— Знаешь, Настя, ведь я, конечно, была у него в Хабаровске. Такой горбатый город! Зато с ботаническим садом... Фрукты на чем подаем? В хрустале? Замечательно. Ах, еще и мороженое! С вареньем? С ликером? Бесподобно!
Она украсила вазу с мороженым мелкими ягодами, полила ликером и поставила на поднос вместе с розетками.
— Умница, Иришка! Красота! Ну, неси, покрасуйся перед всеми.
— Ах, Настя! О чем ты говоришь...
— Не паникуй, душа моя, все еще будет... Неси, неси.
Ирина расставила розетки, водрузила на середину стола вазу с мороженым.
Гости зааплодировали.
Ирина вернулась, и вновь Насте пришлось выслушивать ее воспоминания. Беда с подвыпившими подругами. Только бы не расплакалась, милая душа.
— Однажды Сережа внезапно входит с гитарой, — говорила Ирина, — а я — вот любовь-то! — Ах!.. И сползла по стенке. Любовный обморок, подумать только! На первом курсе! Я и теперь такая, как осинка трясусь, когда увижу похожие глаза.
На кухню осторожно заглянул Виталий. Не увидев соперников, ободрился, сделал обиженное лицо, словно мальчик, которого обделили сладким.
— Это нечестно, вы же обещали, — протянул с укоризною. — Все меня бросили, а мне скучно. С кем я танцевать должен?
И увлек Ирину в коридор.
Музыка уже звучала по всей квартире. Балконная дверь была открыта, над неровными очертаниями домов и дальше, выше них светилось раннее вечернее небо. Летнее тепло окутывало каждого, выходящего на свежий воздух. Была суббота, самый удобный день для подобных празднеств. Можно было погулять внизу по маленькому скверику и вернуться к столу, чаю, пирогам и мороженому.
Шумной подвыпившей гурьбой гости спустились в сквер, захватив ракетки и воланчик, затеяли игру, много смеялись, болтали, стоя по двое, по трое, в обнимку с женами.
Виталий увлек Ирину в укромный уголок. Окруженная кольцом его рук, она почувствовала, как растворяется в волнах желания. О, волшебство касаний! О, молодость! Где же она была, как жила? Ах, как поздно приходит то, чего просит сердце! На глазах заблестели слезы, потекли по щекам, она не замечала их.
Мимо ходили гости, но все уже были полупьяны, никто не обращал на них, танцующих, внимания.
Партнер осмелел. Крепко прижав к себе, он поцеловал Ирину глубоким мужским поцелуем, от которого она ослабела вконец.
— Когда тебе позвонить? — спросил негромко.
С закрытыми глазами, обняв такого молодого, красивого, она качнула головой. Он прижал ее к себе и произнес тихо и значительно:
— Завтра. Завтра я буду у тебя. О, что это будет!
5
Остаток дня в поезде прошел быстро. Сначала просто смотрели в окно, замечая, как уплывают окраины города и мелькают северные короткие пригороды с деревянными домами и поленницами возле них. Потом потянулись луга, высокие сосны, поляны, освещенные заходящим солнцем, длинные тени от невысоких холмов.
Эти картины, зелень, обильная, темная, сплошняком идущая вдоль железнодорожного полотна, погружали Клима в блаженное созерцание прекрасного. В который раз он думал, что ничего нет на свете краше и ближе страны, где родился, рос под птичий гомон и негромкий шум лесов. И никакие кенгуриные райские кущи, роскошные джунгли и саванны не утолят духовной жажды, не насытят неутолимый голод глаз, не желающих отрываться от заоконной лесной красоты.
Клим уже знал, что его попутчики Смирновы — дружная, работящая, многодетная семья. Что старшая дочь их давно уже замужем, и у них, Смирновых, есть внуки, два мальчугана-бутуза, что младшенькая осталась с родителями, а вот сыновья служат в армии, но, слава Богу, не в горячих точках, причем старший сын всего неделю назад демобилизовался, всего неделю, поймите! — и собрался жениться в Брянске.
— В Брянске? — вежливо удивился Клим.
Супруги с готовностью поведали ему историю романтической любви солдата и местной девушки, полностью одобряя его выбор.
— Раз невесту там нашел, в Брянске-то, да решил у нее остаться, значит, на свадьбу туда и едем. Другой еще служит, сын-то, у него еще все впереди. — Тревога промелькнула на лице матери, и, словно отгоняя плохие мысли и восстанавливая душевный покой, женщина прижала к себе пригревшуюся дочку. — Вот младшенькая, утешение наше.
Всем своим видом она показывала, как крепко стоит в жизни, как однозначно и непоколебимо устроен для нее мир.
— Одно слово, Смирновы, — удовлетворенно заключила женщина. — На каждом шагу друг другу нужны. И дети воспитаны так же. А вы в командировку? — без перехода спросила она, ожидая от него ответной откровенности.
Клим был готов к такому вопросу. Жизненная твердыня этого семейства стала ясной с самого начала. С их стороны допускал он некое недоверие, даже враждебность к нему самому, с его шаткими, по их мнению, устоями, со всем тем, о чем ему не хотелось рассказывать, поэтому ответил кратко:
— У меня несколько иные обстоятельства.
Постелили постели — мужчины на верхних полках, мать и дочка внизу, — придвинулись к столику и приступили к ужину. Появились, по обыкновению российских путешественников, пиво, курица, малосольные огурчики, молодой картофель. Клим угостил спутников пирожками из гостиничного буфета.
— Не домашние, — определила женщина.
Он молча улыбнулся, но соседка уже проникла в эту крохотную щелку.
— Что ж супруга не проводила, не снарядила в дорогу?
Он не успел ответить. В проеме купе нарисовался босс. Он протянул Климу тарелку с апельсинами.
— Угощайся, капитан.
— Спасибо, Магомед.
Тот откланялся и ушел.
Клим поставил угощение на стол. Муж соседки опасливо покачал головой.
— Настоящий громила.
— Угощайтесь, пожалуйста! — Клим посмотрел на девочку и протянул ей самый большой апельсин.
Но та лишь боязливо вжалась в мать.
— Вы с ним знакомы? — полюбопытствовал сосед.
— Да, — небрежно отмахнулся Клим, — на моем корабле весь их товар прибыл, съедобный и несъедобный. Так что знакомы неплохо. Не опасайтесь.
— На торговом флоте ходите? — уважительно осведомился сосед. — Кем, если не секрет?
— Старшим помощником капитана.
— О-о.
Такой ответ всех успокоил, Смирновы потянулись за апельсинами, и в купе запахло субтропиками.
Климу хотелось забраться на верхнюю полку и думать, думать о том, на что решился, и что надо делать в первую очередь, но дорожный обычай требовал неспешной беседы до синего фонаря, сигнала ко сну, и он выдерживал как мог все более и более прицельные вопросы соседки, которую изредка одергивал муж.
И проиграл. Ибо, несмотря на всю осторожность и уклончивость ответов, в воображении многодетной матери с четкой интуитивной уверенностью обрисовался сидящий напротив человек, едущий один, без семьи, в полную неизвестность. Даже Шук, родной его сын, крепко обнявший отца на прощанье у нее на глазах, ничего не изменил в этой картинке, но лишь сумрачно сгустил ее. Подобное открытие так поразило женщину, так покачнуло ее уверенность в своей незыблемой правоте, что она присмирела и замолчала до самого утра.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
