ориентируешься? — запоздало спрашиваю я, разглядывая сплошной лиственный занавес, в который мы только что нырнули без оглядки.
— Более-менее, — помахал пальцами в воздухе Гриша. — Я больше привык к степи.
— Ну в степи ориентироваться много ума не надо, — фыркаю. — Там же нет деревьев.
Некоторое время бредем по утоптанной тропе. Сворачивать не хочется, но нужно. Вряд ли на освоенной территории можно встретить зверя.
— А где вообще этот перекрёсток внешних энергетических потоков?
— Не знаю, да. Он всё время плавает вокруг Южного Парка. Но перекресток большой, мы можем уже в нем ходить, — Гришка вздыхает и достает из кармана охотничий нож. — Надо углубляться в нехоженые места. Звери не тупые. Либо они избегают тропы…
Лесной шум перекрывает жуткий утробный рёв.
— …либо здесь охотятся, — заканчивает Гриша и поворачивается ко мне. — Ты вообще как, справишься со зверем?
Хотел бы я знать. Даже на котятах не пробовал. Ну только лишь выпал шанс покружить стаю голубей перед окном. Маневренность страдала, но в целом неплохо вышло.
— Должен.
— Блин, это не вселяет уверенности.
— А куда деваться? Давай пробовать.
Между тем звериный рев только усиливается. Уже доносится и топот тяжелых ног. Что там за махина прет? Совсем скоро мы узнаем.
Ветви раздвигаются, и к тропе прыгает здоровая лысая обезьяна. Коротконогая, с необычно мощными руками. Слюнявая пасть раскрыта, наружу торчат множество желтых клыков.
— Откуда в России обезьяны? — восклицаю я, невольно отступив на шаг.
— Это зверь! Видишь рога! — И, правда, на затылке у твари что-то растет. — Этот вид очень опасен! Мочи ее, Даня!
Мочить? Вообще-то я телепат, и то пока лишь по части внушения. Как он это себе представляет? Заставить ее долбануться головой о дерево? А идея!
Обезьяна водит мордой из стороны в сторону, широкие ноздри раздуваются, затем замечает нас. С ревом бросается, оскалив жуткие клыки.
Выпускаю мозговые импульсы. Ментальные щупы моментально переносят меня в голову зверя. Здесь ничего не понятно, всё накрыто волной кровожадного инстинкта. Но делать что-то надо. И быстро! Тварь уже совсем рядом.
И я сношу всё к чертям. Объёмной психической волной сбиваю все чувства и инстинкты в одну кучу и утрамбовываю это мощным прессом.
Реакция твари не замедляет себя ждать.
— Р-А-А-А-А-А!
В этом вое звучит всё: и боль, и ярость, и голод, и жажда самки, и непреодолимое желание посрать. Обезьяна сходит с ума, желтые глаза стекленеют, она хватает себя за уши и с треском тянет их в стороны. И тут же начинает носиться кругами, бешено махая руками. Нам с Гришкой приходится отбежать, чтобы не попасть под здоровые кулаки твари.
— Что ты с ней седлал?! — в ужасе кричит Гриха.
— Спроси, что полегче, — я не отрываю взгляда от того, что натворил.
Обезьяна сбивает кулаками листья с ветвей, орет и мечется. Истошные вопли не затихают ни на секунду.
— Успокой ее! — в глазах Гриши отчетливый страх. Безумное чудовище напугает кого угодно, не то, что ребенка.
— В моменте не смогу, — я же спокоен, в прошлом мире видел тварей и поопасней. — Ну нахрен! — Хватаю казаха за руку и оттаскиваю его в заросли, прочь с тропы. — Уходим, пока она нас не прибила.
Гриша приходит в себя, и мы ускоряемся. Заросли заслоняют обезьяну, через три минуты стихает ее вой, приглушенный деревьями. Мы останавливаемся, чтобы отдышаться.
— Фу-ух, слушай, а мясо этой обезьяны полезно для Дара? — спрашиваю Гришу.
— Нет, это бигус, ерунда. Потому он и дошел до нашего города. Дворяне, сражающиеся у Аномалий, просто не заинтересовались им. Далеко не всех зверей стоит есть.
— Я-ясно… — протягиваю я и смотрю за спину Грише. — А вот эту зверушку стоит?
Казах тут же оборачивается. На нас смотрит маленький зеленый карапуз. При движении Гриши он склоняет набок голову, похожую на крокодилью, и раскрывает небольшую вытянутую пасть:
— Кла-кла-кла…
— Что это такое? — удивляется Гриша.
— Ты меня спрашиваешь? — в свою очередь удивляюсь я. — Я в зверях не смыслю, это у тебя родовая библиотека под рукой.
— Такой особи в нашей энциклопедии нет. Вообще он на детеныша смахивает.
— Но гнезда поблизости не видно, мамы его тоже, — оглянувшись, я подхожу к зверушке. Монстрик клацает маленькой пастью:
— Кла-кла-кла-кла.
Выглядит как прямоходящий крокодильчик ростом с кошку. На спине пара маленьких крылышек. Он ими шевелит, но не взлетает. Я залезаю малышу в голову. Мыслей, понятно, нет, как и у бигуса, ощущаю только одну эмоцию. Голод.
— На худой конец, можно в приемник сдать, — задумчиво говорит Гриша. — Там и подскажут, что это за вид. Правда, часть туши придется сдать, но остальную себе оставим…
Звук разрываемой упаковки печенья прерывает его размышления вслух.
— Кушай, зубастик, — бросаю печенье крокодильчику. Монстрик, ловко поймав лапками овсяный круг, начинает хрустеть им. — Похоже, он не хищник. Ест овес.
— Зачем ты его подкармливаешь? — возмущается Гриша. — Нам же его убивать.
— А у тебя рука поднимется на малого? — бросаю еще одно печенье тянущему лапки крокодильчику. Тот жадно хрустит добычей. — У меня вот нет.
— Как же ты собирался охотиться? — уставился на меня Гриша. — Если весь такой сентиментальный.
— Дело не в сентиментах, — усмехаюсь. — А в неоправданном вреде живому существу. Если бы я точно знал, что мясо зубастика полезно для моего Дар, это одно. А мы ничего не знаем. Вдруг он бесполезен, все равно убьем?
Гриша задумчиво глянул на нож в своей руке, потом перевел взгляд на зубастика. Монстрик требовательно смотрел на меня большими желтыми глазами, пока я не кинул еще печеньку.
— И что делать? Оставить его? А вдруг мясо полезное?
Я почесал подбородок.
— Возьмем с собой. Он маленький, в рюкзак поместится. А после уроков съездим в приемник и уточним.
— После уроков? Предлагаешь таскать с собой по школе живого зверя?
— А что остается? Приемник на другом конце города, еще неизвестно сколько там пробудем. Если сейчас пойдем, прогуляем все уроки, и потом нам влетит.
— Но он же будет шуметь, — Гриша указал на громко чавкающего зубастика.
— Я внушу, чтобы сидел тихо.
Гриша насупился.
— Не нравится мне это.
— Ну тогда убей его сам, — хмыкаю. — Я не буду, так как не вижу в этом смысла. Тем более сейчас лето — мертвый зубастик быстро испортится в рюкзаке, тогда нас в школе точно раскроют по запаху из твоего рюкзака.
Гриша выпучивает глаза:
— А чего это сразу моего?
— Я не буду таскать мертвого, только живого. По уже высказанным причинам.
Казах качает головой.
— Рассуждаешь, как матерый охотник.
— А сам только что меня в сентиментах обвинял, — усмехаюсь. — Ну что решил?
— Хорошо, таскай его в рюкзаке, — пробурчал Гриша. Он заходил по сторонам, рассматривая поляну, где
