Пожую чего — а то от упражнений с колдовством, ну, когда амулеты делал, жрать хочется ужасно.
Это всегда так бывает — дед рассказывал, что это нормально, так и должно быть. И старая Хильда примерно про то же толковала — все имеет свою цену.
И дар Имира не исключение, равно, впрочем, как и ведьмино искусство. Только плата берется разная — при колдовстве, соответственно, силы колдуна, сначала, волшебные, потом, телесные.
Ведьмы же, волшебных сил почти всегда могут вовсе не иметь, и расплачиваются за свое искусство кто чем, по-разному бывает, если Хильде верить: самые глупые, или совсем необученные — здоровьем и долголетием, к примеру. Такая дурочка за насланную порчу посильнее (это если эта самая порча по адресу дойдет, обратно не воротясь, что тоже легко может случиться) может и на десяток лет постареть разом. Самые сильные, но не слишком умные, для достижения могущества, приносят в жертву удачу. Такая ведьма будет сильна, но одинока, и деток у нее не будет, ее будут бояться, но любить не станут, и несчастья разнообразные будут верными ее спутниками. Такими обычно становятся те, кто хочет отомстить, или покарать кого, и склонность к ведьмовству при этом имеют сильную — ненависти в ком много, проще говоря.
Ну а истинно мудрая ведьма, постигшая свое искусство — цену за его применение возложит на кого другого, себе брать не станет. За наведение приворота расплатится тот, кто его заказывал, и брак либо союз его счастливым не будет; за насланную болезнь — тот, кто за помощью этой к ведьме обратился, принцип таков. И под конец жизни, обретая великое могущество и мудрость, такие ведьмы могут стать Вельвами, подругами Норн, прядильщиц судьбы всего сущего. Получают они тогда силу прозревать прошлое и будущее, но совсем ненадолго: сила эта — не для людей, и долго ее мощь смертным не вынести.
Впрочем, ведьмы от этого, как Хильда рассказывала, чаще отказываются — век свой укорачивать никому не хочется.
— Ты же, Свартхевди, — говорила она мне, — Интересный, дескать, овощ, получаешься. Способен как ведьмову силу, так и колдовские заклятия использовать, расплачиваясь за все одинаково — как колдун.
Хорошо это, или плохо — она сказать не могла: если с одной стороны поглядеть, то вроде и неплохо, в жизни то ведь, все пригодится. С другой — не мужское это искусство, подлое порой весьма, и опасное, для себя в том числе. Ведьмы в Хельхейм все попадают, опять же, становясь слугами самой Хель.
А я хочу в Валхаллу! Не сейчас, правда, лучше попозже.
Как представлю: вот вхожу я в бесконечный зал, где вечно пируют славные воины, призванные в свиту Асов, и спрашивают меня там, на входе: кто твой отец, кто ты сам есть таков, и чем ты славен? А я и отвечаю: «боевая я ведьма Свартхевди…»!
Брррррр… Аж передернуло всего, от таких перспектив…
Впрочем, хватит о ведьмах, надо вылезать на берег — вон как раз и дерево, с берега в воду упавшее, по нему и выберусь.
Бродить в потемках надоело, а как в лес по валежине выскребся, прошел полсотни ярдов, так и вообще темно стало — луну то деревья загораживают. Тут и заночую, значит, а то, идти мне, незрячему, до первого выворотня, который мне как откусит чего-нибудь, так на том нить жизни моей и оборвется, потому что калечный я навряд ли до людей доберусь.
Развел костерок из хвороста, которого под ногами немало, развесил одежду — хоть немного обсохнет (гостеприимные комары и раньше были мне рады, а сейчас вовсе преисполнились энтузиазма, и принялись впиваться мне во все места), вынул мешок с солью, и обошел свою стоянку кругом, по крупинкам сыпя себе ее под ноги и проговаривая одно из нескольких известных мне защитных заклятий, самое простое. От чего сильного, вроде вервольфа, или восставшего слуги Хель оно, конечно, не спасет: моя защита задержит их не более, чем паутина между деревьями. Но мелочь всякую пакостную остановит, да и меня разбудит в любом случае. Ну и с комаров отпугнет, что само по себе не может не радовать.
Жрать после этого вообще захотелось неимоверно, так и заснул, с недоеденной сушеной рыбиной в зубах, на куче нарубленного лапника.
Глава 7
Утро порадовало меня мелким противным дождиком, прервавшим мой сон, не сказать, что на самом интересном месте, но все равно, досмотреть бы хотелось: ко времени пробуждения я уже успел наслать на все финново семейство Вечную Неудачу, вкупе с половым бессилием, бледной немощью, плоскостопием, лихорадкой, коровьей чумой, стригущим лишаем, геморроем и воспалением суставов, уже поджег их усадьбу, сплясал на ее руинах, и только начал договариваться с работорговцем о продаже Турид в бордель, как вот, проснулся.
Ну, да и хорошо — рассвет уже миновал, пора в путь.
Одежда, подсохшая было за ночь, успела промокнуть снова, но времени разводить костер заново не было, и я снялся с якоря, перекусив сыром и хлебом, и закопав на месте стоянки одну из своих поделок. До ночи протянет — и ладно.
Дорога мне — до полудня вглубь леса, а потом лесом же двинусь к Хагалю, попытаю счастья там. Или, как вариант, обойду город, переночую на каком-нибудь из хуторов в его окрестностях, и попробую попасть на купеческий корабль, идущий из Хагаля — заплачу местным, чтоб на лодке доставили до него, или с берега внимание привлеку. На месте разберемся, а сейчас пора идти.
Я не люблю лес.
Ах, да, говорил уже. А лес, когда я в нем нахожусь, один, в отсыревшей одежде, возможно, с погоней на хвосте — он не нравится мне вдвойне. Впрочем, во всем надо находить светлые стороны: мир посмотрю, полезному научусь, славы добуду…
Светлые стороны нашлись, но радости от их осознания во мне не прибавилось.
Ибо в жопу их, эти светлые стороны!!! Это все я мог проделать и без последних событий…
Я быстрым шагом уходил в направлении от такого милого и родного северного моря, холодного и неприветливого к чужакам, но доброго и такого привычного нашему народу. Пахари моря, наездники волн, сыны Всеотца — я, хоть и изгнанный из рода, всегда останусь одним из вас, ведь у меня, как и у любого сына стылого Нурдланда, в жилах течет соленая вода холодных северных морей, красная разве что. Как зеркало неба, освещаемое багровыми лучами уходящего солнца.
Каждые полторы-две пройденные мили я закапывал в мох или прятал под валежину свои сторожевые амулеты, и пока сигналов о том, что кто-то прется по моим следам не ощущаю. Это хорошо, это правильно. Не будет погони — и я не буду торопиться: с голоду в лесу помереть — это надо совсем безруким быть, воды полно, поэтому, не торопясь, доберусь тогда до Хагаля, а там видно будет, что да как. А пока — передохнуть, тем более что и полянка нашлась подходящая, с родничком. Привал, стало быть. Хоть солнца из-за туч совсем и не видать, но по ощущениям полдень либо уже наступил, либо близко совсем. Так что, перекушу, немного обсушусь, у костерка, который запалю из хвороста в ямке, может быть, даже воды себе вскипячу в котелке…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
