и майка, завязанная узлом под грудью: вожделение к ней, которое я считал похороненным за два дня, просыпается с новой силой, и я чувствую, как кровь стремительно несется к паху, вынуждая меня выставить перед собой полотенце, прикрывая позорную реакцию собственного тела.
Несмотря на припекающее солнце, вода в озере бодряще прохладная, что мне, безусловно, на руку – одним махом я остужаю тело и голову. Мы с Пашей и Матвеем каждый делаем по одному заходу в воду с желающими искупаться, а потом падаем на полотенца, жарясь под горячими лучами.
Обсохнув, Матвей достает из рюкзака мяч и предлагает сыграть в волейбол. Парочка наших мальчиков тут же подрываются с места и идут вслед за вожатым, который в это время уже приглашает сыграть первый отряд. Несколько девчонок вызываются принять участие в игре. С ними встают Лариса и Катя.
– Лера, а ты? – спрашивает Матвей, подкидывая мяч.
Звук ее имени заставляет меня нехотя обернуться и посмотреть туда, где она сидит. Все время, пока мы были на пляже, я отлично справлялся с тем, чтобы не глазеть на нее в купальнике, а сейчас не смог противиться искушению.
– Не хочу, я отдыхаю, – говорит она, указывая на сочное надкушенное яблоко в руке.
Я вообще не собирался играть, но какой-то черт заставляет меня подняться на ноги. Подхожу к Матвею, играючи выхватываю из его рук мяч и, глядя на Леру, насмешливо произношу:
– Струсила, Александрова?
Она застывает и, позабыв о яблоке, медленно поднимает на меня глаза. Смотрит так, словно хочет меня придушить. Сок течет по ее тонким пальцам с аккуратным маникюром, и я вдруг ощущаю необычайную сухость во рту. Лера же в сердцах бросает фрукт в ближайшую урну и, вытерев руки о влажную салфетку, с воинственным видом поднимается с полотенца.
Мой взгляд невольно скользит по ее ногам в коротких шортах: родинка прямо под кромкой шортов, синяк на икре, запекшаяся рана на коленке и тонкие щиколотки… Судорожно сглатываю и буквально заставляю себя отвернуться.
– Делимся по жребию? – предлагаю я.
– Матвей, я буду в твоей команде, ладно? – бесцеремонно перебивает Александрова, посылая мне испепеляющий взгляд.
– Не вопрос, Лер! – с готовностью отзывается мой напарник, подставляя ей пятерню для хлопка.
Глядя на этих двоих вместе, я начинаю подозревать, что Паша меня надул. Если Александрова и правда отказала Матвею, почему тогда они общаются как ни в чем не бывало? Разве не должно было возникнуть между ними дискомфорта? Какого-то непонимания? Даже вражды?
Я не успеваю погрузиться в анализ происходящего, потому что Матвей отбирает у меня мяч и собирает вокруг себя всех желающих играть. И я вынужденно смещаю свой фокус на набор команды, потому что проиграть сразу и Волкову, и Александровой для меня недопустимо.
Партия проходит на удивление бодро. Мы не делили команды специально, но силы оказались примерно равны, так что в финале игры завязывается напряженная борьба. Конечно, если бы я не тупил порой больше времени, чем следовало, уделяя наблюдению за белокурой девчонкой, счет давно был бы в нашу пользу, а так мы идем вровень.
Встаю на подачу и осматриваю своих противников. Матвей, вожатый Костя Лукин, мальчишка Семен из моего отряда, худосочная девчушка из первого, Лариса и Александрова. Вот она как раз напротив меня, поправляет хвост, отчего короткий эластичный топ приподнимается, открывая мне обзор небольшой родинки под самой грудью. Я не могу отвести глаз от этого места, а рот увлажняется так сильно, что возникает серьезная опасность, что, если заговорю, у меня потекут слюни.
– Ты заснул, что ли, Гордеев? – с откровенной насмешкой ворчит из-за сетки Матвей.
В ужасе ощущаю, как кровь бьет в голову и стремительной волной несется в пах. До того, как подать, смотрю, как приятель переглядывается с Лерой и они заразительно смеются, и бью мяч с такой силой, что он летит с бешеной скоростью, едва не прорывая сетку.
Твою. Мать.
Это моя первая серьезная оплошность за всю игру. И та самая, которая может стоить моей команде результата.
Ловлю на себе насмешливый взгляд блондинки и слышу довольный голос Матвея:
– Сдаешь, Гордеев, – а потом он по очереди обнимается с Александровой и Ларисой.
Я думал, что вспышки ярости, вызванные возможной интрижкой у меня под носом, я давно оставил в прошлом, но сейчас, глядя на то, как легко и непринужденно они общаются, я снова хочу все крушить.
Черт возьми, да что за фигня со мной происходит?
Глава 12
Сегодня у Паши выходной, а Матвей с утра мучается мигренью, поэтому большую часть дня я провожу в заботах о мальчишках. Костя из Новокузнецка поранил руку, неудачно упав со ступенек в столовой, и его нужно было отвести в медпункт. У Саши из Москвы заболел живот, и он отправился туда же. Потом я застукал двоих молодчиков из Петербурга за домиком с пачкой сигарет – пришлось отнять контрабанду и прочитать короткую нотацию о вреде курения в столь юном возрасте. Еще один новобранец сбежал из спальни во время тихого часа, чтобы встретиться с девочкой из тринадцатого отряда. Я не против подобных романтичных жестов, но не тогда, когда они подрывают дисциплину в коллективе. Один раз такое простишь – на следующий день спать не будет никто.
– Эй, ты как? – тихо спрашиваю я, заходя в вожатскую.
– Спасибо, Кир, что прикрыл меня, – раздается с койки приглушенный голос Матвея. – Уже не так болит, но голова как чумная. Все на месте?
– Ромео вернул на место, – подтверждаю устало. – Ты был прав, что как только ребятня осваивается, начинаются проблемы.
Скинув кроссовки и носки, я ложусь на свою кровать и вытягиваю ноги так, что они свисают над краем. В красных домиках есть специальная кровать под мой рост, с тоской вспоминаю я. Я ее самолично модифицировал, чтобы спать с комфортом, а потом пришла Александрова и отняла у меня и кровать, и комфорт.
– Слушай, у тебя все нормально? – вдруг спрашивает Матвей. – Ты какой-то нервный в этом году. И это сейчас не подкол. Я серьезно беспокоюсь.
– Нормально все. Год был непростой, но я справляюсь.
– Я слышал про твоего отца. Мне жаль, Кир.
Ответить на это мне нечего, поэтому, закинув руки за голову, я бесцельно гоняю взгляд по потолку. Я научился жить с перманентным чувством утраты, но при воспоминаниях о папе все равно начинает ныть в груди и пощипывать в глазах. Говорят, пройдет со временем. Не знаю. Я даже не хочу, чтобы проходило, потому что эти реакции тоже своего рода память о нем.
– У тебя
