Некоторые ученые полагают, что другие медицинские папирусы содержат извлечения из одного и того же древнего хирургического трактата, который и был источником всех разделов папируса Эдвина Смита. Папирус Смита – это сборная солянка, смесь материалов из различных источников; если он был составлен в период Древнего царства, хирургический источник должен быть еще древнее. Мы не слишком отойдем от вероятного, если отнесем его ко времени III династии.
Но духу исследования не удалось расцвести. В течение многих столетий магические формулы сохраняются и умножаются, и если какой-нибудь лекарь и понял, что все болезни, как паралич от повреждения мозга, вызываются скорее естественными причинами, чем дьявольскими, он никогда, насколько нам известно, не высказывал такой ереси. Медицина и магия, колдун и врач, исключая редкие периоды в истории человеческой мысли, были тождественны. Действительно странно, что мы способны различить начала научного исследования в такой ранний период египетской истории. Еще страннее, что это произошло примерно на протяжении жизни легендарного мудреца Имхотепа.
Для греков Имхотеп был не только строителем Ступенчатой пирамиды и божественным покровителем писцов, прежде всего он был великим врачом, которого отождествляли с Эскулапом. Так велика была слава Имхотепа как врача, что во времена Птолемеев молодая жена говорит: «Вместе с мужем моим молилась я господу богу Имхотепу, сыну Птаха, подателю благ, дающего сыновей тем, у кого их нет, и он ответил на нашу молитву, как делает для тех, кто молится ему…» Быть может, ее молитвы имели более прочную основу, чем она думала…
Если научные прозрения Имхотепа пали на бесплодную почву, его архитектурные инновации пользовались самой искренней формой лести – подражанием. Одно из недавних крупнейших открытий в египтологии показало, что Джосер был не единственным царем III династии, начавшим строительство пирамиды. Данные аэрофотосъемки, полезные для археологического картирования, показали, что какое-то строительство велось в песках пустыни близ комплекса Ступенчатой пирамиды; форма сооружения была прямоугольной, но внутри ничего не оказалось. В 1953–1954 гг. это странное сооружение было раскопано египетским археологом, который нашел неопровержимые свидетельства того, что здесь было начато строительство новой ступенчатой пирамиды. Она планировалась такой же большой, как пирамида Джосера, но не поднялась выше второго уровня, возможно, потому, что амбициозный царь умер слишком рано. Следы на аэрофотоснимках были следами ограды. Имелось также подземное сооружение со множеством галерей, где археологи нашли вазы, затычки для кувшинов и, что более увлекательно, несколько золотых браслетов. Поколения добросовестных грабителей могил каким-то образом пропустили золото, хотя забрали все прочее, содержавшееся в гробнице, а оно, вероятно, было сказочным – в верхней части сооружения насчитывается более 120 кладовых! Но самой замечательной находкой оказался саркофаг в похоронной камере. В отличие от обычного саркофага, крышка которого поднимается как крышка ящика, этот имел на одном конце скользящую панель. И, чудо из чудес, панель была еще запечатана известкой, наверху лежали высохшие остатки похоронного венка.
Царское захоронение III династии было бы действительно уникальной находкой. Тесный мирок египтологов, охваченный возбуждением, ждал до мая 1954 г., когда запечатанная панель была сдвинута. Саркофаг был пуст; он до сих пор остается одной из неразгаданных тайн египтологии и заставляет некоторых ученых подозревать, что пирамида еще таит в себе сюрпризы. Если пустой саркофаг был трюком, чтобы одурачить воров, настоящее захоронение, возможно, еще осталось спрятанным.
Пирамида эта приписывается одному из наследников Джосера, царю по имени Сехемхет. Далее, мы имеем две необычные гробницы в местечке под названием Завайет-эль-Ариан, близ Гизы, которые также приписываются периоду III династии. Ни одна из них не была закончена, но на основании того немногого, что осталось, археологи заключили, что они планировались как ступенчатые пирамиды значительных размеров. Одно из этих сооружений, так называемая Слоистая пирамида, никогда не была использована для захоронений; возможно, ее царственный строитель умер прежде, чем она была закончена, но нельзя не задуматься над тем, как в этом случае распорядились телом. Вторая пирамида в Завайете, справедливо названная Неоконченной, еще более таинственна; наземную часть даже не начинали, но подземная часть содержит овальный саркофаг, запечатанный – и пустой.
Эти исчезнувшие пирамиды, памятники человеческого тщеславия, сами по себе ничем не замечательны, но они заполняют исторический разрыв между Ступенчатой пирамидой в самом начале правления III династии и серией истинных пирамид, построенных в период IV династии. Кульминацией IV династии были три великих памятника в Гизе. Рядом с крупнейшей пирамидой из трех лежит другой «дом вечности», гробница, которая не является пирамидой, но заслуживает визита, ибо здесь покоится источник одной из самых романтических историй в анналах египтологии.
2. КАМЕННЫЕ ГОРЫВеликий визирь Хемиун, любимец Гора Хуфу, которого греки называли фараоном Хеопсом, был однажды утром грубо пробужден от сладкого утреннего сна. Взволнованный посланец, бледный от тревоги, задыхаясь от спешки и ужаса, посмел лично ворваться в покои визиря, величайшего человека в стране после царя. Но Хемиун забыл свой гнев, когда услышал новости; то были новости, которые заставили бы задрожать храбрейшего из людей. Священная гробница царицы Хетефер, матери самого царя Верхнего и Нижнего Египта, была взломана ворами, и все ее сокровища украдены. Хемиун отменил обычный церемониал вставания. Через час он был уже в носилках, на пути к месту преступления.
Две могучие пирамиды Дахшура возвышались над золотыми песками, как молодые горы; их грани, облицованные белым известняком, сияли на солнце. Но Хемиун не мог любоваться их блеском или роскошью раскрашенных храмов у подножия. Гордое лицо визиря оставалось бесстрастным (вельможа не обнажает своих мыслей перед рабами и другими низкорожденными), но сердце его опустилось до самых пяток его обутых в сандалии патрицианских ног. Это было хуже всего, чего он боялся, это была катастрофа. Воры украли не только сказочные драгоценности царицы, но и саму царицу. Лихорадочный поиск в близлежащих песках не обнаружил царственной мумии, не нашли даже костей, с которыми в данный момент Хемиун смирился бы, за неимением лучшего.
Визирь сошел с носилок. Даже без расшитого драгоценностями воротника, покрывавшего обычно его широкую грудь, он выглядел весьма внушительно. Годы добавили жирку к его талии, но орлиные черты Хемиуна отражали гордость, столь величественную и столь привычную, что она казалась такой же естественной частью лица, как его природные черты. Только гордость позволяла ему держаться прямо, только достоинство мешало броситься на горячий песок и завыть, как побитый раб. Его ужас объяснялся не только оскорбленным благочестием. Он был вызван в основном мыслями о том, что случится с ним, Хемиуном, когда повелитель Двух Земель узнает, что священные останки его матери брошены для игр и скудного пропитания шакалам пустыни. Среди сотни других дел Хемиун, как визирь, нес ответственность за царские гробницы; бесполезно было объяснять Хуфу, что он не мог уследить за всем. Если визирь не может уследить за всем, он не должен быть визирем. Было бы достаточно опасно даже просто сообщить божественному царю о факте ограбления гробницы. Когда Хуфу узнает, что даже кости его матери пропали, он позаботится о том, чтобы визирь Хемиун отправился выяснять отношения с духом царственной особы лично.
Хемиун не чувствовал, как горячее солнце жжет его обнаженную голову, он был слишком занят своими мыслями. Визирь происходил из знатной семьи, родственной самому царскому дому, но он занимал столько лет высочайший пост в стране не только благодаря высокому рождению. Это был умный, способный человек, и ему понадобилось немного времени, чтобы изобрести единственный способ избежать опасности. Он рассеянно стряхнул несколько песчинок со своей безукоризненно белой юбки и приказал подать носилки, как бы мимоходом приказав казнить стражей, небрежность которых привела к катастрофе.
Как визирь, Хемиун имел прямой доступ к царю. Он не пытался скрыть свое волнение, будучи допущен пред царственные очи. Кто не был бы расстроен, узнав, что воры пытались проникнуть в гробницу матери царя? Хуфу повезло, намекнул визирь, что его чиновники так добросовестно относятся к своим обязанностям; воры не только потерпели неудачу, но он, Хемиун, придумал хитроумный план, предотвращающий будущую опасность. С одобрения его величества он устроит перезахоронение царицы в другом, тщательно скрытом месте, таком секретном, что никто никогда его не найдет (в этом он был не так уж не прав). Естественно, останки следовало перенести сразу же, чем дольше это откладывать, тем больше опасность, что воры повторят попытку. Да, он знает, что царю предстоит трудный день – доклады о новом канале в Дельте, прием казначеев, восстание в Нубии, поэтому он сам позаботится обо всем. Когда новая гробница будет готова (он рекомендовал запечатать ее ночью, по соображениям безопасности), он лично уведомит царя, чтобы тот мог отдать последний сыновний долг. Выходя из приемной, Хемиун задержался, чтобы ответить на вопрос. Воры? О, они уже на пути на запад. Он знал, что царь не пожелает оскорблять свой взор видом такой порочности…