Но в тумане можно было заметить, что от города уходила совсем небольшая группа — всего около двух сотен всадников, среди которых находился и сам Змей, и несколько повозок. Опытный искусник и чародей, он с легкостью отвел глаза целому городу, создав орду захватчиков из ничего. Переходя вброд реку, его воины таяли, как дым, растворяясь в воздухе, и после переправы путь продолжила всего лишь одна сотня всадников — другая, по уговору с княгиней, осталась на том берегу, поджидая Раду.
Город же, проводив врага, погрузился в печаль — девушке дали всего три дня, дабы прилично подготовить ее к прощанию: все были убеждены, что назад она не вернется.
* * *
Рада уже оплакала свою косу и свое девство, как любая девушка, на которую пал жребий быть принесенной в жертву богам. Эти дни она провела с девушками — настоящих подруг у нее не было. Ей так хотелось хоть ненадолго сбежать к княжеским кметям и последний раз побыть с ними, но за нею зорко следили, не сводя глаз.
Последний день она постилась, запертая ото всех в темной келье без окон на задах капища. Обхватив колени руками, девушка не сомкнула глаз всю ночь, ожидая рассвета. Она была совершенно нагая, если не считать накидки на плечах и пояса воина, надетого на голое тело — с ним Рада не согласилась бы расстаться, даже если ее попросят об этом сами боги. За пояс девушка заткнула длинный, чуть не в две ладони, нож — он еще пригодится ей, когда она увидит наконец сестру. Всего два удара — в нее и в себя — и все будет кончено.
Сквозь щели в стенах проник свет серого раннего утра, когда за нею пришли. Два жреца встали на пороге, а к ней вошли их молодые помощники. Перед глазами вскочившей на ноги Рады развернулась груботканая рубаха из некрашеного полотна с глубоким вырезом на груди. Только по вороту шла вышивка. Взглянув на нее, Рада все поняла и молча протянула руки.
Жрецы помогли ей одеться и отступили прочь, нарочито не приглашая следовать за собой. Девушка вышла из клети и, окруженная жрецами, пошла к центру капища.
Дорогой на нее не обращали внимания — Рада надела смертную рубаху, в которой жертве ходить недолго, всего лишь до того мига, когда на плоском камне ей перережут горло. Кровью потом напитают жадных до жертв богов, а тело сожгут на священном огне.
Капище было готово еще со вчерашнего дня. Не только жрецы, посвященные в тайны и имеющие право приносить кровавые жертвы, но и младшие их помощники, и кощуны, и бахари — все собрались здесь. Широкие тесовые ворота ради скорбного праздника были распахнуты, дабы любой мог войти, и на пороге уже теснилась толпа. В числе прочих Рада углядела кое-кого из кметей, мелькнуло лицо брата. Он не показывался на глаза, но Рада все равно улыбнулась ему на прощанье.
Девушку оставили в центре капища, где находился плоский жертвенный камень с ложбинкой для стока крови — уже были подставлены священные чары, чтобы собирать ее. Слева уже возвышалась готовая к сожжению крада [4], подле нее стояли отроки с факелами. А над самой девушкой купно стояли высеченные из дерева боги — сам творец мира Род, слева — его жена и дочь Рожаницы, справа — сын, покровитель и отец воинов с мечом и конем. По бокам и чуть позади теснились остальные боги — внуки, слуги, помощники. Нахмуренные брови Рода смотрели гневно и отрешенно, и Рада невольно содрогнулась, представив, как нож взрежет ей горло. Неужто мать на свой страх и риск переменила слово или жрецы решили поступить по-своему?
Она продолжала терзаться этими мыслями и не заметила начала обряда. Рада словно стояла одна посреди чистого поля, голоса и шум долетали до нее приглушенно, как во сне.
Девушка очнулась лишь в тот миг, когда рядом послышались окрики и мычание. Она глянула мимо, лишь постепенно понимая, в чем дело. К жертвеннику подогнали двух бычков, белого и черного, украшенных лентами и цветами. Привычно ловко их повалили, спутав ноги, и подняли на камень одного за другим. Воззвав к богам принять жертвы, жрец перерезал горло первому и подождал, пока кровь не стечет в чаши, а бычок не перестанет биться. Тогда тушу прямо на камне разрубили на части, и настала очередь второго.
Окровавленные части обеих туш потащили к краде готовить к сожжению, и Рада немного успокоилась — во всяком случае, этот огонь предназначался для нее. Она даже с интересом наблюдала, как жрец мажет богам свежей кровью губы, как поджигают краду под молитвы и пение и как потом к ней самой подходят жрецы.
Невнятно бормоча заговоры, старший жрец окропил лоб, лицо и руки девушки теплой дымящейся кровью. Несколько капель при этом попало ей на рубаху и волосы. Рада воспринимала его действия со спокойствием одурманенной — ее тоже приносили в жертву, а жертвы ничего не чувствуют и ничего не замечают. И она даже сама пошла к краде, над которой клубился черный дым.
Плакальщицы голосили, как на похоронах, царапая себе лица и оседая на землю. Едкий дым окутывал девушку, стоящую так близко, что случайному прохожему могло показаться — она сейчас прыгнет в пламя. От дыма у нее кружилась голова и хотелось спать. Рада еще не понимала, что все нарочно, но уже ничего не чувствовала.
Она смутно помнила, как потом, когда крада прогорела и начала оседать, ее отвели к идолам богов, присыпали землею в знак перерождения и потом трижды окатили водой, что должна была смыть с нее все прошлое. Обычно этот обряд растягивали на три дня, но обстоятельства требовали спешки.
Волосы Рады еще не успели просохнуть, когда появились девушки и стали ее обряжать, как одевают невесту перед свадьбой — или перед праздничным принесением в жертву, когда невесту водяного топят в реке или море. Все было как всегда в таких случаях — только невеста так и не рассталась с военным поясом, полученным при посвящении, и длинным ножом.
Всадники уже ждали ее у ворот, что в знак беды были распахнуты настежь. Они держали мечи наготове и зло косились по сторонам — не пришло бы в голову кому-нибудь пустить стрелу.
До ворот Раду провожали почти все, кто собрался на капище, да те, кто пристал по дороге. В гуле голосов, оплакивавших ее судьбу, Раде показалось, что она различает плач и причитания матери — княгиня вполне могла, как любая мать, затеряться в толпе, прощаясь с дочерью. Но измотанная обрядом и еще не отошедшая от дурмана жертвенного дыма, Рада даже не подумала обернуться. Взгляд ее остановился на сизых далях. Молча, двигаясь как больная, она села на коня и позволила охране увезти себя.
* * *
Синегорка и в самом деле смешалась с толпой и издалека видела все, что происходило с дочерью. На капище, пред ликами грозных богов, она боялась даже стонать, кусая себе руку, но по дороге к воротам, где некоторые матери всхлипывали, оплакивая участь обеих княжон и оставшуюся без дочерей княгиню, где на глаза ей попалось несколько кметей, ходивших с Радой в походы, схоронивших многих друзей и не раз смотревших в лицо смерти — сейчас они отводили глаза, порой утирая их рукавами — она не выдержала. Когда Рада и провожавшие ее жрецы вышли за ворота, чтобы передать девушку всадникам Черного Змея, княгиня закричала в голос.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
