Лишь в середине двадцатых годов большевики признали, что вместе с Николаем II казнена вся его семья.
Нет свидетельств тому, чтобы совесть донимала палачей. Куда там! Хвастались, гордились своим «революционным подвигом». В 1927 году Юровский со своим помощником Никулиным норовили организовать юбилей – «десятилетие казни Романовых». Убийцы сдали в Музей революции «драгоценные реликвии – орудия казни бывшего царя Николая II, его семьи и остатков верной ему до гроба челяди». Они же предложили издать сборник документов и воспоминаний участников расстрела. Однако «через члена коллегии ОГПУ Ф.И. Голощекина был передан устный ответ И.В. Сталина: «Ничего не печатать. И вообще помалкивать».[66]
Как видим, советским историкам партии указание мудрого Кобы на 60 с лишним лет замкнуло правдивые уста.
Советская власть сделала все, чтобы стереть в русской памяти образ последнего царя – святого мученика за народ и веру, пока сама не сгинула, как нечистый дух.
На кого же большевики чуть ли не сто лет лили грязь, кого оплевывали?
Камердинер Волков поведал следователю Соколову: «Я не умею рассказать про характеры царской семьи, потому что я человек неученый, но я скажу, как могу.
Я скажу про них просто: это была самая святая и чистая семья».
В книгах Великой Княжны Ольги Николаевны, брошенных в разоренном Ипатьевском доме, нашли три листа бумаги. На одном было стихотворение Сюлли Прюдома, на двух других стихи на русском, написанные ее рукою. Вот они:
ПЕРЕД ИКОНОЙ БОГОМАТЕРИ
Царица неба и земли,Скорбящих утешенье,Молитве грешников внемли –В Тебе – надежда и спасенье.Погрязли мы во зле страстей.Блуждаем в тьме порока.Но… наша Родина. О, к нейСклони всевидящее око.Святая Русь, твой светлый домПочти что погибает.К Тебе, заступница, зовем,– Иной никто из нас не знает.О, не оставь своих детей,Скорбящих упованье.Не отврати Своих очейОт нашей скорби и страданья.
И второе:
МОЛИТВА
Пошли нам, Господи, терпеньеВ годину буйных мрачных днейСносить народное гоненьеИ пытки наших палачей.Дай крепость нам, о Боже правый,Злодейство ближнего прощатьИ крест тяжелый и кровавыйС Твоею кротостью встречать.И в дни мятежного волненья,Когда ограбят нас враги,Терпеть позор и оскорбленья,Христос Спаситель, помоги.Владыка мира, Бог вселенной,Благослови молитвой насИ дай покой душе смиреннойВ невыносимый страшный час.И у преддверия могилыВдохни в уста Твоих рабовНечеловеческие силыМолиться кротко за врагов.
И еще одна надпись, сделанная в те же дни, в канун казни, рукою Великой Княжны Ольги Николаевны:
«Отец просит передать всем тем, кто ему остался предан, и тем, на кого они могут иметь влияние, чтобы они не мстили за него, так как он всех простил и за всех молится, и чтобы не мстили за себя; и чтобы помнили, что то зло, которое сейчас в мире, будет еще сильнее, но что не зло победит зло, а только любовь».
* * *
…В июне 1930 года, будучи в Алма-Ате, Голощекин выступал с отчетным докладом крайкома Седьмой Всеказахстанской конференции. К тому времени первая волна коллективизации вызвала по всему Казахстану народные восстания, и первый секретарь осуждал «антисоветские выступления массового характера»:
«Характерно… что во главе их стояли исключительно полуфеодалы, ишаны и духовенство. Провокация, которой они брали аул, состояла в том, что они говорили: советская власть свергнута англичанами, поляками и китайцами; что уже во главе стоит сын Николая II с двумя помощниками: Керенским и Троцким…»
Согласно стенограмме, в зале раздался смех.
Уж кто-кто, а докладчик знал, какая судьба постигла царского сына.
А вот делегаты конференции – знали ли они, что Голощекин был одним из основных организаторов убийства царя и его семьи?
Недавно я спросил об этом казахского писателя Галыма Хакимовича Ахмедава, который находился тогда в зале.
– Как же не знать, знали… С того самого времени, как он появился у нас в Казахстане, знали…
Глава IV
Историки не слишком внятно сообщают о том, каким образом Голощекин оказался в Казахстане – и сразу в первой роли. Так, «Очерки истории Коммунистической партии Казахстана» (1963 г.) обходятся одной фразой: «Центральный Комитет направил в Казахстан группу руководящих партийных и советских работников во главе со старым большевиком, известным партийным деятелем Ф.И. Голощекиным, который был избран первым секретарем крайкома партии». Противоречивая формулировка: где, когда и кто избирал направленного в Казахстан Филиппа Исаевича первым секретарем – понять невозможно. Сборник «Под знаменем ленинских идей» также немногословен: «В отчетном докладе краевого комитета РКП (б), с которым выступил направленный ЦК РКП (б) на партийную работу в Казахстан старый большевик Ф.И. Голощекин, обращалось внимание…»
Проще говоря, Филиппа Исаевича в первые секретари никто не избирал, тем более казахстанские коммунисты. Он был назначен на эту должность. Обычное дело для тех и других времен. Орграспред при секретариате ЦК РКП (б) еще в 1923 году «направил на работу на периферию более 10 тысяч человек, в том числе около половины ответственных работников. Партийные лидеры, таким образом, стали расти не на местах, не в гуще событий, а в аппарате».[67] Во главе орграспреда Сталин поставил Лазаря Моисеевича Кагановича, того самого, который несколькими годами позже будет координировать руководство коллективизацией сельского хозяйства. И новая «кузница кадров», которые, как известно, «решают все», заработала. Ее основополагающим принципом стала сформулированная Сталиным на XII съезде РКП (б) следующая задача: «…необходимо подобрать работников так, чтобы на постах стояли люди, умеющие осуществлять директивы, могущие понять директивы, могущие принять эти директивы, как свои родные, и умеющие проводить их в жизнь». За два года орграспред произвел 8761 назначение, из них 1222 – в партийные органы. «К 1927 году Сталин уже имеет собственную, верную номенклатуру, – пишет В. Костиков. – Директивы теперь могли идти, не встречая никаких преград. На всем пути были послушные исполнители».[68]
Вот такой исполнитель и появился в Казахстане осенью 1925 года.
Партийная демократия восторжествовала несколько лозже – в декабре, когда на Пятой Всеказахстанокой конференции РКП (б) назначенного сверху лидера местные коммунисты послушно избрали своим руководителем.
Ступал ли прежде Голощекин на казахскую землю, народом которого его направили руководить? Сведений об этом нет. Власть предержащие большевики, производя назначения на окраины, отнюдь не ставили «во главу угла» знание местных условий, языка и т. д. Куда как важнее был партстаж, революционная закалка – а уж Филиппу Исаевичу этого было не занимать. Где только не закалялся этот революционный Фигаро, куда его только не заносили после революции ответственные задания ЦК! Урал, Башкирия, Поволжье… И в Туркестане побывал.
«Октябрьская революция освободила трудящихся Туркестана от национального и социального гнета, открыла перед ними великий путь социалистического строительства. Но с ликвидацией системы национально-колониального гнета не сразу были устранены тяжелые последствия многолетней колониальной политики царизма и российской империалистической буржуазии в Туркестане», – писала историк В.П. Николаева.[69]
«Великий путь» начался по костям жертв гражданской войны, разрухи и голода. Туркестан оказался отрезанным от России фронтами: Уральским, Актюбинским, Закаспийским, Ферганским, Семиреченским. Между тем в предвоенное десятилетие (1905-1914 годы) здесь резко выросли хлопковые плантации за счет сокращения посевов хлеба. Сама себя Туркреспублика прокормить уже не могла. В 1917 году, по восточному календарю – году змеи, приносящему бедствия, – землю поразила засуха. Трава сгорела, хлеб не уродился. Зима была суровой и долгой. «Следствием этого является царь-голод и его неизменный спутник – болезнь. (Гибнут целыми семьями.) По данным с мест, убыль людей от голода и болезней доходит в разных районах от 25 до 50 процентов. Скот же сохранился не более как в 1/10 части», – говорил на заседании ТурЦИКа в ноябре 1918 года Турар Рыскулов, назначенный главой комиссии по борьбе с голодом.[70]
В Туркестан входил весь юг нынешнего Казахстана – Семиреченская и Сыр-Дарьинская области. Кочевники, населявшие эти места, и пострадали особенно сильно. В городе Аулие-Ата и близлежащих кишлаках валялись неубранные трупы людей, истощенные бедняки разбредались по степи в поисках пропитания. Их отправляли этапом в свою волость, обязывая состоятельных родственников брать голодающих на прокормление под строгим наблюдением аульных и волостных комиссаров. Устраивали питательные пункты, но там кормилась лишь малая часть тех, кто нуждался в помощи.
