Сядь, товарищ, закури…
Спасибо Вале за ее приписку. Я ей послал две открытки с картинками. Авось дойдут…
Есть и неприятности. Нас ведь 5–6 литераторов – без склок и интриг не обошлось. С. Г<олованивский> возвел на меня гнуснейшее обвинение в антисемитизме…Рад бы возмутиться, но не могу – кажется смешным все это…
12. I
Удостоверение № 57
12 января 1942 г.
Предъявитель сего поэт т. Твардовский А.Т. командируется в г. Москву на совещание писателей.
Зам. начальника политуправления Ю[го]-З[ападного] фронта бригадный комиссар Н. Федоров.
М.И. вспоминает:
…После окончания пленума Твардовский вырвал сутки для того, чтобы навестить нас в Чистополе. Он прилетел самолетом в ночь на 28 января, а 28 января был наш с Олей день рождения. Девочке исполнился год.
Утром 29 января А.Т. стал собираться в обратный путь. Но улететь из Чистополя было сложнее, чем из Москвы. Дважды возвращался он с аэродрома, и эти возвращения вместе с короткой радостью доставляли еще и еще горечи неизбежного расставания.
Улетел он 31 января. Сейчас уже не могу сказать, лежал ли его маршрут через Москву или туда пришлось вернуться из-за неоконченных дел, – наверно, все же последнее, но он успел сдать Военгизу книжечку «Дом бойца», добился опечатания квартиры; взял с собою тетради для записей и тетрадь с «финскими» набросками поэмы, прерванной в июне 1941 года.
То, что он заглядывал в эту тетрадь, использовал некоторые теркинские мотивы и даже напечатал кое-что в «Красной Армии», не могло не способствовать последующему решению «продолжать “Теркина”», принятому уже на Западном фронте…
18. I М.И. – А.Т. Чистополь – Д/а п/п 28
Вчера мы слушали тебя по радио… Прежде всего поразил нас голос – какой-то незнакомый, хотя и твой. Он стал тверже и как-то серьезнее. Валя потом так выразила свое впечатление: «…Совсем не его».
Стихи («Бойцам Южного фронта») нам понравились. Только последнюю строфу я прослушала – в коридоре на примусе закипело молоко… Выступи, пожалуйста. Дай хоть послушать тебя, если не показываешься.
20. I М.И. – А.Т. Чистополь – Д/а п/п 28
…Ударили такие трескучие морозы (минус 40° – 43°), что фронтовики-отпускники, собиравшиеся уезжать, еще сидят здесь…
23. I М.И. – А.Т. Чистополь – Д/а п/п 28
…Жуткие холода. Вчера было –52°. Сегодня меньше, но ветер. Печь топится почти непрерывно, но этим почти ничего не достигается. Пар летит изо рта. На окнах лед, под кроватями и в углах – снег, снег выше изголовья у моей кровати, поставленной в самом холодном углу.
Вот когда я поняла, откуда берет начало понятие жить-прозябать. Сейчас мы прозябаем. Боимся всякого лишнего движения – холод гуляет по комнате…
…ничего поделать с холодом не могу. Дрова сипят. Вода на них кипит, и клубы пара вырываются из печки, когда открываешь дверку… В комнате как в дубильном цеху. Кисло пахнет корой. Это сохнут поленья, заложенные за печь. Только там они и оттаивают. На полу дрова не отходят. Сегодня возле самой печки ночевавшие на полу поленья были в снегу. Вот это и есть борьба за существование самая омерзительная, самая унизительная…Нет, не говорите мне, я знаю, на фронте и прозябать легче…
4. II М.И. – А.Т. Чистополь – Д/а п/п 28
…Вчера вечером читала твою тетрадь. Все подряд. В очерках мне понравилось: простота, даже некая безыскусственность языка, которым они написаны. Они много богаче очерков, публикуемых в центральной печати, теми драгоценными мельчайшими фактическими деталями, которые у журналиста, берущего интервью, непременно выпадают, а у человека, непосредственно наблюдающего фронтовую жизнь, становятся на свое место. Эти фактические детали заставляют читателя вдумываться и ощутительно переживать то, о чем он читает… Вместе с тем… везде сорван конец, нет конца… только ты развернулся, вошел во вкус и вдруг вспомнил, что тебе отпущено 200 строк и что надо «кончать», закругляться…
10. II А.Т. – М.И. Воронеж – Чистополь (с оказией)
…Пишу тебе в первый же день по прибытии на место… Уезжать мне, теперь скажу прямо, было очень трудно и больно. Я воспользовался «условностью» прощания, а то бы совсем было невозможно. В Казани согрелся, уговорились насчет поезда на Москву, главная трудность была уже позади (дорога Чистополь – Казань), и в какую-то минуту показалось мне, что я возвращаюсь откуда-то домой в Москву, к тебе и детям. Сейчас же вспомнил, что не домой еду, а из дому, который хоть и беден и печален, но дом, и стало, конечно, очень грустно. В Москве успел только занести книжечку в Военгиз… В Москве же произошла неприятность: в клубе писателей, в комнате президиума, у меня украли мою чудную полевую сумку, а в ней было и несколько писем для товарищей, и записная книжечка, и кое-какие бумажонки…
Захватил пару тетрадочек, буду стараться вести деловые записи, а то много пропадает бесценного, что не идет в газете… Захватил и тетрадку с финскими набросками «поэмы». Может, кое-что из того вновь оживет.
…Дорога от Москвы была ужасна: товарно-пассажирский поезд, дачный вагон, набитый людьми, как электричка на Казанской дороге. Ехал суток двое. Сегодня проспал завтрак. По приезде испытал какое-то чувство, схожее с тем, что Толстой дает у Ростова, когда тот возвращается в полк. Но когда вблизи все увидел, стало и тоскливо, и грустно.
А тут еще совсем весеннее утро, чистый хороший Воронеж, который уже становится воспоминанием. В общем, трудно с ходу объяснить это. А ранняя весна – самое мое щемящее время. А какая тут весна, когда война. Кстати, ранен тот самый замечательный начальник <И.М. Гришаев>, о котором я тебе говорил. Очень жаль его – это уже вторичное ранение за эту войну.
Сегодня пойду в баню и к В. Гроссману, который, говорят, уже много раз заходил. Слава богу, что его письмо и посылка целы…
11. II Р.Т. Воронеж
Со времени последней записи прошло более семи месяцев – месяцев войны, которую до сих пор не могу охватить сознанием. Прошел, проехал всякими способами всю Украину, увидев ее в почти еще весеннем цветении и покинув с первыми заморозками. Затем – «Зимний курорт» – Воронеж. Сейчас, когда только что возвратился из Москвы и Чистополя – уже и этот, воронежский, период подернулся некоей дымкой давности и странноватости. Чудный, чистый, просторный русский город, зимние месяцы – и как неполноценно, мелковато, рассеянно прошли они! А под боком – война – все та же – жестокая, трудная, стоящая стольких жизней, стольких страданий. По возвращении чувствую охоту и готовность жить, работать с большим по возможности толком. Постарел, наконец, не кокетства ради, а в
