двери коттеджа выкошен и прополот. Грядка по другую сторону дорожки была наполовину вскопана. Там, где работа была брошена, до сих пор торчали погруженные зубьями в землю вилы с гладким деревянным черенком.
Коттедж представлял собой приземистую кирпичную постройку, крытую шифером. Освещенный ярким солнцем, он излучал меланхолическое обаяние прошлого, хотя некрашеная дверь, чуть перекошенные переплеты окон и торчавшее в углу крыши стропило красноречиво говорили о его запущенности. Рядом с дверью коттеджа была небрежно брошена пара тяжелых садовых башмаков с комьями налипшей к подошвам земли.
– Его? – спросила Корделия.
– Чьи же еще?
Секунду они помедлили, молча глядя на вскопанную землю. Затем мисс Маркленд вставила ключ в замочную скважину, и он легко повернулся, словно замок недавно смазывали. Дверь открывалась прямо в гостиную коттеджа.
По контрасту с улицей воздух здесь был прохладен, но несвеж, в нем ощущался неприятный запах. Корделия заметила, что планировка коттеджа проста. Три двери. Одна из них, прямо напротив той, через которую они вошли, явно выходила на фасад, но она была на замке и, словно этого было мало, запиралась массивной деревянной перекладиной. Все это было покрыто паутиной – дверь не открывали, видимо, уже очень давно. Правая дверь вела, как догадалась Корделия, в кухню, а левая была приоткрыта, и в ее проеме виднелись ступеньки деревянной лестницы, ведущей на второй этаж. Центр комнаты занимал стол с исцарапанной деревянной столешницей. По обеим сторонам его размещались простые кухонные табуретки. Посреди стола стояла ваза из голубого граненого стекла и в ней – высохший букет цветов. Потемневшие ломкие стебли венчались печальными взлохмаченными головками, пыльца с которых обильно усыпала стол. В лучах пробивавшегося кое-где в комнату солнца плясали мириады пылинок.
Справа находился камин со старомодной железной решеткой. Марк жег дерево и бумагу. На решетке осталась кучка светлого пепла, а рядом с камином аккуратно лежали заготовленные впрок щепа и дрова.
Две толстенные балки из потемневшего от старости дерева пересекали потолок. В самой середине одной из них был вбит железный крюк, который использовали когда-то для того, чтобы подвешивать окорока. Корделия и мисс Маркленд посмотрели на него, не говоря ни слова. Нужды о чем-то спрашивать не было. После некоторого промедления обе женщины уселись в кресла, стоявшие рядом с камином, мисс Маркленд сказала:
– Я его и нашла. В то утро он не появился по обыкновению на кухне. Я решила, что мальчик проспал, и после завтрака отправилась будить его. Было ровно девять часов двадцать три минуты. Дверь была не заперта. Я постучала, но никто не ответил. Тогда я толкнула дверь и сразу увидела его. Он повесился на этом крюке, затянув шею кожаным ремнем. Он был в тех же синих брюках, в которых обычно работал, но босиком. Табуретка валялась опрокинутой на полу. Я дотронулась до его груди. Он был совсем холодный.
– Вы обрезали ремень?
– Нет. Я поняла, что он мертв, и решила оставить все как есть до прибытия полиции. Я только подняла табуретку и поставила ее так, чтобы у него под ногами была опора. Это было совершенно бессмысленно, я понимаю, но я просто не могла оставить его так. Я хотела снять этот страшный груз с его шеи. Я сделала это совершенно неосмысленно…
– Напротив, мне кажется, что вы поступили естественно. Вы обратили внимание еще на что-нибудь: в нем самом, в обстановке?
– На столе стояла полупустая кружка. Видимо, в ней был кофе. А в камине я заметила много пепла. Похоже, он сжег какие-то бумаги. Его портативная машинка стояла там же, где вы ее видите сейчас, – на том конце стола. В ней была записка. Я прочла ее, а потом пошла домой, чтобы сказать обо всем брату и вызвать полицию.
– Кто-нибудь из вас видел Марка в тот вечер, когда он умер?
– Его никто не видел после того, как примерно в половине седьмого он закончил работу. В тот день он немножко припозднился: хотел закончить подстригать лужайку перед домом. С того времени в живых мы его уже не видели. Позже вечером здесь никого не было. Мы отправились ужинать в Трампингтон к однокашнику моего брата по военному училищу. Вернулись уже после полуночи. Но к тому времени, как засвидетельствовала медицинская экспертиза, Марка уже не было в живых почти четыре часа.
– Расскажите мне о нем, пожалуйста, – попросила Корделия.
– А что я могу вам рассказать? Официально он должен был работать с восьми тридцати утра до шести вечера с двумя перерывами: час на обед и полчаса на вечерний чай. После работы он обычно еще продолжал возиться либо у нас в саду, либо около коттеджа. Иногда в обед он отправлялся на велосипеде в деревенский магазин. Время от времени я его там встречала. Покупал он немного – буханку хлеба, масло, небольшой кусок ветчины, чай, кофе – самые обычные продукты. Мы никогда не разговаривали, когда встречались там, только улыбались друг другу. По вечерам, когда темнело, он читал за этим столом. На фоне света лампы через окно можно было видеть его голову.
– Мне показалось, майор Маркленд сказал, что в коттедж никто не заглядывал.
– Они – нет. Для них это место связано с неприятными воспоминаниями. Я же бываю здесь иногда.
Она сделала паузу и посмотрела в пустой очаг.
– Мы с моим женихом часто встречались здесь еще до войны, когда он учился в Кембридже. Его убили в 1937 году в Испании, где он воевал за республиканцев.
– Простите… – вымолвила Корделия и, как всегда в таких случаях, почувствовала беспомощность извинений. Тем более что случилось это так давно. Она никогда не слышала раньше об этом человеке. Так что мгновенное ощущение сочувствия, которое она едва уловила, было адресовано даже не ему, а всем, кто умер молодым.
Мисс Маркленд заговорила вдруг с необычной горячностью и поспешностью, словно слова сами рвались наружу:
– Я не люблю вашего поколения, мисс Грей. Не люблю вашего эгоизма, самовлюбленности, черствости. Вы не хотите ни за что расплачиваться сами, даже за собственные идеалы. Вы разрушаете и уничтожаете, но взамен не создаете ничего. Вы напрашиваетесь на порку, как непослушные дети, но начинаете вопить, как только доходит до наказания. Мужчины, которых я знала, люди, с которыми я выросла, такими не были.
– Я не думаю, что Марк Кэллендер был таким, – заметила Корделия мягко.
– Не знаю, возможно, – сказала мисс Маркленд и посмотрела на Корделию испытующе. – Я почти не сомневаюсь, вы думаете: старуха завидует молодости. Что ж, этим грешат многие люди моего возраста.
– По-моему, завидовать здесь нечему. В конце концов,
