— Я навоевался, Афоня. Потому ни в Усадьбу, ни в лес идти не намерен. Я домой иду. А касаемо Гришки… Не люблю я, когда на дороге меня под винтовкой держат. Особливо те, кто с ней обращаться не умеет.
Как всегда рассудительно, заговорил Петр Веретенников:
— Известное дело, русак на трех сваях крепок: авось, небось да как-нибудь. Вот и ты мыслишь: авось, один управлюсь. Небось Бог не выдаст, свинья не съест. Как-нибудь в стороне удержусь. Ан не выйдет. Выбирать нынче треба. За них али за нас.
— Я за себя.
— Ладно, — Афоня-Мельник затоптал окурок в землю, — думай. А мы тебе поможем. Слезай, дальше пешком пойдешь. Телега нам твоя нужна.
— А еще что нужно? — Федор продолжал спокойно курить.
— Мы ее Никите Палычу после вернем, — миролюбиво пообещал Петр.
— Только он сам за ней к нам в лес явится, — зло сказал Афоня.
— И винтовочку мою прихватить не забудет, — встрял в разговор Гришка. — А то моду взял — людям морду бить и ружья отбирать.
Назаров обернулся к нему и наставительно сказал:
— Кстати, Гришка, оружие уход любит. Чистить надо, смазывать.
— Слезай. — Афоня взял винтовку наперевес. — Я давно шутковать кончил. Мне что голопузого ухлопать, что его дружка — едино.
— Ты, дядя Петр, — это подал голос осмелевший Тимоха, — байки подпускать любишь. Вы сейчас шаритесь с оружьем, как лесные воеводы, а байку забыли. Вчера Макар огороды копал, сегодня Макар в воеводы попал, а завтра Макар с потрохами пропал.
— Сойди с телеги, голяк, — Афоня-Мельник передернул затвор. — У тебя мозги с детства в кишку закрутились, так я тебе их пулькой подлечу.
Подражая старшему товарищу, и Гришка навел на телегу свое гладкоствольное оружие.
— Что ж, коли так… — Федор спрыгнул на землю со стороны Гришки. За ним, ругаясь, слез Тимоха.
— Только не загоняйте Сивку. Кормить не забывайте, — печально молвил Назаров.
— Не боись за чужую кобылу, — Жмыхов снова взял лошадь под уздцы, однако другой рукой продолжал держать винтовку направленной на Назарова. — Убирался бы лучше из Зимино, подальше от своей дурной родни. Мы без тебя разберемся.
— Ах, да! — вспомнил Федор, не обращая внимания на эти слова. — Мешочек свой я таки заберу. — Он наклонился над повозкой, взял мешок правой рукой за горловину, выпрямился. Сделал шаг вперед, очутился за передним колесом телеги и вдруг со всего размаха увесистой котомкой огрел Сивку по крупу. И, мгновенно развернувшись, мешком же вышиб из Тришкиных рук тяжелую двустволку.
Сивка, дернувшись резко вперед, сбил с ног неосмотрительно державшего уздечку Афоньку-Мельника. Гришка нагнулся было к упавшему под ноги оружию, но вдруг стал стремительно удаляться от земли. Это Назаров, отбросив сослуживший службу мешок, одной рукой ухватил парнишку за пояс, другой — за шкирятник и швырнул в ближайшие кусты. Затем поднял ружье и вытянул правую руку, как делают все, у кого нет времени правильно прицелиться.
Петр Веретенников стоял где стоял, так и не попытавшись сдернуть ружье с плеча. Он с грустью созерцал происходящее.
Афоня Жмыхов завалился в небольшую канавку, но оружие не выпустил. Ему казалось, он быстро перевернулся со спины на живот…
Оглушительно грянул выстрел — из зарослей рванули переполошенные пичуги. Афонин приклад разлетелся в щепки.
— На Руси не все караси, есть и ершики, да, Петр? — услышал Мельник голос Назарова. Федор целился в Афоню из второго ствола. — Винтовочку-то свою, порченую, брось в телегу. Война на сегодня для тебя закончилась.
Мельник поднимался с трудом. Видимо, ему до конца еще не было понятно, как так получилось: минуту назад Назаров был у него в руках, а теперь самому приходилось стоять с поднятыми руками.
— Твоя взяла, Назаров. Увертливый ты мужик! А все равно, так себя держать будешь — недолго тебе голову носить. Ей-богу, недолго.
— О моей голове, Афоня, много кто заботился. Мне всех и вспоминать-то неохота. Чтобы в гробу поменьше вертелись.
— Посмотрим, кто последним шутковать будет. Мы, того и гляди, Зимино навестим. Красножопых, понятное дело, под нож. А заодно под горячую руку, может, еще кто попадет. В темноте-то человек слепешенек. Потом поплачем над соседом-покойничком, да недолго. Ты из своей Глуховки когда прискачешь, попа прихвати. Нашего-то красные извели. Чтобы родню твою дорогую отпел.
Назаров ничего на это не ответил, а только вскочил в телегу, хлопнув слегка вожжами Сивку. За ним, победно глядя на мельника, влез Тимоха. Глядел Федор вполоборота, вроде бы больше на дорогу, но чувствовали кулаки, что они под наблюдением. Отъехав шагов на пятнадцать, Назаров обернулся:
— А все-таки дурак ты, Афоня. И пропадешь однажды как дурак. Винтовку у меня взял. А это проглядел. — Назаров вынул из-за пазухи револьвер, отнятый вчера у комбедовцев. — Я мог бы, рук не марая, вам всем троим башки разнести.
Афоня-Мельник замолчал. Лишь когда телега скрылась за деревьями, он размахнулся и заехал Гришке по уху.
А издали доносилась энергичная и грустная песенка, под которой было утоптано сотни верст галицийских шляхов:
Все тучки, тучки понависли,И с моря пал туман,Скажи, о чем задумался,Скажи, ваш атаман?
* * *
Часа через три Назаров и Тимоха вернулись в Зимино без всяких происшествий. Только они въехали за околицу села, как к телеге подбежал Климка с той же деревянной винтовочкой в руке.
— Дядя Назаров! Дяденька Назаров!
Федор остановил лошадь. Запыхавшийся малец ухватился за оглоблю и затараторил:
— Дядя Никита вас ищет. Велел мне караулить. Чтобы сразу к нему. Прямиком. Еще наказал передать: Ларьку в Усадьбу увели.
— Садись, — Федор показал на место рядом с собой.
Парнишка запрыгнул в телегу. Назаров хлестнул Сивку вожжами…
Калитка была выломана. Волчок лежал возле конуры. Судя по всему, в него не только выстрелили несколько раз, но и добили штыком. Следы разгрома встречались уже во дворе: осколки посуды, выкинутой через окно, вспоротый матрас. Картина в избе, естественно, была еще более удручающей, однако Назаров, не глазея по сторонам, сразу же подошел к кровати, на которой лежал Никита Палыч.
— Ох, ох, — простонал тот. — Не боись, Федя, мне уже полегше. Когда парнем был, вот так же под селом Гавриловом оглоблями отходили.
— Не болтай, Никита, — сказала Фекла Ивановна. — Тебе от этого пользы нет. Я сама Феде про беду расскажу. И часа не прошло с вашего отъезда, как целое стадо нехристей примчалось. Будто и не соседи, а из поганого куля их на село наше вытряхнули. Все злые, похмельные. Ругались, ломали все подряд, Никиту сразу же прикладами по бокам. Филька Комар всех злее был. Они винтовки и Ларьку искали. Комар меня схватил (Фекла Ивановна перекрестилась) и орет на весь дом: «Сейчас я тебя, старую б…., на четыре копыта поставлю и японским ласкам обучу». Тут Лариса к ним и вышла. Комар ее сразу облапал. Может, тут бы и повалил, но товарищи не позволили. Сказали — в Усадьбе разберемся. Про тебя пытали. Ну я ответила, что уехал с утра и винтовки увез. Они еще немного пошвыряли горшки о стенку и ушли. Никита поначалу совсем был плох. Теперь ничего. Ему, — старуха понизила голос, — не из-за битья, а из-за Ларьки плохо. Не уберег он ее, бедняжку.
Говоря все это, Фекла Ивановна быстро наводила порядок в доме. Назаров, помогая ей, поставил перевернутый сундук, вправил вывороченную крышку погреба.
— Что же ты делать будешь, Феденька? — спросил дядя Никита.
— Щей похлебаю, если комбед не вылил, покурю и пойду в Усадьбу прогуляться.
— Так тебя же там сразу убьют.
— Я, дядя, и не в такие места ходил. Особенно за последние три года.
— Садись-ка, Федя, и вправду за стол, — сказала Фекла Ивановна. — Ты же из леса вернулся.
Не успел Назаров доесть щи, как в дверь постучали.
На пороге стоял Тимоха Баранов. У него за плечами был огромный мешок, в который легко поместился бы откормленный хряк и пара поросят в придачу.
— Я, Федька, сразу сообразил: ты в Усадьбу пойдешь. И побежал по соседям. Говорю: народ, тут Назаров решил против комбеда пойти. Знаю, что с ним никто не пойдет, так хоть оружия какого дайте. И что ты думаешь? Сколько ни было этих леквизиций, все равно в каждой избе чего-то нашлось.
Назаров потрогал мешок и удивился — как Баранов его дотащил? В мешке были три нормальных охотничьих ружья, еще одно ружье, обрез. Еще имелись коробки с порохом, поржавевшие штыки, ятаган, маленький топорик от бердыша, кремневый пистолет — видимо, все из пограбленной Усадьбы. Под конец Назаров осторожно вытряхнул на пол четыре динамитные шашки.
— Богатое у вас село, — сказал он. — Тимоха, ты забыл, сколько со вчерашнего вечера у меня оружия осталось?
— И вправду, забыл, дурья голова, — Баранов звучно хлопнул себя по лбу.
