После обстрела я позвонил на батарею и спросил, не нужно ли вызывать санитарную машину. Помощник командира батареи Благодарев ответил, что немцы стрелять не умеют. На острове убита одна овца».
Северный демонстративный отряд, который направлялся к Хийумаа, вообще не подошел к островам. Он потерял подорвавшийся на мине финский броненосец Береговой обороны «Ильмаринен» и повернул обратно.
Демонстративные действия фашистских кораблей накануне дня «икс» были неудачными. Они не достигли своей цели. Советское командование не отвело с Муху ни единого красноармейца, потери же противника были значительными.
После того как лейтенант Смирнов вызвал огонь батареи на себя, товарищи не чаяли видеть его в живых. Но он, как известно, выбрался с острова и вот, слегка контуженный, но целый и невредимый, сидит на командном пункте и рассказывает о том, как действовали артиллеристы 43-й, прикрывая своим огнем десант. Какую роль сыграла батарея при отходе наших частей с Виртсу, видно из слов, сказанных на прощание командующим восточным оборонительным участком полковником Н. Ф. Ключниковым: «Передай, Смирнов, спасибо вашим пушкарям. Если б не они — пришлось бы нам всем хлебнуть воды из пролива».
За дощатыми стенами вышки, где разместился командный пункт, шумят на ветру деревья, моросит мелкий дождь, а здесь мирно тикают часы, и собравшиеся товарищи, с которыми уже не думал встретиться, сегодня особенно внимательны. Лейтенант жадно ловит все батарейские новости. А потом ему рассказывают разные веселые истории из жизни батареи. Плохо владеющий русским языком татарин Тазлуков из пулеметного расчета на мысу во время налета доложил оперативному:
— Товарищ командир, летит, понимаешь.
— Кто летит, на какой высоте, какой тип?
— Тип, тип, — рассердился говоривший, — хвост есть, крыло есть, фашист летит, стрелять надо…
Бомбежка батареи вчера продолжалась около пяти часов. Враги перепахали весь лес. Вышла из строя связь. Комендант обороны думал, что на батарее большие потери, и прислал санитарные машины. А в действительности легко задело шальным осколком одного прожекториста. Да и тот отказался уезжать в лазарет.
Давно лейтенант Смирнов не чувствовал себя так хорошо. Слушая товарищей, он разглядывает стол дежурного с табелем-календарем. Каждый прошедший день здесь перечеркивался крестиком, а сейчас, хотя и идет второй час ночи новых суток, цифра прошедшего 13 сентября еще не тронута. И все это потому, что он, Смирнов, командир корректировочного поста, неожиданно вернулся на батарею.
Над головой раздаются шаги сигнальщика, снизу доносится попискивание морзянки — там радиорубка. В землянке, наверное, артиллеристы вот так же не спят, окружив приехавшего с ним радиста Александра Кучеренко. «Какие славные люди у нас на батарее», — думает лейтенант, забыв совсем, как иногда мысленно упрекал комиссара в придирчивости, сухости, в излишней требовательности. Звонок телефона прервал разговор. Трубку снял командир батареи Букоткин:
— Да, лейтенант Смирнов прибыл. Прикажете ему выехать с рассветом? Есть, товарищ оперативный!
Букоткин положил трубку, сказал лейтенанту:
— Приказано выехать на Муху в штаб полковника Ключникова. Забрать с собой рацию.
Как ему не хотелось в ту ночь уходить в осеннюю тьму, уходить от товарищей. Словно чувствовал лейтенант, что со многими из них не доведется ему больше встретиться.
Наступило 14 сентября — памятный день для всех защитников Моонзунда. В этот день — день «икс» — части 61-й немецкой пехотной дивизии начали высаживаться на остров Муху.
Приехавших корректировщиков направили в дзот на побережье. Располагался он севернее пристани Куйвасту близ недостроенной наблюдательной вышки. Хлюпала грязь под ногами, моросил дождь. На этот раз было тихо на Муху: ни обстрела, ни бомбежки. Только голубые руки прожекторов часто ощупывали пролив и пропадали где-то у вражеского берега. В этих широких коридорах было хорошо видно, как, поблескивая, сеял редкий осенний дождь.
Проснулись они от обстрела. Начался хмурый рассвет, а на противоположном берегу пролива мелькали частые вспышки и били орудия. Потом в небе загудели моторы. Дзот качнулся.
— Держись, увертюра начинается, — крикнул старшина-пулеметчик второму номеру, выглянув в амбразуру.
Кучеренко, чертыхаясь, возился с рацией. Видимо, перепаханная бомбами дорога не пошла ей на пользу, и, хотя радист вез ее на коленях, рация капризничала.
— Катера идут! — крикнул краснофлотец у амбразуры. В первый момент лейтенант ничего не мог различить на темном фоне берега, потом стала видна одна черная точка, потом другая, третья. Он насчитал их свыше полусотни и, сбившись, перестал считать. Посветлело, или так стало от загоревшихся на пристани построек? Теперь и артиллеристы различали катера и шхуны врага, идущие с десантом. С севера острова тоже раздавалась перестрелка.
Один за другим столбы огня и воды вставали в проливе. Иногда после удачного выстрела к небу летели обломки катера. Артиллерия противника перенесла огонь дальше от берега. Она старалась подавить наши береговые батареи.
Удивительно громко, так, что в первые минуты лейтенанта оглушило, заработал «максим». Красные нити трасс понеслись к вражеской шхуне. Она находилась ближе всего к дзоту и представляла хорошую цель. Было видно, как заметались по палубе солдаты, как двое или трое прыгнули за борт. Пулемет не умолкал. На шхуне показался легкий клубок дыма. Его снесло, но еще один поднялся на корме, увеличился в размерах, пополз за шхуной туманным коротким хвостом. Шхуна вдруг вспыхнула и тут же, тяжело развернувшись, легла на обратный курс. Яркий костер пылал у нее на корме, тускло отражаясь в хмурой воде.
Из-за облаков вынырнул истребитель. Он прошел над катерами, потом сделал заход над шхуной.
— Наш, из пулеметов бьет! — радостно крикнул кто-то в дзоте.
— Этот «наш» так тебе вжарит, что и костей не соберешь, — сказал старшина, оторвавшись от пулемета.
Фашистский истребитель расстреливал свою шхуну, пытаясь повернуть ее обратно. И шхуна действительно повернула к Муху, волоча за собой шлейф тяжелого черного дыма. Дым полз не вверх, а, прибитый дождем, тянулся над проливом. Пулеметчики снова обстреляли ее. Белое пламя вырвалось из разверзшегося трюма шхуны, обломок мачты черным крестом взмыл в воздух и, кувыркаясь, упал где-то за облаком дыма. С одной шхуной было покончено.
Но оставались другие шхуны, катера, баркасы. Их было очень много. Когда Смирнов подошел ко второй амбразуре, откуда из винтовок стреляли два краснофлотца, он увидел частые фонтаны взрывов на острове. Первые цепи вражеского десанта выходили на берег.
Отважно отражали вражеский десант артиллерийские батареи лейтенантов Николая Александровича Лукина, Леонида Семеновича Михейкина. Но силы были неравными. Артиллеристов бомбила и штурмовала авиация, обстреливали батареи с материка. Не было пополнения боеприпасами.
В сохранившемся журнале боевых действий охраны рейда Куйвасту об этих напряженных событиях записано очень лаконично: «14 сентября 1941 г. 6 ч. 05 м. — от Виртсу к Куйвасту идет большое количество шлюпок и катеров. 7 ч. 20 м. — противник высаживает десант на остров — к норду от поста № 12. Ведем огонь по десанту противника».
Долго держался дзот на побережье. Даже когда к лесу под давлением противника отошла стрелковая рота, занимавшая этот участок, комсомольский дзот (все пятеро были комсомольцами) продолжал бой в окружении. Кончились боеприпасы. Разбив рацию, они пытались пробиться к своим.
8 этот день, расстреляв все патроны, раненый корректировщик Анатолий Смирнов был взят в плен. Свой комсомольский билет он надежно зарыл.
Командование гарнизона послало на помощь защитникам острова Муху подкрепление.
Шоферы, которые везли отряд, торопились. Близился рассвет, а нужно успеть проскочить через длинную узкую Ориссарскую дамбу, соединяющую Сааремаа с островом Муху. Машины с людьми на этой прямой, как стрела, дороге представляли хорошую цель для вражеской авиации. В кузовах, тесно прижавшись друг к другу, сидели моряки.
Промелькнули редкие домики Ориссаре, темные, будто вымершие. Впереди показался мелководный пролив — Вяйке-Вяйн. В полутьме белели столбики, ограничивающие дорогу.
У самой дамбы на дорогу вышли двое с винтовками.
— Стой, кто идет?
Моряки зашевелились. Вспыхнули спички. В кузове засветились огоньки цигарок. Из кабины передней машины вылез высокий человек в длинной шинели.
— Подполковник Охтинский, — узнал кто-то в кузове, — Алексей Иванович.
— Боевой? — спросил чей-то молодой звонкий голос.
— Он-то? Я с ним вместе служил во время финской кампании. Командир что надо!
Передняя машина двинулась, за ней последовали остальные. Разговоры снова смолкли.
