Конкуренты: Когда пятьдесят миллионов лет спустя появились первые муравьи, им пришлось нелегко. Дальние потомки тифииды – дикой осы-одиночки, муравьи не обладали ни большими мандибулами, ни жалами. Они были маленькими и тщедушными, но сообразительными, и быстро поняли, что им следует брать пример с термитов. Им надо было объединяться.
Они создали свои Деревни, построили свои примитивные Города. Увидев, что у них появились соперники, термиты сразу забеспокоились. Они считали, что на Земле есть место только для одного вида общественных насекомых.
Войны отныне стали неизбежны. Во всем мире, на островах, на деревьях и на горах, армии термитов сражались с юными армиями муравьев.
Такого в животном мире еще не бывало: миллионы мандибул схлестнулись не за съедобную добычу, а за «политическую» цель!
Поначалу более опытные термиты выигрывали все сражения, но потом муравьи многому научились. Они копировали оружие термитов и изобретали новое. Мировые термито-муравьиные войны охватили планету и длились от тридцати до пятидесяти миллионов лет. Со временем муравьи стали стрелять муравьиной кислотой, и вот тогда в военных действиях наступил коренной перелом.
В наши дни эти войны еще продолжаются, но термиты теперь побеждают редко.
Эдмон Уэллс.
«Энциклопедия относительного и абсолютного знания»— Так значит, вы познакомились с ним в Африке?
– Да, – ответил профессор. – У Эдмона было горе, кажется, жена умерла. И он с головой ушел в изучение насекомых.
– Почему насекомых?
– А почему нет? Насекомые с давних пор притягивают людей. Наши самые отдаленные предки боялись комаров, переносили лихорадку, блох, которые вызывали зуд, пауков, которые кусались, жуков-долгоносиков, пожиравших их продуктовые запасы. Это осталось в крови.
Джонатан находился в Фонтенбло, в Национальном центре научных исследований по энтомологии и беседовал с профессором Розенфельдом, красивым стариком с длинными волосами, стянутыми на затылке в косичку.
– Насекомые загадочны. Они меньше и слабее нас, но они нас не боятся, а иногда даже и нападают на нас. Кстати, если вдуматься, все мы находим последнее пристанище в желудке насекомых. Потому что нашими останками лакомятся личинки мясной мухи…
– Я как-то об этом не думал.
– Насекомые долго считались воплощением зла. Не случайно Вельзевул, например, один из приспешников Сатаны, изображается с головой мухи.
– У муравьев репутация лучше, чем у мух.
– Смотря где. Разные культуры относятся к ним по-разному. В Талмуде они – символ честности. В тибетском буддизме они символизируют тщету и суету земных трудов. Африканцы из племени бауле, это Берег Слоновой Кости, верят, что если беременную женщину укусит муравей, то ребенок родится с муравьиной головой. А некоторые полинезийцы, наоборот, считают их маленькими божествами.
– Эдмон раньше работал с бактериями, почему же он их забросил?
– Бактерии не внушали ему и тысячной доли той страсти, которую он испытывал к насекомым, особенно к муравьям. Они были для него всем. Он требовал от властей запретить игрушечные муравейники, такие пластиковые аквариумы с королевой и шестьюстами муравьями, они продавались на каждом углу. Еще он предлагал разводить рыжих муравьев как санитаров леса, чтобы они уничтожали паразитов. Неплохо придумано, скажу я вам. В прошлом муравьев уже использовали для борьбы с походным шелкопрядом, пожиравшим сосны в Италии, и против паутинных пилильщиков, уничтожавших еловые леса в Польше.
– То есть смысл в том, чтобы натравить одних насекомых на других?
– Как вам сказать… Эдмон называл это «вмешательством в их дипломатию». В прошлом веке мы наломали столько дров с ядохимикатами. Нельзя атаковать насекомое в лоб. Тем более нельзя его недооценивать и пытаться подчинить себе, как это сделали с млекопитающими. У насекомых другая философия, другое временное пространство, другие размеры. У насекомых, например, есть панацея от всех ядохимикатов – иммунитет. Вы знаете, почему до сих пор не удается побороть саранчу? Она, мерзавка, ко всему приспосабливается. Попробуйте травить ее инсектицидами – девяносто девять процентов погибнет, но один процент выживет. И этот один процент не только будет обладать иммунитетом, он еще и произведет на свет потомство с «прививкой» против этой химии. Двести лет назад мы дали маху: стали без конца увеличивать токсичность ядохимикатов. Да настолько, что убили больше людей, чем насекомых. И вывели сверхстойкую породу саранчи, способную поглощать самый страшный яд без малейшего для себя вреда.
– Вы хотите сказать, что действенного средства борьбы с насекомыми не существует?
– Судите сами. И комары, и саранча, и жуки долгоносики, и мухи це-це живут по-прежнему, и муравьи – тоже. Они противостоят всему. В 1945 году заметили, что только муравьи и скорпионы пережили ядерный взрыв. Даже к этому приспособились!
Самец № 327 пролил кровь клетки Племени. Он совершил самое страшное насилие против своего собственного организма. Ему горько. Но разве был у него, гормона информации, другой способ выжить, чтобы выполнить свою миссию?
Он убил потому, что его пытались убить. Это цепная реакция. Как рак Если Племя ведет себя по отношению к нему ненормально, он вынужден отвечать тем же. И он должен привыкнуть к этой мысли.
Он убил братскую клетку. Быть может, он убьет еще.
– Но зачем он уехал в Африку? Муравьи-то, вы сами говорите, есть везде.
– Конечно, но они разные… Я думаю, что после смерти жены Эдмон уже ничем не дорожил, сейчас я даже спрашиваю себя, не хотел ли он, чтобы муравьи помогли ему покончить жизнь самоубийством.
– Как это?
– А так, что они его чуть не сожрали, вот как! Африканские муравьи магнаны… Вы видели фильм «Когда Марабунта гневается»?
Джонатан отрицательно покачал головой.
– Марабунта – это лавина черных бродячих муравьев магнанов, по-научному annoma nigricans, которые движутся по равнине, уничтожая все на своем пути.
Профессор Розенфельд встал, словно для того, чтобы противостоять невидимой волне.
– Сначала слышен сильный шум: крики, писк, крылья хлопают, зверюшки улепетывают, лапками шуршат. Магнанов еще не видно. Потом из-за пригорка возникает несколько воинов. А за разведчиками вскоре появляются и остальные, бесконечными, насколько хватает взгляда, колоннами. Холм становится черным. Это как поток лавы, расплавляющей все, к чему она прикасается.
Профессор, жестикулируя, ходил взад-вперед, поглощенный своим рассказом.
– Это ядовитая кровь Африки. Живая кислота. Количество их устрашает. Колония магнанов ежедневно, кладет в среднем полмиллиона яиц. Можно заполнять целые ведра… Ну и этот поток серной кислоты течет, поднимается на склоны и деревья. Ничто его не останавливает. Птицы, ящерицы, насекомоядные млекопитающие, что на свою беду приблизились к нему, немедленно превращаются в мелкое крошево.
Апокалиптическое зрелище! Магнаны не боятся никого. Однажды я видел, как не в меру любопытная кошка в мгновение ока буквально растворилась в них. Они даже через ручьи переправляются, делая плавучие мосты из собственных трупов!.. На Берегу Слоновой Кости, в районах, соседствующих с центром по изучению экологии в Ламто, где мы наблюдали за этими муравьями, местные племена до сих пор не придумали, как с ними бороться. Когда объявляют о том, что крошечные Аттилы пройдут через деревню, люди спасаются бегством, прихватив с собой все самое ценное. Они ставят ножки столов и стульев в ведра с уксусом, уходят и молятся своим богам. Когда они возвращаются, всю их деревню как корова языком слизнула. Не остается ни крошки съестного, ни кусочка какой-либо органической субстанции. И конечно, никаких насекомых-паразитов. Так что если нужно вычистить хижину снизу доверху, лучше магнанов средства не найти.
– А как же вы их изучали, если они такие свирепые?
– Ждали полуденной жары. У насекомых нет системы регуляции температуры, как у нас.
Когда на улице плюс восемнадцать, температура их тела тоже восемнадцать градусов. Когда наступает жара, их кровь закипает. Вытерпеть этого они не могут. Поэтому с первыми палящими лучами они выкапывают себе гнездо-бивак и ждут в нем щадящей температуры. Это как мини-спячка, только муравьев в нее вгоняет не холод, а жара.
– Ну и что же дальше?
Джонатан не умел вести диалог. Он считал, что дискуссия – это сообщающиеся сосуды. Один собеседник что-то знает, – это наполненный сосуд, другой этого не знает – пустой сосуд. Как правило, пустым сосудом бывал он сам, Джонатан. Тот, кто не знает, должен навострить уши и время от времени подогревать пыл собеседника восклицаниями типа «ну а дальше?», «расскажите мне об этом», а также своевременными покачиваниями головой.
