Нашему дивизиону была поставлена задача – оборонять участок левого берега Волги – километров двадцать. А, кроме нас, других войск не было! Каждая из трех батарей отвечала за 6-7 километров лесного берега.
– Враг должен думать, что весь берег и днем и ночью под тщательным наблюдением,- сказал Варягин,- это значит, что мы не должны пропустить ни одного солдата, ни одной машины, открыто идущих или едущих по деревне, ни одного ночного огня и звука! Будем сразу же обстреливать – такой приказ командования!
Мы старательно исполняли свое дело: круглосуточно дежурили на НП, делали вылазки по берегу, не соблюдая правил маскировки, чтобы создать видимость многих наблюдательных пунктов.
Особенно тяжелы были ночные дежурства. Мороз к вечеру крепчал, начинали потрескивать деревья; шинель, не просушенная ни разу до конца, и кирзовые сапоги дубели, пальцы на руках, несмотря на рукавицы, переставали слушаться, металлические части стереотрубы прилипали к коже рук. Невольно думалось: "Что же будет в январские морозы, да еще если придется браться за винтовку – в варежках не настреляешь!"
Необычно ранняя зима все же не могла сковать толстым льдом могучую реку – она была хорошим оборонительным рубежом. Но морозы все больше давали о себе знать. С каждым днем водный просвет на реке сужался. Снег занес и наш "колодец" – глубокую воронку от тяжелого вражеского снаряда, упавшего рядом с нашим блиндажом. Так мы докопались до воды и брали иногда ее, пахнущую порохом, но все же пригодную для питья.
Вместе с Варягиным на шесть километров волжского берега нас было шесть человек: четыре бойца, сержант и лейтенант. Справа от наблюдательного пункта через редкие стволы сосен виднелись дома пустующей деревни; жители покинули ее, боясь оставаться под обстрелом. Слева от нашего окопа вдоль Волги тянулся высокий боровой лес.
Где-то там, далеко, еще ниже по реке, находились другие НП батарей дивизиона; в глубине безлюдного леса километров за десять от нас на опушке поляны, стояли четыре орудия нашей батареи, связанные с нами тонкой ниточкой телефонного провода…
"…До Иванова отсюда, напрямую, двести километров, а враги прошли в четыре раза больше, приближаются к Москве…" – эта мысль и тревожила и придавала силы.
Утром 7 ноября вся поверхность Волги покрылась шедшим всю ночь снегом. Еще неделя-две – и реку скует толстый ледяной панцирь, а впереди нас пехоты как не было, так и нет…
С батарейной кухни необычно рано принесли термос с пищей и бутылку водки. Мы разложили еду по котелкам, водку разлили в единственный стакан и крышки от котелков.
Варягин взял стакан задубевшими от мороза пальцами, чокнулся с каждым из нас:
– За наш великий праздник!
Мы дружно поддержали его: каждый из нас в душе уже произнес эти слова.
Я выпил свою "рюмку" вместе со всеми. В котелок с кашей падали снежинки и не таяли. Я ел и думал, как необычно встречаю великий праздник, про Иваново… После переброски нас под Калинин письма из дому почему-то не приходили.
…Крохотным, малозначительным, заброшенным островком был наш НП в бушующем море сражений под Москвой. И все-таки не было чувства одиночества, оторванности от главных сил фронта, от Родины. Твердо знали: в беде нас не оставят, помогут. "А если помощь придет слишком поздно? Узнают ли родители, что их сын погиб, преграждая врагам путь к родному городу?…" – думал я.
Через несколько дней на НП принесли "Правду" со снимком парада на Красной площади в Москве. В ней говорилось о том, что у нас временные трудности! Пройдет несколько месяцев, полгода, может быть, год и гитлеровская Германия лопнет под тяжестью своих преступлений. Победа будет за нами!
У меня была собственная большая радость: в этот же день получил письмо и посылку. "Иваново еще ни разу не бомбили,- сообщал отец,- хотя воздушные тревоги объявлялись несколько раз". В посылке – теплые портянки и толстая вязаная кофта. В письме сказано, что она из медвежьей шерсти, что маме ее дала тетя Катя, одинокая женщина, Палина соседка. Мне и без кофты стало теплее: только мамино сердце могло почувствовать, как Дрог я на морозе в своей солдатской шинели и кирзовых сапогах. "Тетя Катя денег не взяла",- писал отец. А ведь в мирное время у нее и снега зимой нельзя было допроситься!
…Стареют с годами фронтовики, многое забывают, уносят с собой, уходя в небытие… Парад на Красной площади, утвердивший в сердцах солдат неотвратимость наказания гитлеровцев и прихода победы, сохранятся в памяти поколений!
16-17 ноября мы слышали отголоски дальней канонады и пытались разгадать, что она означает. Звуки смещались от запада к востоку. Значит, фашисты снова перешли в наступление? На нашем участке перемен не было. Но по отсутствию пехоты можно было понять, что командованию не до нас. Дивизион продолжал прикрывать брешь, создавшуюся между Западным и Калининским фронтами. Два других отражали натиск врага вместе с отступавшими частями Западного фронта на правом берегу Волги. Нам оставалось только ждать, что будет дальше.
Кроме нашего заснеженного лесного НП, мы оборудовали другой – на чердаке одного из домов близ расположенной деревни. Ночью там можно было и поспать в чисто вымытой горнице, и приготовить из снега кипяток, заменявший нам чай. В случае обстрела нас мог спасти глубокий подвал. Лаз в него находился на кухне, рядом с русской печью. 22 ноября утром мы сидели на чердаке дома и наблюдали за немцами через пролом в обшивке. Неожиданно к нам поднялись лейтенант и красноармеец в полушубках, валенках. Сказали, что они из подошедшей на наш участок стрелковой дивизии. Много раз крепко били немцев, а встанет Волга, так дадут перцу еще! Бои, обстрелы, которые мы провели, казались мелкими по сравнению с теми, о которых они говорили. С охотой рассказали им обо всем, что знали.
Лейтенант высунул голову через пролом и долго разглядывал в бинокль занятое немцами село. Минут через 15-20 ушли. Я спустился с чердака в горницу и стал клеить новую карту. Не прошло и нескольких минут – над нашим домом просвистел снаряд. Второй разорвался не долетев. Разрывы повторились, но уже совсем близко. Немецкие артиллеристы берут наш дом в вилку, понял я и, убрав карту, побежал к спасительному подвалу. Просвистел еще один снаряд. Он разорвался рядом. Очевидно, разведчики уже спустились с чердака – дверка лаза в подвал была открытой. Я уже собрался прыгать в подполье, когда над головой снова раздался оглушительный взрыв, что-то со страшной силой ударило меня в плечо, сбив с ног, отбросив в сторону и назад… Резко запахло порохом. Почувствовал тупую, щемящую боль, захватывающую верхнюю часть тела, но вскочил и бросился в подвал.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
