Дредд оценил амплитуду Алешиных движений, вновь повернулся к Муромскому.
– Что ж ты, Илья, не обучил товарища правильно снаряд держать? – Он кивнул в сторону Лехи. – Больно уж крепко кисть сжимает. Мозоли в два счета заработать можно.
– Дык, земеля! – с открытой улыбкой людоеда ответствовал Алексей, – Понимаешь, в чем загвоздка… Привыкли руки к топорам.
В доказательство он проворно махнул грифом, точно перерубая древесный сук. Или свиную ножку. Или, положим, баранью шею.
Шеи у «мамелюков» непроизвольно вжались в плечи. Дредд растерянно замолк, не понимая, как толковать Лехины слова и действия. Как угрозу? Предостережение? Шутку?
Снова повисла тягостная пауза. И поскольку наши герои прервать ее отнюдь не торопились, вполне вероятно, тянулась бы она ой как долго. Кабы не вмешался персонаж, которому – раз уж имеются у нас и волк, и медведь, и росомаха – подошла бы шкура рыси. Хищника коварного, скрытного, нападающего исключительно сверху. Как снег на голову. Так и здесь случилось.
Неожиданно для всех разверзлись хляби небесные.
Огромная масса горячей воды, почти кипятка, обрушилась на Тыру. Ниоткуда она взялась. Прямо из воздуха. Будто по волшебству. Сопровождал извержение вод разбойничий свист в трубах парового отопления и пушечное хлопанье подъездных дверей.
Тыра пронзительно взвыл, хлопнулся на четвереньки и, нелепо виляя задом, продолжая скулить, махнул вниз по лестнице. За ним тянулся шлейф пара. Страшно загрохотали вослед беглецу, точно вели по ним толстой палкой, кованые лестничные перила.
– К пиву холодец! – восхитился Алеша.
– Фенька, душенька! – констатировал, блаженно прищурившись, Илья.
– Снова ванну набирать… – с философской невозмутимостью подвел итог Никита.
Архаровцы притихли. Счет живой силы теперь выходил и вовсе равный. Атаковать же укрепленные позиции противника боевой устав любой армии разрешает минимум при трехкратном перевесе. Звериный инстинкт любой шпаны, как ни странно, уставу вторит буковка в буковку.
– Слыш, Лех, ты не помнишь, что у нас на второе к завтраку? – справился Муромский, с заинтересованной миной возведя очи к потолку. – Чаек вроде уже был.
Попов за ответом в карман не полез. Да и откуда в сатиновых трусах взяться карманам, скажите на милость?
– Как обычно, Илюха. Каша-размазня. Порридж, выражаясь грубо и по-заморски.
«Мамелюкам» стало еще пуще не по себе. Незнакомое слово, изобилующее рычащими и жужжащими согласными, сулило неведомые опасности. И уж если водопад кипятка эти чудные мужики назвали всего лишь чайком…
– А по-русски и изящно как будет? – с тревогой спросил Дредд, озвучивая немой вопрос соратников.
– Если надо изящно, лучше пусть Никита скажет. Никит, проинформируй народ.
Росомаха на полкорпуса высунулась из дупла. Остро блеснули глаза.
– Порридж – это по-нашему дерьмо, хлопцы. Горяченькое, в консистенции домашнего киселя. Прикажете подавать? – Добрынин начал медленно вздымать вооруженную ножницами руку.
Нервы у архаровцев не выдержали. Опережая собственный отчаянный визг, вприскочку, резвые, как архары, покинули они поле несостоявшегося сражения. Да, пожалуй, и страницы нашей повести.
– А вас, голубчик, я попрошу остаться, – сухо обратился Добрынин к растерянному, растерявшему войско Дредду. – Обрисуй-ка, что привело вашу кодлу в сей ранний час к нашему мирному порогу?
Куда было деваться папуасскому принцу? Рассказал как на исповеди.
Слушали молча.
Когда Дредд закончил, Муромский, не проронив слова, запустил руку ему за пазуху. Вытащил конверт, перебросил Лехе.
– Илья, – сдавленно, однако гордо (королевскую кровь хоть в белом теле держи, хоть в черном – она все одно королевская) сказал Королевич. – Тебе не кажется, что это уже чересчур? Мародерство какое-то.
Илья нахмурился, закусил губу. Того и гляди, передумает, вернет денежки. Ищи их потом, свищи!
На помощь поспешила Фенюшка. Шепнула в ухо Добрынину:
– Никита, братец! Растолкуй хоть ты шпаку шоколадному, чем мародерство отличается от контрибуции.
– Да запросто, сестричка, – сказал Добрынин и немедленно рыкнул: – Отставить упадочные рассуждения!
После чего в два широких шага очутился между Илюхой и Дреддом. Обратил посуровевший лик к папуасскому принцу.
– Разъясняю популярно, для невежд. Мародерство, голубчик агатовый, это когда с неостывшего трупа врага стягивают сапоги, шерстяные носки, кальсоны. Штык-ножом отсекают палец, чтобы снять обручальное кольцо. Им же отпиливают ухо, чтобы снять кольцо-серьгу. Этим же штыком, а то и прикладом выбивают…
Он отработанным движением профессионального работорговца или коннозаводчика оттянул вверх губу Дредда, обнажив крупные, будто у молодого жеребца, зубы. Отпустил, вытер пальцы о балахон.
– …Прикладом выбивают золотые коронки. Ну и прочее в том же духе. Тогда – да, самое оно. Мы, русские офицеры, такое дело решительно осуждаем. С мародерами у нас разговор короткий. Трибунал, расстрел, в безымянную яму. Зато если с того же трупа или, положим, пленного снимают оружие…
Обрез, словно по волшебству, оказался в умелых руках Добрынина. Никита осмотрел его, оценил как «горизонтальный „венус“ с боковыми замками от „Голланд-Голланд“; изготовлен сразу укороченным», после чего передал Лехе и продолжил:
– …то такое действие называется уже сбором трофеев. В военное время вполне законно. Ну а когда на потерпевшего поражение противника накладывается контрибуция, то тут хоть ты как извернись, контрибуцией она и будет зваться. Любая Гаага победителя оправдает. Так вот, мы сейчас взяли трофеи и контрибуцию. Доходчиво изложено?
Изложено было доходчиво. Дредду оставалось только сказать контрибуции, то есть пяти Бакшишевым тысячам, прости-прощай.
Обрезу «венуса» с боковыми замками, между прочим, тоже.
Поскольку держался Дредд достойно, чести королевской не уронил, друзья зазвали его на чай, на шанежки. Пораскинув умишком, тот согласился. Ну в самом деле, зачем сразу сбегать. Вдруг в мирной домашней атмосфере расслабится Муромский и удастся-таки провернуть дельце с мордобоем века?
Того не ведал Дредд-королевич, что сам стал объектом разработки. Потому что в головах у друзей родилось сразу несколько замечательных планов, главная роль в которых отводилась как раз ему.
Илья очень вовремя вспомнил, кем является достойная матушка Дредда.
Никита не мог взгляд отвести от акульих клыков и вяленой головы папуасского амулета. Добыть чудесную вещицу во что бы то ни стало казалось ему решительно необходимым. Рассудком не понимал Добрынин, на что может сгодиться их комплоту варварское ожерелье, но сердцем чувствовал – беспременно сгодится!
Попову не давали покоя слова Дредда о том, что, дескать, неправильно сжимает Алеша гантельный гриф. «Вдруг, – думал он, – я и бильярдный кий не совсем верно держу? Может, в том причина обидного проигрыша Герке Немчику?»
А Феня мечтала, как заглянет по привычке в девятом часу к Илье соседка-вертихвостка Инга. Заглянет – и устрашится черномазой страхолюдины! Авось и совсем с перепуга ходить прекратит. То-то наступит благодать… Глядишь, на целую неделю, а то и дольше.
Пока суд да дело, Никита успел поплескаться в ванне, Алеша избавился от порядком надоевшей гантели, а Илья связался по телефону с Папашей Бакшишем. И обрисовал ситуацию с набегом «мамелюков» во всей ее правдивой суровости.
Бакшиш прежде всего грязно выругался в адрес Тыры и архаровцев, после чего примолк. Лишь сопение доносилось из телефонной трубки да противное скрежетание – не то зубовное, не то обычные помехи. Выждав минуту трагического молчания, Илья предложил бывшему промоутеру сообщить о соображениях и выводах.
– Хрен с тобой, дурачина! – с явной обидой выкрикнул Бакшиш. – Живи как знаешь! Только когда с голоду начнешь пухнуть, ко мне близко не кажись. Велю на тебя собак спустить.
– Это Светкиного-то таксика? – уточнил с улыбкой победителя Илья. – Груню?
– Да пошел ты! – рассвирепел окончательно директор «Свинцовой перчатки» и так ахнул трубкой об аппарат, что Муромского запросто могло оглушить. Но тот предусмотрительно положил трубку первым.
К чаю полагались нежнейшие расстегаи с корюшкой, шанежки сметанные да картофельные, пирожки с яйцом и перистым зеленым лучком. Блины кружевные, оладьи пышные. Махонькие мясные кулебяки и гигантские бублики, обсыпанные маком, как девчачий нос веснушками. Варенья, меды, пастилы, конфитюры самых разных вкусов. Молоко в кувшинчике, лимон на блюдце. И само собой, бутылочка ревельского бальзама – а ну как молодцам сотни градусов кипятка покажется недостаточно?
Кто ночью не спал, готовил такое изобилие, героям нашим оставалось лишь догадываться.
Уже после первой чашки Дредд был принят в оборот.
Парнем он оказался компанейским. Алеша узнал, что гантели или штангу настоящий атлет берет надежно, однако бережно. Как пташку, представь! Сожмешь пальцы сильней – раздавишь, а ослабишь хватку – улетит.
