С одной стороны, этих троих было невыразимо жаль. Хотелось хоть чем-то, но помочь. Но вторая часть её (и она знала что диктует ей это), говорила: «Это подстава! Кто-то хочет подложить тебе дешёвого соглядатая!».
«Но ведь я могла проехать и не заметить их! И идут они в противоположную сторону от моего дома» — возражала её первая, не покорёженная психомаской часть.
«Всё равно! — вопила вторая. — Таких как они тысячи и тысячи! Всех не спасёшь! Ты должна быть эгоисткой, чтобы хоть что-то сделать. А если возьмёшься спасать этих, то почему тогда и других тоже себе не взять? А там всех сирот этой убогой страны?!»
«Но если сейчас не возьму хотя бы этих, чего я буду стоить как прогрессор?! — взбеленилась первая часть. — Не вырождаюсь ли я, как личность в сухую и чёрствую эгоистку? Чем я тогда, буду лучше тех, кто убивает собственный народ?»
«А вдруг именно этот малец украл кошелёк того „лысого“? И ты приютишь под своей крышей вора? Ты понимаешь, что будет с тобой, когда это вскроется?» — не прекращала нудить психомаска.
«Нет! — решительно пресекла перепалку первая и родная часть её души. — Ради себя самой! Чтобы сохранить себя. Чтобы остаться человеком! Я должна их взять!»
Психомаска скептически хмыкнула и пожелала напомнить ей эти метания, когда худшие опасения сбудутся. Но это уже были её арьергардные бои. Натин приняла решение.
— Быстро сели туда! — приказала Натин и указала на бричку.
Из-за спины сестры, не проронившей ни слова во время разговора Натин с братом, выкатился «колобок». Видно на младшую намотали всё, что под руку попалось, чтобы она не замёрзла. И, скорее всего, старшая это делала за счёт утепления себя самой. Слишком уж заторможенно она реагировала на окружающее.
На несколько секунд и мальчик застыл с вытаращенными глазами, не веря своим глазам.
— Давай-давай! Быстро! — подбодрила его Натин командным голосом.
Тот вцепился в рукав старшей сестры и как буксир большой пароход, потащил её в сторону кареты. Сестра как сомнамбула переступая поплелась вслед за братом. За ней, смешно семеня, и сверкая глазами побежала младшая. Собственно кроме глаз у неё под намотанным и видно ничего не было.
Кучер лишь осуждающе посмотрел на Натин. Но ничего не стал говорить: «Барыня в своём праве. Что хотит, то и воротит!»
* * *
Что в первую очередь приходится делать с подобранными на улице котятами?
Правильно! Изводить блох.
С людьми же проблема была сходная — вши. И помня удручающее состояние санитарии в среде бедноты, Натин не стала медлить. Прервав ахи и охи экономки она раздала распоряжения.
— Сначала — накормить всех. Лёгонько. Не плотно. Пока дети кормятся, нагреть большой чан с водой, что в душе, и помыть всех. Перед душем у них обработать вот этим средством волосы. И чтобы побыли они под ним не менее пяти минут. Пока вши не передохнут. Дальше можно мыть. Часы вон там.
Натин указала на большие напольные маятниковые часы важно и сурово тикающие. Будто подтверждающие и крутость хозяйки, и важность своей миссии.
— На выходе выдать всем новую одежду. Если кому-то не достанется по размеру, — Натин насмешливо посмотрела на мальчика, — пусть побегает до утра в рубашке не по росту. В доме тепло — не замёрзнут. Утром, закупим новое. Их же одежду разложить во дворе на мороз. Утром — собрать и всё равно ещё раз всю одежду хорошо выварить. Чтобы вся живность на ней передохла. Впрочем… насчёт ещё раз выварить — утром посмотрим. Может будет проще её выкинуть и купить новую.
Весь диалог и суету вокруг детей наблюдала Паола.
У неё был какой-то комплекс насчёт такой помощи нищим. Та с трудом удерживала беспристрастное выражение лица. Но всё равно время от времени, когда она теряла контроль над собой, прорывалась неприязнь «к этим нищебродам». Всё-таки по происхождению она была не из «простых».
Натин это заметила.
— Помнишь, Паола? И ты когда-то была таким вот котёнком на холодном ветру. — бросила она недоумевающей итальянке.
Та сильно смутилась и покраснела. И уже совсем другими глазами посмотрела на свою госпожу.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
В сущности всё её окружение сейчас было теми самыми «котятами». Не только вот эти дети. Но и Паола, и Ольга. Те из жителей этого мира, к кому она успела привязаться и кто от неё по большому счёту сильно зависел.
Следующие дни Натин с интересом наблюдала, как «котята» обживают дом. С любопытством тычут облезающие носы (таки обморозили лица на холодном ветру) во все углы и закоулки.
Но долго это продолжаться не могло. Надо их пристроить «к делу».
Однако тут же обнаружилась и проблема: реально небольшая работёнка нашлась как раз мальчику быть посыльным. Кстати звался он Митяем, и было ему всего-то от роду десять лет.
А вот для сестры — никак. Служанка уже была. И увольнять первую ну очень было не с руки. Да и гнусно как-то.
Прасковья тоже маялась от этого «приживальства». Да и слуги ей это постоянно напоминали. Видно самим было боязно внезапно остаться без работы. А во флигеле было тепло, да и кормились они с этой, хоть и суровой, но очень заботливой барыни, весьма прилично. Вероятно ей намекнули, что за такое проживание, не грех бы и денюжку приплатить.
Сестра быстро прикинула во что это уже вытекает, и пришла в ужас. Но от её решения, в ещё больший ужас пришёл брат.
Натин тоже онемела. Когда выслушала его.
А дело было в том, что эта пятнадцатилетняя дурочка, совсем ошалев от давления «на мораль», и не найдя другой, приличной работы, решила идти… в проститутки!
Ещё осенью 1899 года, когда она только прибыла в Питер и начала изучать местное общество, как-то её занесло в весьма медицинские круги. И там её познакомили. С реалиями мира и времени.
В том числе и через общение с доктором Покровской. Которая даже целую брошюру выпустила по этому поводу.
Натин всё, что прочитала в той брошюре сама перепроверила через другие каналы. Но даже её сильно шокировали описания из той брошюры. Под впечатлением Натин даже профинансировала её издание.
«Очень симпатичная шестнадцатилетняя девушка рассказала следующее.
Она жила в деревне с отцом пьяницей. Там ею завладел один человек, кто — она не сказала. Затем она приехала с отцом в Петербург, и поступила на одно место в качестве прислуги. Отец постоянно приходил туда, буянил, отбирал у неё деньги и пропивал их. Чтобы избавиться от него, одна из ея подруг, живших в том же доме, предложила ей идти „в заведение“. Она сама хорошенько не знала, что это за „заведение“, но согласилась. Тогда они вместе отправились в дом терпимости. Это было год тому назад, и ей было только пятнадцать лет. Но так как при вступлении в прислуги ей прибавили два года, то содержательница дома терпимости беспрепятственно ее приняла. Им отвели комнаты и первую ночь их не трогали. На другой день они отправились в комитет, заведующий проституцией. Там каким-то образом открылось, что ей нет шестнадцати лет, и ей не хотели дать билет, нужный для вступления в дом терпимости. Тогда она начала плакать и говорить, что хочет жить такой жизнью. Члены комитета сжалились над этой девочкой и выдали ей билет».
Именно на такой «вариант» сдуру, сестра Митяя и рассчитывала.
А что? В Питере это дело было самым обычным.
Бордели были разные. Для господ, и для бедных.
Для господ — там проституток специально подбирали и обучали. Под разные запросы клиентов. В том числе и для извращенцев. Обучали их ублажать как садистов, так и мазохистов.
А вот для бедных, были «тридцатки».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Почему «тридцатки»?
Потому, что с каждого посетителя берут только тридцать копеек. Но на Рождество и Пасху в таких «заведениях» на одну проститутку приходится от шестидесяти до восьмидесяти человек. Наплыв клиентов на Рождество и Пасху, вероятно, связан с тем, что во-первых это были выходные дни, а во-вторых — как раз заканчивалось время поста, и добрые христиане отправлялись «разговеться» в бордель. Но 80 клиентов в день — это ж получается по клиенту каждые 20 минут, если круглосуточно «работать». А если обслуживать охотников за плотскими утехами не 24 часа в сутки, если в сутки спать хотя бы 6 часов и час тратить на еду и отдых — получится по клиенту каждые 13 минут.
