приблизились к павильону…
— Я был очень удивлен, увидев, что в павильоне горит свет, и решил, что за время моего отсутствия кто-нибудь снял виллу. Гардины были задернуты, но до меня донеслись голоса, мужской и женский. И я подумал, что выбрал не очень удачное место для ночлега.
Смит умолк. Чан не сводил глаз с Файфа, который слушал Смита, напряженно стиснув руки.
— Я стоял у окна, ветер шевелил гардины, и я отчетливо видел находившегося в павильоне мужчину.
— Кто же был в павильоне? — спросил Чан.
— Вот этот человек, — ответил Смит и указал на Файфа. — Я обратил внимание на красную ленту, которая была у него на груди. Такие ленты я видел в Париже. В ту пору меня как-то пригласил к обеду наш посланник, он был приятелем моего отца…
— Это не имеет значения. Итак, вы стояли у окна и смотрели…
— Что вы вообразили? — возмущенно воскликнул Смит. — Прошу вас не судить обо мне по моему внешнему виду. Я вовсе не подсматривал. Если я что-либо и видел, то вовсе не потому, что таково было мое намерение. Они о чем-то очень тихо говорили… этот господин и дама.
— Я попрошу вас ложным образом не истолковывать мои слова, но, быть может, вам удалось разобрать, о чем они говорили?
У Файфа вырвался приглушенный вопль, он вскочил, оттолкнул Смита и бросился к Чану.
— Перестаньте! — закричал Файф. Он был мертвенно бледен. — Прекратите это! Я готов ответить на все ваши вопросы. Я убил Шейлу и готов понести наказание.
Чан в упор смотрел на актера. Все молчали.
— Вы убили мисс Фен?
— Да.
— Почему?
— Я хотел, чтобы Шейла снова вернулась ко мне. Я не могу жить без нее. Я умолял ее, но она смеялась надо мной и ответила отказом. И я убил ее.
— Вы убили ее? Каким оружием?
— Стилетом, который был при мне.
— Где он?
— На обратном пути я выбросил его.
— Вы можете показать это место?
— Попытаюсь.
Чан направился к двери, но ему преградил дорогу Аллан Джейнс.
— Десять минут двенадцатого! — закричал он. — Я еще могу успеть на «Океаник»! Теперь-то вы не станете удерживать меня?
