Несколько раз тяжело вздохнув, Великий магистр спросил, обводя взглядом сидящих за столом.
– Многие еще так думают, как господин командор?
Так думали многие, но возразить не решился никто. В головах одних эти мысли боролись с твердой уверенностью, что Жак де Молэ не может ошибаться и эта борьба лишала их возможности говорить что-то определенное. Другие считали, что возражать бессмысленно, хотя бы уже потому, что ничего уже не исправишь. Огромный механизм добропорядочного заговора запущен, и чтобы его остановить, нужно, как минимум, несколько недель. Так чего же копья ломать!
В подземельях Тампля имелось четыре тюрьмы. Отличались они друг от друга крепостью запоров и составом заключенных. В первой сидели злостные должники Ордена, условия их содержания были вполне пристойными, пищу туда можно было заказать из дому и разрешались родственные посещения. Орден, даже выжимая проценты по своим долгам, заботился о своей доброй славе. Во второй и третьей тюрьмах сидели члены Ордена. В одной – оруженосцы и служки, в другой – рыцари. Они отбывали здесь срок наказания за прегрешения перед уставом обители или светским законом.
Тюрьмы эти были в последние годы заполнены едва на треть. Последнее поколение рыцарей было весьма уравновешенным, если не сказать смирным.
В самой темной и сырой части подземелья устроена была четвертая тюрьма. О том, кто содержится там, мало что было известно, даже тем, кто эти тюрьмы обслуживал. В подвалах ее царил тяжелый полумрак, пропитанный вековой вонью. Выйти отсюда пленник мог только по распоряжению Великого магистра, ключи от местных замков также имелись только у него.
Именно в этом подземелье содержался бывший комтур Байе, Арман Ги. Он провел в сыром полумраке всего четыре месяца, но уже полностью потерял счет дням и ему казалось, что он находится здесь вечно. Сказать, что он впал в отчаяние, значит, ничего не сказать. Причем, как выяснилось, состояние постоянного отчаяния зверски отупляет. Вместо хитрого, самоуверенного и свободомыслящего рыцаря по каменному мешку ползало тихое, обезумевшее животное.
Лако, вернувшись из города, занял позицию возле кухни. За те несколько дней, которые юноша провел в тюремной команде, он хорошо разобрался в том, как происходит обслуживание заключенных, кем и в какие часы. В обычной обстановке втиснуться в этот распорядок было немыслимо, но он верно рассчитал, что внешние сотрясения вызовут смятение и тут, внутри, и у него появится шанс. Сидя за бочками, набитыми квашеной редькой и оливковым маслом, он не спускал глаз с двери, что вела в чадную пещеру, где кипело смрадное варево для заключенных четвертой тюрьмы.
И вот появился разносчик. Одноглазый монах по имени Перто. Подождав, когда он скроется за набухшей от вечной сырости кухонной дверью, Лако побежал наверх, на крепостную стену замка.
Рассвет был уже близок, восточный край неба заметно побледнел, как будто от нехороших предчувствий. Воздух был промозгл, но неподвижен. Прилегающие к Тамплю кварталы поражали своей пустынностью. Лако простоял возле бойницы довольно долго и абсолютно неподвижно. Тяжелый, нерешительный октябрьский рассвет неохотно вступал в свои права. Лако сделал движение, как если бы он собирался уходить, но что-то заставило его остановиться. И вскоре стало понятно, что именно. Цокот копыт. Нарастающий, множащийся цокот хорошо подкованных копыт. Уверенный, непреклонный, приближающийся.
Когда из-за угла большого трехэтажного дома в конце улицы Пелиньер, ведущей к парадным воротам Тампля, показалась кавалькада всадников, Лако сорвался со своего места и стремительно побежал вниз на свое старое место у кухонных дверей. Просидеть ему там пришлось недолго. Дверь растворилась и одноглазый разносчик вышел с ведром и черпаком в заставленный бочками подвал. Вышел и растеряно задрал голову. И было отчего! В замке царила суета, совершенно непривычная в этот час.
Пока одноглазый прислушивался, перед ним возник Лако.
– Чего тебе? – недоверчиво спросил монах.
– Поставь, пожалуйста, ведро.
Просьба была странной, но Перто, поколебавшись, ее выполнил. И зря, поскольку тут же получил удар ножом в левую шлею кожаного фартука. И рухнул. Лако направил падающее тело таким образом, чтобы оно, падая, не перевернуло ведро с варевом. Варево это представляло сейчас определенную цену для молодого человека.
Удостоверившись, что разносчик мертв, Лако не торопясь снял с него фартук и повязку, закрывавшую глаз. Через минуту он спускался по каменным ступеням в направлении четвертой тюрьмы, держа в одной руке черпак, в другой – ведро с горячей похлебкой.
Грохот каблуков покрывал уже все лестницы замка.
Когда господин де Стопир во главе очередной свечной процессии вступил в красно-белую залу, его оттолкнул кто-то налетевший сзади. Оттолкнул и ринулся к столу, за которым продолжалось невеселое бодрствование орденского капитула.
– Они пришли!
На лице Жака де Молэ ничем не выразились переживаемые им чувства. Он был готов к поединку, хотел его.
– Изъяснитесь понятнее, де Фар. Кто пришел, сколько их и зачем они явились?
– Парижский прокурор Анри Невер, помощник парижского инквизитора де Сент-Эврюс, десять судебных приставов с секретарями. Канцеляристы и стражники.
– Что им нужно?
– Они утверждают, что у них есть указ короля, разрешающий им въезд на территорию Тампля.
Орденские иерархи встали, обратив взгляды на своего вождя.
– Мессир, – в который уж раз за последние сутки возвысил голос командор Франш-Конте, – я понимаю, происходящее вроде бы вписывается в ваш хитроумный план, но умоляю вас, заклинаю именем покровителя нашего на небесах Крестителя Иоанна, подумайте еще раз – в нашу ли пользу то, чему уже почти суждено случиться? Ведь сейчас эти шакалы ворвутся сюда, они станут арестовывать и допрашивать, сквернословить и унижать. И не только нас самих, как людей и рыцарей Христовых, но нашу веру, о чистоте которой вы осведомлены лучше всех нас. Мы открываем ворота дьяволу, не наивно ли надеяться, что мы сможем переиграть его, когда не мы будем устанавливать правила? Когда нам даже не сообщат правил. Заклинаю вас, мессир!
Жак де Молэ медленно и величественно поднялся.
– Время сомнений прошло. Не одну сотню бессонных ночей я провел, пытаясь отыскать путь спасения, и нашел только этот. Все остальные хуже, они нам не оставляют никаких надежд.
Де Блез, сотрясаемый все возрастающим возмущением, грохнул кулаком по столу, так что из подсвечников вывалились несколько тлеющих огарков.
– Ладно, пусть, вы так решили, никто вам не противоречит, хотя многие думают так же, как я. Разрешите мне хотя бы с рыцарями моего командорства покинуть Тампль. Они не посмеют нам противодействовать. Уже через десять дней мы будем в Памплоне или Периньяке, где продолжим наше дело. Орден не должен погибнуть, не человеческое это право – принимать решение о его жизни или смерти.
Великий магистр отрицательно покачал головой.
– Вы говорите глупости, командор. Если я разрешу вам удалиться вместе с вашими рыцарями, это будет расценено как бунт, и тогда все наши колоссальные усилия пропадут даром. На нашу кристальную репутацию будет брошена несмываемая тень. Предлагать то, что предлагаете вы, может только пособник короля, де Блез.
Командор Франш-Конте вскочил, хватаясь за меч.
– Вот как?!
– Арестуйте его, – негромко приказал Великий магистр.
Четверо монахов, мгновенно появившихся за спиной рыцаря, повисли на его руках и плечах.
– Уведите его.
Бешено сопротивляющегося и взывающего к Иоанну Крестителю де Блеза уволокли.
– Брат казначей, – обратился Жак де Молэ к худому носатому старику, сидевшему в сторонке у стены, – готов ли ваш отчет?
Старик поднялся.
– Да, мессир, час назад мы посыпали песком последнюю запись. Все до последнего денье, до последнего аметиста на вашей парадной перевязи там перечислено.
– Несите сюда ваши свитки.
Казначей вышел.
– А теперь, брат мажордом, – де Стопир вытянулся в струнку.
– Да, мессир.
– А теперь открывайте ворота.
– Ты тоже одноглазый? – спросил стражник, невнимательно оглядев Лако и прислушиваясь к звукам, доносившимся сверху. Он был удивлен, обычно здешних каменных глубин не достигали никакие внешние шумы.
– Нет, я не одноглазый.
Стражник снова вгляделся в паренька с ведром и черпаком.
– А чего ж ты нацепил ее? – угрожающе спросил он и поудобнее перехватил алебарду.
– Чтобы не промахнуться.
– Чего, чего?!
Лако зачерпнул раскаленной жижи из своего ведра и плеснул в лицо стражнику.
Когда тот стал с ревом метаться по коридору, ударяясь железными боками о каменные стены, уродливый юноша, улучив момент, воткнул ему свой кинжал между листами лат. После этого он снял фартук и повязку, они нужны были только для того, чтобы свободно приблизиться к громиле страднику, в общих чертах знающему разносчика, чтобы он не вздумал применить арбалет, висящий у него на стене за спиной. В узком коридоре спасения от арбалетной стрелы нет. Теперь надобности в маскировке не было.
