«Дорогой супруг! Рада сообщить, что квартиру я сняла. Ту самую, что мы наметили, на Литейном, в доме купца Воскобойникова. Там и жду тебя с нетерпением. Твоя Катя».
При последних словах Углов хмыкнул, сунул записку в карман и направился обратно, к выходу.
К счастью, «ванька» ему попался толковый: нужный дом ему был, оказывается, известен, так что доехали быстро. Входная дверь оказалась не заперта. Перешагнув порог, Углов оказался в довольно тесной прихожей, которую тускло освещал висевший на стене подсвечник с тремя свечами. Сбоку, на стене, торчали оленьи рога, а в глубине угадывалась лестница на второй этаж.
Не успел он оглядеться, как в стене открылась дверца, и оттуда выскочил бойкий малый в мышиного цвета ливрее.
– Здравствуйте, барин! – приветствовал он статского советника. – Шинельку позвольте принять? Супруга ваша вас уже дожидаются, с помощником. Велели передать, как придете, чтобы проводить вас прямиком в столовую. Или в нужник поперву желаете?
– А ты кто такой? – подозрительно спросил Углов.
– Так что я лакей ваш, Спиридоном зовут, – представился малый. – Спиридон Тихонов мое прозвание. Супруга ваша, Катерина Дмитриевна, меня наняла.
– Вот как! – произнес майор, не зная, что еще сказать в таком случае. – А что это у вас темно как? Не разглядишь ничего!
– Разве темно, барин? – удивился лакей. – Вона, три свечки горят. В других домах, попроще, и двумя обходятся.
– Ладно, Спиридон, показывай этот… нужник, – согласился статский советник. – А дорогу в столовую я сам найду.
Поднявшись, после необходимых процедур, на второй этаж, Углов прошел анфиладу небольших комнат, освещенных так же слабо, как и прихожая. Впрочем, в одной статский советник разглядел раскрытый рояль с нотами на пюпитре.
После темных комнат столовая показалась ему прямо-таки залитой светом: здесь по стенам горели сразу три подсвечника, да на столе еще имелся канделябр с шестью свечами. Их огонь освещал белоснежную скатерть, играл на хрустале бокалов; в ведерке со льдом покоилась бутылка шампанского, виднелись разнообразные закуски; укутанная полотенцами, высилась кастрюля с горячим блюдом. За столом сидели величавого вида дама, в которой майор с трудом узнал Катю, и солидный чиновник в инженерной тужурке, в котором угадывался Игорь Дружинин.
– А вот и супруг мой вернулся! – воскликнула Катя, вскочив с места и устремляясь навстречу майору. – Со службы! Усталый! Оцени, драгоценный супруг, мои старания и заботы!
– Старания… да, я оценил! Оценил! – проговорил Углов покровительственным тоном. – А по какому случаю праздник? Вы с Игорем поймали убийцу императора? Изобличили весь заговор? Нашли кукловода?
– Нет, кукловода пока не нашли, – ответил за Катю Дружинин. – И вовсе у нас не праздник, обыкновенный вечер в кругу семьи после трудового дня.
– Видишь ли, Кирилл Андреевич, для человека твоего положения ужин с продуктом вдовы Клико – вещь совершенно обыкновенная, – сказала Катя. – Ну, как дома, в Москве, перед сном стопку водки скушать. Вот, садись сюда, на почетное место. Тебе накладывать? Или сначала выпьешь?
– Накладывай, – разрешил статский советник. – Только имей в виду: в Москве я водку каждый день не пью. Только по праздникам. Или если повод есть. Потому и спросил.
– Похвальное воздержание, – заметила Половцева. – Не зря именно тебя выбрали для такого ответственного задания. Но здесь, на твоем новом месте службы, несколько другие нравы. Впрочем, не хочешь – не пей. Кстати, насчет повода. Он, в общем, имеется. Как ты видишь, я свою часть работы выполнила. Полностью устроила наше семейное гнездышко. И квартиру сняла, и прислугу нашла, и посуду купила, и белье. Даже продукты на первое время запасла! Так что в ближайшие дни деньги нам тратить больше не придется. Да, кстати, как тебе мое новое платье?
– Платье чудесное, – искренне ответил Углов. – Я тебя в нем сперва даже не узнал. И тебе идет… Пожалуй, оно идет тебе больше, чем джинсы и штаны, которые ты любила носить… там. А насчет денег ты ошибаешься – их потратить придется. Меня сегодня, можно сказать, разоблачили с моей шинелью. Мандт узнал шинель, которую носил покойный Государь. Так что надо будет что-то купить взамен.
– Купить, дорогой мой, не удастся, – огорчила его Половцева. – В эту эпоху верхнюю одежду не покупали готовую, а шили на заказ. Значит, завтра нужно отправиться к портному и заказать тебе партикулярное пальто, сюртук, пару панталон… В общем, все, что требуется человеку твоего положения.
– А как же Игорь? Он, я вижу, в обновке…
– Никакая это не обновка, – сообщил Дружинин. – Это, можно сказать, секонд-хенд. Это мы с Катей еще днем купили, до твоего возвращения от Орлова. Заглянули к портному, сделали заказ на сюртук. Там я и приметил эту тужурку – ее какой-то инженер заказал, да заказ не взял. А я согласился.
– Но тебе так нельзя! – предупредила Катя. – Ты статский советник, у тебя все должно быть самое лучшее!
– Вот еще забота! – в сердцах воскликнул Углов. – Того нельзя, этого нельзя… Просто бедствие какое-то! Еще этот портной… Делом будет некогда заниматься! Кстати, о деле. Ну-ка, Игорь, расскажи, как прошел твой визит к Енохину.
– Может, сначала все-таки выпьем? – сказала Катя. – За новоселье, за начало работы…
– Ладно, если по бокалу, то пусть, – разрешил Углов. – А потом – отчет!
Дружинин, как человек, отвечающий за матчасть, откупорил шампанское. Выпили, закусили, и Дружинин начал свой отчет:
– С Енохиным все прошло успешно. Моя легенда о расследовании, которое нам поручил провести новый Государь, сомнений не вызвала. Однако профессор сразу заявил, что не верит ни в убийство императора, ни в его самоубийство. «Неправильное лечение – вот и вся причина» – так он мне заявил. По его мнению, Николай умер от крупозного воспаления легких. Причем до этого, в начале февраля, он перенес еще и простуду – или, как бы мы это назвали, ОРВИ. И все на ногах. «Если бы на месте Мандта был врач более опытный и меньше опасающийся вызвать монарший гнев, – заявил мне профессор, – он бы настоял на безусловном покое. И это могло бы спасти больного». Впрочем, Енохин согласился, что отравление могло иметь место. У меня здесь записано… Да, вот здесь: «Была некая странность в том, как протекала болезнь Государя. Несколько раз наступало улучшение, но каждый раз после этого следовал новый приступ. Это не характерно для воспалительного процесса, который протекает непрерывно». Вот, собственно, и все. Как ты и велел, я все показания записал.
– Хорошо, – кивнул Углов, отодвигая тарелку. – Диспозиция на завтра следующая. Я с утра отправлюсь к этому треклятому портному – без этого, я чувствую, не обойтись, а то совсем запалиться можно – не ровён час, разоблачат. А ты пойдешь во дворец и там побеседуешь со слугами, которые окружали покойного. Вот список, который составил Мандт. Поговорить нужно с каждым. А особое внимание обратишь… Вот, смотри, вот эти двое: денщик Петр Возняк и младший лакей Григорий – фамилию Мандт не знал.
– А чем эти двое тебя заинтересовали?
– Тем, что люди эти в окружении покойного Государя – новые. Мандт о них ничего не знает, а ведь он сопровождал Николая последние двадцать лет и всех при дворе должен знать. К тому же фамилия Возняк – польская. А у поляков к императору Николаю особый счет, за жестокое подавление восстания 1831 года. Интересно, как вообще попал этот солдат – а может, капрал – в денщики к императору? Ну, и младшего лакея, как человека нового, тоже не мешает проверить. Только смотри, действуй осторожно. Старайся не привлекать внимания. А главное – не попадись на глаза новому императору или кому-то из его ближайшего окружения. А то вмиг выяснится, что никакого поручения о проведении расследования император Александр никому не давал…
– А ты не думаешь, что Мандт тебя обманывает? – спросила Катерина. – И все-таки именно он отравил Николая?
– Нет, не похоже, – покачал головой Углов. – Он, правда, признался, что в какой-то момент Николай думал о смерти и даже попросил достать ему яда, но потом передумал. Я подробно расспросил его про этот эпизод, заходил с разных концов, и он нигде не путался, не противоречил.
– Во всяком случае, он мог отравить своего пациента, – заметила Катя. – Имел полную возможность. Я читала, что Николай ему полностью доверял.
– Да, мог, – согласился Углов. – Но это не значит, что отравил. К тому же и поведение Мандта после смерти Государя не похоже на поведение убийцы. Тот бы постарался сразу сбежать из страны. А Мандт даже из казенной квартиры не съехал, пока на площади не собралась толпа и не возникла угроза для его жизни. И потом, с таким же успехом яд могли дать и другие медики – Каррель, Магнус, тот же Енохин… Кстати, капитан, а что говорил профессор про своих коллег? О том же Мандте, например? Как о них отзывался?
