Барнвельт никогда не отличался большим талантом завязывать разговоры с первыми встречными, но развязный Тангалоа вскоре уже вовсю болтал с обладателем шлема,
— Сие означает, — пояснял кришнянин, постукивая пальцем по шлему, что тружусь я в «Межроу Гурардена», разнося посланья всевозможные и посылки. — (Это название можно было грубо перевести, как «Компания по быстрой и надежной доставке»). — Девиз нашего товарищества таков: «Ни буря, ни мрак, ни хищный зверь, ни злой человек не воспрепятствуют курьерам нашим в быстроте отправленья их службы благородной!»
— Замечательный девиз, — согласился Барнвельт. — Честно говоря, звучит довольно знакомо.
— Без сомненья, слово компании нашей достигло уж и далекой Ньямадзю! гордо заметил нарочный. — А когда-нибудь настанет и час, когда и этот край студеный включен будет в сферу наших услуг. О благородные зеры, мог бы поведать я вам такие истории о деяньях сотоварищей моих, что антенны на головах ваших встали бы дыбом от ужаса! Совсем недавно друг мой Гехр пакет доставлял в самое сердце коварного Сунгара и вручил его не кому иному, как самому главарю пиратов, Шиафази ужасному!
Барнвельт с Тангалоа одновременно подались вперед. Последний поинтересовался:
— А какой он из себя, этот Ши… ну, в смысле, пиратский король?
— Что до сего, то друг мой Гехр ведает о том не больше вас самих, ибо Шиафази сей не показывается никому, кроме как своим собственным подданным. Но поскольку Гехр не имел права уйти, покуда грузополучатель не распишется в квитанции, под конец решено было, что архиразбойник оный просунет длань свою сквозь дыру в занавеси, дабы завладеть пером. И Гехр таким манером все ж углядел кое-что. О господа, что за кошмарное то было зрелище! Не рука человечья, но жуткая чешуйчатая лапа с когтями преострыми оставила оную подпись, будто ступня того пудамера ужасного, что кроется в ледниках на родине вашей! Так что Шиафази, как видно, созданье не из нашего честного мира, а с некой распутной и опасной планеты где-то в глубинах космоса вроде той, что Землею зовется и прибежищем служит чародеям коварным да колдунам-душегубам…
— Пун дессой! — объявил привратник.
Курьер поднялся и закинул за плечо посылочный мешок, а земляне подхватили сумку со снаряжением и птичью клетку. «Так значит, Земля опасная и распутная планета», — подумал Барнвельт, посмеиваясь и патриотически негодуя в то же самое время. К несчастью, положение было не совсем то, чтоб размахивать клетчатым флагом Всемирной Федерации.
Поезд состоял из пяти небольших четырехколесных вагончиков: двух платформ, на которые грудами был навален всевозможный товар, и трех пассажирских, больше смахивающих на слегка переделанные кареты, поставленные на рельсы с шириной колеи около метра. Роль локомотива исполнял биштар, впряженный в передний вагон веревочными постромками. Зверь стоял, покачивая двумя огромными бивнями, стегая хвостом и пошевеливая похожими на раструб геликона ушами.
Самый последний вагон оккупировала какая-то шумная семейка, состоящая из крошечного заморенного мужчинки, здоровенной дородной тетки, троицы юнцов и одного портативного инкубатора, в которых у кришнян принято перевозить недосиженные яйца. Дабы избежать женской болтовни, Барнвельт, Тангалоа и их новый знакомый сели в первый вагон.
Когда все ожидавшие пассажиры набились в поезд, сидящий на шее биштара махаут дунул в рожок и огрел зверя остроконечной палкой. Клацнули, натягиваясь, провисшие соединительные цепи, и вагон, в котором расположились земляне, рывком тронулся с места. Застучали колеса на стыках, и они прокатили мимо биштара, который тянул вагоны по соседней колее, причем так близко, что Барнвельт, будь он слегка побезрассудней, вполне мог дотянуться до любой из шести похожих на колонны ножищ.
По полосе отчуждения между застроенными участками они выкатились с привокзальной территории и наконец выехали на одну из главных улиц Маджбура, по середине которой пролегали две колеи. Через некоторое время они разминулись с пригородным составом, который стоял на перекрестке, высаживая пассажиров.
Улицу заполняла разношерстная толпа кришнян. Некоторые неслись куда-то на самокатах, некоторые восседали верхом на приземистых шестиногих айях или высоких четырехногих шомалах, некоторые катили в экипажах. Упряжка из четырех айев тащила некое огромное двухэтажное сооружение, судя по всему, общественный омнибус. На оживленном перекрестке официального вида кришнянин в шлеме регулировал движение при помощи меча, которым размахивал с такой целеустремленностью, что Барнвельт испугался, как бы он не отхватил ухо зазевавшемуся пешеходу.
— Сплелись так тесно новое со старым, будто время ничем здесь не было, — процитировал Барнвельт.
Постепенно уличное движение становилось все более редким, а дома — все меньше и меньше. Колея покинула середину улицы и вновь бежала вдоль полосы отчуждения. Вправо, к реке, от нее отошла боковая ветка. Город сменили пригороды, дома стали перемежаться возделанными огородами. Потом две колеи слились в одну, и путешественники оказались на открытой местности. Первый раз они остановились, чтобы пограничная охрана республики Микарданд — воины в марокканского вида доспехах — произвела досмотр багажа и проверку пассажиров.
Путешествие протекало без особых происшествий, за исключением разве того, что, когда они остановились в какой-то безвестной деревушке, чтобы напоить биштара и дать пассажирам возможность перекусить или каким-то иным образом скрасить тяготы дальнейшего пути, старшенький дитятя из шумного семейства в последнем вагоне каким-то образом ухитрился этот самый вагон отцепить, так что, когда поезд тронулся, вагон остался стоять на месте, а толстуха визжала из него почище Фило. Поезд остановили, и мужской части пассажиров пришлось толкать покинутый вагон, пока его связь с составом не была восстановлена. Кондуктор при этом на все лады взывал к Кондиору, Дашмоку, Бакху и прочим божествам, способным подвергнуть юного правонарушителя тем страшным мукам, которых он, несомненно, заслуживал.
Курьер объяснил, почему вместо билета он предъявил нечто вроде пропуска: оказывается, у «Межроу Гурардена» имелись соглашения со всеми основными транспортными службами, включая железнодорожную, которые возили курьеров в кредит, выставляя потом счета за реальный пробег.
На первую ночевку они остановились в Янтре, где на боковой ветке, пропуская их, уже стоял встречный поезд. Под конец третьего дня они достигли Гала и вновь увидели волны моря Садабао. Климат здесь был заметно теплее, и кое-где стали попадаться люди, одетые по квирибской моде — в запахивающиеся тоги и похожие на одеяла накидки. На следующее утро, когда приятели занимали свои места в поезде, послышался чей-то низкий голос:
— Свободно ли сие место?
Какой-то долговязый молодой кришнянин, одетый почти так же, как они сами, разве что несколько побогаче, влез в вагон. Не дожидаясь ответа, он пинком сбросил сумку землян с сиденья, которое та занимала, и затолкал свой мешок в сетку над окном. Потом он отцепил ножны, прислонил их в углу и плюхнулся напротив землян.
В купе заглянул еще один потенциальный пассажир, выискивающий по вагонам свободное местечко.
— Все занято! — гаркнул новый попутчик, хотя места явно хватало. Пассажир испарился.
Барнвельт ощутил внутри неприятный холодок. Он совсем уже был готов рявкнуть: «Подбери!» — и подкрепить эту команду, если б потребовалось, ухвативши нахала за грудки, когда вдруг прорезался музыкальный голосок Тангалоа:
— Не обманывают ли меня чувства мои, или же и впрямь почтило нас обществом своим лицо, титулом облеченное?
Барнвельт украдкой бросил взгляд на своего напарника, смуглая физиономия которого не выражала в этот момент ничего, кроме неподдельного интереса. Когда дело касалось страноведческих изысканий, Джордж был способен становиться на такую безликую и отстраненную позицию по отношению к кришнянам, словно они были микробами под его микроскопом. И их дружелюбие, и оскорбительное высокомерие являлись для него не более чем научными данными, которые ни в коей мере не затрагивали его человеческих эмоций. В этом отношении, подумалось Барнвельту, Джордж его превосходил, поскольку сам он склонялся к довольно острой эмоциональной реакции на все внешние раздражители.
— А-а, всего лишь гарм, — коротко уточнил юнец, правда, несколько менее воинственным тоном. — Зер Гавао бад-Гарган. А вы кто такие будете?
— Я Таджди из Вьютра, — представился Тангалоа, — а это мой верный компаньон по многим опасным приключеньям, который откликаться изволит на имя Сньол из Плешча.
— Тот самый Сньол из Плешча? — удивился зер Гавао. — Хоть обычно и нету мне дела до иноземцев всяких, о ньямцах немало наслышан я доброго. Вот разве что мыться привыкли они не столь часто, сколь от народа культурного требуется.
