– Не знаю. Она говорила, но я с этими светскими школами не знаком, название напрочь вылетело из головы.
– И не можешь вспомнить? – не сдавался Андрей.
– И под гипнозом не вспомню... Увы. К тому же она, скорее всего, сейчас в армии.
– Действительно! Как я не подумал... – Андрей почти сразу успокоился. – Что ж, подождем.
Оставшиеся до отъезда дни Андрей целиком потратил на продолжение своих безнадежных блужданий по пещерам в районе Йерихона. При нашем прощальном телефонном разговоре я еще раз попытался охладить его поисковый пыл другими доводами:
– Если в тот момент, когда ты нашел рукопись, тебя видели бедуины... уверяю тебя, они в той пещере побывали и все ценное давно забрали. Не забывай, что кто-то попытался тебя на другой день убить...
– Зачем же меня было убивать, если они уже забрали рукопись?
– Мало ли зачем? Да хоть чтобы избежать проблем со стороны полиции. Это ведь уголовное дело, укрывать ценные археологические находки.
– Может, ты и прав, – задумался Андрей. – Впрочем, я все равно того места не нашел...
Так мы и распрощались. Я к рукописи был уже совсем равнодушен. Да и Андрея почти убедил — по крайней мере, озадачил...
Я и представить себе не мог, как серьезно я тогда ошибался.
1993
Я демобилизовался в марте 1993 года. За время моей службы в Израиле сменилась власть. На выборах летом 1992 года победил Ицхак Рабин.
Долгие пятнадцать лет левые были отлучены от власти, и первым делом Рабин пожелал провести ревизию проводившейся за это время поселенческой политики. Уже не только в газетах и на телевидении, а с высоких правительственных и парламентских трибун началось каждодневное шельмование тех, кто заселял и осваивал территории Иудеи и Самарии, отвоеванные Израилем в 1967 году.
В ту пору я совершенно не опасался Рабина. Все его заявления о Голанах и о «территориях» я воспринимал лишь как желание задеть и оскорбить своих политических оппонентов. Я не думал, что он сможет реально что-то разрушить. Арабы, как всегда, не позволят ему этого сделать, не раздумывая оттолкнут протянутую руку... Так я думал тогда.
***
Демобилизовавшиеся израильские солдаты обыкновенно разлетаются по всему свету: на пару месяцев, на полгода или даже на год отправляются в Латинскую Америку, в Европу, Индию или Африку. Несколько раз мне предлагали ехать вместе, но я ни о чем таком даже и слушать не хотел. Не в Америку мне надо было, не в Лондон, Рио и не на Гоа. Мне надо было в Москву. Долгие годы я жил безо всякой надежды побывать в родном дворе. Когда же такая возможность представилась, я сперва учился в йешиве, а потом ушел в армию. Теперь время, наконец, пришло: в конце апреля я вылетел в Москву.
***
Тринадцать лет прошло с тех пор, как я покинул город, в котором появился на свет.
В парке имени Горького, куда меня часто водили в детстве, воспоминания нахлынули с особой силой. Я вспомнил, как дедушка (он умер за год до нашей репатриации) водил меня в парк и катал на колесе обозрения. Там были два колеса – одно поменьше, другое побольше. Дедушка всегда водил меня на большое, а я почему-то всегда просился на маленькое, и он тогда отвечал: «Нам с тобой туда нельзя, Юрочка. Это женское колесо».
Я воспринимал эти его слова с полным доверием. Теперь же, растроганно глядя на огромную конструкцию, я вдруг все вспомнил и только сейчас сообразил, что это была шутка.
Потом уже, выйдя из парка, я узнал место, где стояли когда-то автоматы с газировкой. Однажды во время прогулки нам ужасно захотелось пить, мы бросили в автомат три копейки, но в ответ услышали только зловещее шипение. Автомат плюнул в стакан каплю ржавой жидкости и замолчал навсегда.
– Ах ты, антисемит! – погрозил дед автомату.
«Эх, дедушка, – думал я с горечью, – как же ты не дожил, не поднялся с нами в Эрец Исраэль!»
И вдруг в ту самую минуту я осознал, что образ Отца небесного давно и прочно переплелся для меня с образом деда. Дед был верен, надежен, как скала. Он всегда твердо держался данного им слова. Наконец, он был до гневливости нетерпим к любой несправедливости. Его гнев был необыкновенен, благороден – не от мира сего. И я помню, как он тяжело дышал, как хмурил брови – ему было физически плохо, если он видел неправду или унижение.
И был он, конечно же, очень добр ко мне, до нежности.
Вообще мой «советский период» стал представать мне теперь в розовом цвете. Я, к своему удивлению, обнаружил, что в той жизни было много светлого. В ту жизнь снова и снова хотелось возвращаться... И все же я всем существом своим ощутил тогда, какой это кошмар для еврея оказаться вне Эрец Исраэль. «На реках вавилонских, там сидели мы и плакали, вспоминая о Сионе», – думал я, смотря в мутные воды Москвы-реки.
Вот я родился здесь, получил здесь свои самые первые и светлые жизненные впечатления, я умиляюсь при виде этих родных мест. Но ужас охватывает при мысли, что я вдруг буду осужден навсегда здесь остаться.
«Мы совсем не такие, как народы, а они никогда не поймут нас, – размышлял я, идя по Крымскому мосту. – Это данность, но что за ней стоит? Кто такие мы, евреи? Чем мы отличаемся от народов, которые, между прочим, тоже себя хорошо друг от друга отличают? Понять все это чрезвычайно трудно. А вот чувства есть, сильные ясные чувства, с которыми ничего невозможно поделать».
***Узнав, что я в Москве, мои школьные друзья организовали встречу в чьей-то большой квартире на Ленинском проспекте. Пришло больше половины класса. Было странно видеть столько лиц из своего детства внезапно повзрослевшими.
Дяди и тети, которые когда-то были моими невинными советскими одноклассниками, очень много пили, очень громко смеялись, говорили сальности. И с каким-то ожесточением вели самые скучные разговоры – когда они заканчивались, наступала минутная глухая тишина, в течение которой все ерзали, потом кто-то рассказывал анекдот, и тогда скучные разговоры шли по второму кругу. Я даже не в состоянии точно назвать тему, вокруг которой все время крутилась наша беседа. Если отступали от общих детских воспоминаний, то либо в сторону половой, либо в сторону экономической жизни. Сергей Егоров выглядел единственным, которому было интересно что-то кроме этого.
Он был одним из моих ближайших детских друзей. Мы лепили из пластилина армии и города и устраивали грандиозные сражения с использованием катапульт. Снаряды – шарики, обильно начиненные головками от спичек, – горели, безжалостно расплавляя пластилиновых бойцов противника и оставляя после себя ужасную вонь. На вонь сбегались родители, и нам здорово влетало.
Теперь же оказалось, что Сергей проявлял живой интерес к религии. Он сказал, что принадлежит к православной церкви, но в то же время взглядов придерживается самых широких. Интересовался он и жизнью в Израиле. В какой-то момент он вытащил меня на лестничную клетку покурить.
– Ну, как там ваши оккупированные территории? Говорят, что заселение проходит успешно?
– Если бы так, – горестно заметил я, поморщившись от слова «оккупированные» (за этим словом хорошо слышалась антиизраильская пропаганда, мы называли территории «освобожденными» или «контролируемыми»). – Приехали чуть ли не миллион человек, а расселились все на той же прибрежной полоске.
– А как же американские санкции? Они же наложены как раз из-за заселения территорий!..
– В этом-то и весь бред. Никто территорий репатриантами не заселял, ничего для них там никто не строил. В общем порядке кто пожелает, селиться может, но проектов по заселению не существует...
И дальше я выплеснул все, что было на сердце. Что мол лучше бы Америка числилась в открытых врагах Израиля, чем в таких «друзьях», которые только подножки ставят и репутацию портят.
– Да ладно! Брось! Вы селитесь на оккупированных территориях совершенно незаконно. И чего же вы при этом хотите? Чтобы вас на руках качали? Здесь закономерно все. И не только США — все вас за это осуждают.
– Мы селимся в Иудее и Самарии совершенно законно. Во-первых, по мандату Библии, а во-вторых, по мандату Лиги Наций. Про 6 и 7-й параграфы слышал? Там ясно указано, что евреи имеют право свободно селиться на всей территории Палестины.
– Вспомнил про Лигу Наций! Теперь, кажется, ООН все решает.
– К твоему сведению, ООН не отменила это решение Лиги Наций. Евреи имеют законное право селиться на территории Иудеи и Самарии, а тот, кто этому препятствует, нарушает действующий международный закон.
– Чего же тогда никто этот закон не отменяет?! – недоверчиво пробурчал Сергей.
– Это значило бы пересмотреть весь Устав ООН. Кто станет из каких-то там евреев ящик Пандоры открывать? Проще соврать. Все по Геббельсу: чем наглее вранье, тем охотнее в него верят.
