— Меня никто не мог упрекнуть в осторожности, как тебе прекрасно известно, кузен, — Йиркун ногой подтолкнул Элрика под ребра, и император оказался уже почти у проема в борту, Видно было, как внизу плещутся черные волны. — Прощай, Элрик. Теперь на Рубиновый Трон взойдет истинный мелнибонэец. И кто знает — быть может, он изберет себе в супруги Киморил. Такие случаи бывали…
И Элрик почувствовал, что летит, что падает, что ударяется об воду, что доспехи тянут его ко дну. И последние слова Йиркуна слились у него в ушах с неумолчным плеском волн о борта золоченой боевой барки.
Книга вторая
Менее чем когда-либо уверенный в собственных силах, низвергнутый император вынужден был прибегнуть к помощи колдовства, отчетливо сознавая, что обрекает себя тем самым на совершенно иной, чем тот, о котором он некогда грезил, жребий.
Пришла пора. Надо научиться править. Надо научиться быть жестоким.
Но и этому его желанию не суждено было сбыться.
1Элрик стремительно погружался, отчаянно стараясь сохранить последние капли воздуха в легких. Тяжелые доспехи увлекали его в пучину, все дальше и дальше от поверхности, где императора мог бы заметить Магум Колим или кто другой из тех, кто еще сохранил ему верность.
Шум в ушах постепенно превратился в шепот; Элрику почудилось, будто к нему обращаются своими тонкими голосками водяные духи, с которыми он был дружен в дни юности. Боль перестала стеснять грудь, и алая пелена спала с глаз. Императору показалось — он видит лицо отца, Сэдрика Восемьдесят Шестого, и лицо Киморил, и, мельком, — Йиркуна. Глупый Йиркун: гордится тем, что мелнибонэец, а того не понимает, что лишен мелнибонэйской изысканности; ведет себя не лучше тех самых варваров из Молодых Королевств, которых так презирает. И внезапно Элрик почувствовал к своему кузену нечто вроде признательности. В самом деле — жизнь кончена, конфликты, которые столь долго раздирали мозг императора, теперь в прошлом, равно как и все страхи, все переживания, вся любовь и вся ненависть. Впереди — лишь забвение.
Остатки воздуха покинули его тело, и Элрик вверил себя морю, морю и Страаше, повелителю водяных духов, некогда — другу мелнибонэйцев. И тут вдруг, непрошеное, пришло ему на ум древнее заклинание, которым его предки призывали Страашу.
О море! Каверзное хоть,Ты наша кровь и наша плоть.В последний день, в последний часТы примешь нас, обнимешь нас.Правители морских пучин,Взыскует помощи ваш сынПо крови — в жилах у негоТечет соленая вода.Страаша, вечный властелин,Откликнись из своих глубин:Враги твои, враги моиГрозят бедою, господин!
Заклинание это то ли имело древнее символическое значение, то ли относилось к событию в истории Мелнибонэ, о котором не знал даже Элрик. Слова его император воспринял как самые обычные. Однако стих продолжал звучать в мозгу юноши — и когда он опускался все глубже в зеленое море, и когда он погрузился в темноту, а легкие его наполнились водой. Элрик успел еще подивиться такой странности: он уже мертв| а заклинание все слышится…
Когда он снова открыл глаза, ему показалось, что прошла целая вечность. Сквозь бурлящую воду он различил невдалеке какие-то огромные с размытыми очертаниями фигуры. По-видимому, смерть решила помучить императора Мелнибонэ, истерзать его бредовыми видениями.
У призрака, который приблизился к Элрику, были бирюзового цвета борода и волосы и бледно-зеленая кожа. Когда он заговорил, голос его напомнил мелнибонэйцу рокот прилива.
— Страаша явился на твой зов, смертный, — произнес он с улыбкой. — Наша судьба едина. Чем я могу помочь тебе, а значит, и себе?
Рот Элрика полон был воды, и все же каким-то образом юноша мог разговаривать (лишнее подтверждение тому, что это — только сон).
— Король Страаша… Картины в башне Д’арпутна… в библиотеке… Я видел их в детстве… Король Страаша…
Морской король протянул Элрику свои зеленые руки.
— Он самый. Ты звал меня. Тебе требуется наша помощь. Мы честно блюдем древний договор с твоим народом.
— Но я не собирался призывать тебя. Заклинание пришло непрошеным в мой умирающий мозг. Я счастлив утонуть, король Страаша.
— Не может того быть. Если твой мозг призвал нас, значит, ты хочешь жить. Мы поможем тебе.
Борода короля Страаши струилась по течению; его бездонные зеленые глаза доброжелательно разглядывали императора.
— Я сплю, — пробормотал Элрик. — Какой жестокий сон!
Он чувствовал, как в легких у него булькает вода. Он не дышал — следовательно, был мертв.
— Но если ты существуешь на самом деле, старый друг, и если ты вправду хочешь помочь мне, тогда возврати меня на Мелнибонэ, чтобы я мог поквитаться с Йиркуном и спасти Киморил, пока не стало слишком поздно. Только эта мысль отравляет мое счастье: ведь Киморил не избежать страшных мучений, если Йиркун воссядет на Рубиновый Трон.
— Больше ты ничего не просишь у водяных духов? — с разочарованием поинтересовался король Страаша.
— Я вообще ни о чем не прошу. Я лишь говорю о том, чего пожелал бы, происходи наш разговор не во сне. Теперь же я умру.
— Не может того быть, лорд Элрик, ибо наши с тобой судьбы тесно переплетены и потому мне известно, что не настало еще тебе время погибнуть. Я помогу тебе.
Элрик не переставал удивляться отчетливости и подробности своего сна.
Какая жестокая мука, сказал он себе. Хватит, пора признать, что я труп.
— Ты не умрешь. Вернее, умрешь, но не сейчас.
Руки морского короля ласково приподняли Элрика и повлекли его извилистыми полутемными коридорами среди нежно-розовых кораллов. Юноша ощутил, как вода уходит из его легких и желудка, и понял, что снова может дышать. Неужели он действительно попал в плоскость духов — в плоскость, которая пересекается с плоскостью Земли.
Наконец они очутились в большой круглой пещере, стены которой были из розового и голубого перламутра. Морской король положил Элрика на пол пещеры. Императору показалось, что он лежит на песке, но песок был какой-то странный, ибо отзывался на малейшее движение и то поддавался и отступал, то снова плотно приникал к телу.
Звук шагов короля Страаши напоминал шелест волны по прибрежной гальке. Морской житель пересек пещеру и уселся на большой трон из светлой яшмы. Опершись зеленым подбородком на зеленую же руку, он устремил на Элрика озабоченный, но по-прежнему доброжелательный взгляд.
