Преданность Литци и Кима коммунизму оказалась более долговечной, чем их преданность друг другу; они разошлись вполне полюбовно, и она переехала в Париж. К изумлению Москвы, Филби не нашел в бумагах отца ничего, имеющего ценность для разведки. В НКВД были убеждены, что человек, обладающий такими хорошими связями, как у Сент-Джона Филби, так много и свободно путешествующий, просто обязан быть шпионом. «Трудно поверить, что его отец… не является доверенным, приближенным сотрудником разведывательной службы». Не в последний раз Москва принимала свои ошибочные ожидания за факт. Между тем Филби добросовестно предоставил список потенциально пригодных для вербовки лиц из числа кембриджских друзей-леваков, в том числе Дональда Маклина и Гая Берджесса.
Маклин, все еще преданный коммунистическим взглядам, на тот момент состоял уже в Форин-офисе. Филби пригласил его на ужин и намекнул, что можно заняться значимой секретной работой в интересах партии. «Люди, которым я мог бы вас представить, – очень важные». Ким посоветовал Дональду в определенный день зайти в определенное кафе, держа в руках книгу с ярко-желтой обложкой. Отто ждал его и соответствующим образом завербовал этого «очень серьезного и замкнутого» молодого человека с «хорошими связями». Получив прозвище Сирота, Маклин, подобно Филби, начал избавляться от своего радикального прошлого. «Сонни очень высоко отзывается о Сироте», – сообщал Дейч в Москву. Относительно Берджесса были некоторые сомнения: «Очень умный… но слегка поверхностный и в некоторых обстоятельствах может проболтаться».
Что характерно, Берджесс почувствовал, что ему отказывают во вступлении в самое интересное и опасное сообщество, и стал нагло пробиваться туда сам. Однажды вечером он прямо обратился к Маклину: «Ты думаешь, я могу поверить хоть на йоту, что ты перестал быть коммунистом? Ты просто что-то затеваешь». С некоторой неохотой Дейч добавил Берджесса к своему списку. Берджесс, в свою очередь, с максимальной помпой объявил, что сменил Маркса на Муссолини и теперь является поклонником итальянского фашизма. Впоследствии Берджесс представил Дейча еще одному новобранцу, Энтони Бланту, который на тот момент уже был видным историком искусства. Постепенно, тайно, с отеческим усердием и помощью Филби, Дейч добавлял звено за звеном к кембриджской шпионской сети.
Пока Дейч занимался вербовкой, большую часть повседневного управления шпионажем осуществлял еще один «нелегал» – Теодор Степанович Малли, бывший венгерский монах, который в качестве армейского капеллана во время Первой мировой войны был взят в плен в Карпатах и оказался свидетелем таких чудовищных зверств, что стал революционером: «Я потерял веру в бога, и, когда произошла революция, я примкнул к большевикам. Я стал коммунистом и остался им до сих пор». Выучившись на куратора, он в 1932 году прибыл в Лондон под именем Пола Хардта. Для шпиона Малли имел слишком заметную внешность: ростом шесть футов и четыре дюйма, с «серой, лоснящейся кожей лица» и золотыми пломбами в передних зубах. Но куратором он оказался весьма искусным. Малли разделял восторги Дейча по поводу Филби и характеризовал его «как вдохновляющую личность, настоящего товарища и идеалиста». Эти чувства не остались без ответа; в сознании Филби завораживающие личности его руководителей были неотделимы от их политического обаяния: «Оба они были умными и опытными профессионалами, а также по-настоящему хорошими людьми».
Деятельность Филби в «Англо-джерман трейд газетт» резко оборвалась в 1936 году, когда нацисты перестали оказывать изданию финансовую поддержку. Но к тому времени у московского Центра уже были на него другие планы. В Испании разгоралась гражданская война между республиканцами и восставшими националистами, возглавляемыми генералом Франко. Филби получил указание шпионить за националистами, маскируясь под вольного журналиста, и сообщать в Центр о передвижениях войск, коммуникациях, настроениях, а также о военной поддержке, которую силы Франко получали от Германии и Италии. Москва согласилась оплатить его поездку. «Филби крайне бережливо обращается с нашими деньгами», – сообщал Дейч своему начальству. В Испании Ким быстро снискал расположение пресс-службы Франко и начал рассылать содержательные статьи в британские газеты, среди которых стоит отметить «Таймс». Вернувшись в Англию, он убедил самую влиятельную британскую газету сделать его специальным корреспондентом в Испании. «У нас большие трудности с получением хоть какой-то информации со стороны Франко», – сказал ему редактор отдела международной политики Ральф Дикин.
Между тем Филби старательно собирал данные для своих советских кукловодов относительно «боевого и численного состава подразделений, мест, где велись действия, калибров орудий, надежности танков» и другой военной информации. Все это он посылал в зашифрованном виде «мадемуазель Дюпон» в Париж (как он впоследствии выяснил, сообщения приходили на адрес советского посольства). У него завязался роман с Фрэнсис Добл, леди Линдси-Хогг, бывшей актрисой аристократического происхождения, которая была на десять лет его старше, поддерживала Франко, являла собой образец «роялистки ультраправых взглядов» и помогла Киму проникнуть в ближний круг Франко. «Я был бы лжецом, если бы сказал, что начал эту связь только ради работы», – впоследствии признавался Филби. Его вовсе не смущал тот факт, что он занимается любовью с человеком, чьи взгляды глубоко презирает.
Куратор Филби в Париже, латыш по фамилии Озолинь-Хаскинс, расточал своему подопечному похвалы: «Он работает с большой охотой [и] всегда знает, что может представлять для нас интерес. Он никогда не просит денег. Живет очень скромно». Кроме того, Филби не пренебрегал своей ролью вербовщика новых шпионов. Как-то раз во время пребывания в Лондоне он обедал с Флорой Соломон, управляющей магазином «Маркс и Спенсер», которая впоследствии и представила его Эйлин. Несмотря на унаследованное богатство и брак с генералом, ставшим биржевым маклером, Флора Соломон твердо придерживалась левых взглядов. По свидетельству одного офицера МИ-5, она «явно была в самой гуще событий в середине 1930-х годов, совмещая функции вдохновителя, соучастницы и курьера». Во время разговора Филби многозначительно сообщил, что «выполняет очень опасную работу на благо мира и нуждается в помощи. Могла бы она помочь ему с этой задачей? Было бы замечательно, если бы она присоединилась к борьбе». Он не уточнил, что предполагала его «важная деятельность на благо мира», но настаивал: «Тебе тоже следует этим заняться, Флора». Соломон, удивленная столь явным предложением взяться за секретную и опасную работу во имя коммунизма, отказалась от предложения Филби, но заверила его, что «он может всегда прийти к ней, если окажется в отчаянном положении». Она не забыла об этом странном разговоре.
Тем временем в Москве для агента Сонни разрабатывали еще более радикальный план. Его и раньше просили сообщать о мерах, принимаемых для безопасности генерала Франко. Теперь же московский Центр хотел знать, может ли Филби подобраться к каудильо достаточно близко, чтобы убить его и тем самым нанести сокрушительный удар националистам, которых поддерживали фашисты. Сотрудником, которому выпала незавидная задача довести эту идею до сведения Филби, был не кто иной, как Теодор Малли, знавший, что подобное поручение почти невыполнимо, а если и выполнимо, то равно самоубийству. Малли обсудил это предложение с Филби, но потом направил в Центр сообщение, в котором провозглашал затею недействительной, отлично понимая, что вызовет тем самым крайнее неудовольствие Москвы. «Даже если бы ему удалось подобраться к Франко поближе… он, несмотря на всю свою готовность, не смог бы выполнить то, чего от него ждут. При всей его преданности и готовности принести себя в жертву, он не обладает физической храбростью и другими необходимыми свойствами». От плана по-тихому отказались, но он стал еще одним признаком растущего в советских глазах статуса Филби: всего за четыре года он из только что завербованного агента превратился в потенциального убийцу. Газета «Таймс» тоже была под большим впечатлением от его работы. «Они очень довольны Кимом, у них о нем самое высокое мнение, – рассказывал Гаю Берджессу автор дневников Гарольд Николсон. – Ему очень быстро удалось сделать себе имя». Эта репутация стала еще более громкой, когда за день до своего двадцать шестого дня рождения, накануне нового 1937 года, Филби едва не был убит снарядом республиканцев (российского производства), пока освещал Теруэльскую операцию. Орден, полученный от самого Франко, убедил националистов в том, что Филби, как выразился один испанский офицер, «достойный малый».
Летом 1939-го, когда Франко одержал победу в Испании, Филби вернулся в Лондон и был тепло принят коллегами в «Таймс». А вот у советских друзей-шпионов он такого приема не встретил – по той простой причине, что все они умерли или исчезли, уничтоженные сталинским террором. В дикой, убийственной паранойе чисток всех, у кого были связи за рубежом, начинали подозревать в предательстве, и форпосты советской разведки оказались под особым подозрением. Теодора Малли одним из первых отозвали в Москву – из-за своего религиозного прошлого он быстро попал под подозрение: «Я знаю, что как у бывшего священника у меня нет шансов. Но я решил поехать туда, чтобы никто не мог сказать: видно, этот священник и вправду был шпионом». Теодора Малли пытали в подвалах Лубянки, главного управления НКВД, пока он в конце концов не признался, что был немецким шпионом, и тогда ему выстрелили в затылок.
