Фарук глядел вверх на прозрачный потолок, словно пытаясь разглядеть за ними Вселенную.
— Море, — повторил он негромко. — Мой ум даже представить не мог его величия. Но я знал людей, которые утверждали, что видели подобное чудо. И я решил, что они лгут, но все-таки хотел убедиться в этом сам. Тогда-то я и записался в поход.
Юноша взял громкий финальный аккорд и затянул новую песню в странном неровном ритме, подыгрывая себе на балисете.
— И ты нашел свое море? — спросил Скитале.
Фарук молчал, и Скитале подумал, что старик не расслышал. Звуки балисета накатывались и разбивались волнами прибоя.
— Однажды был закат, — медленно проговорил Фарук. — Как на картинах старых мастеров. Красный, как моя бутылка. А еще золотой… и синий. Было это в мире, который зовется Энфейль, там я вел свой легион к победе. Мы шли по горному ущелью, и воздух уже изнемогал от воды. Я едва мог дышать. И вдруг внизу оказалось то самое, о чем говорили друзья: вода, вода — и ничего, кроме воды. Мы спустились. Я вошел в воду и пил. Горькая вода, неприятная. Мне потом было нехорошо от нее. Но чудо это навсегда запомнилось мне.
Скитале чувствовал, что и сам разделяет осенившее старого фримена чудо.
— Потом я погрузился в воды этого моря, — говорил Фарук, глядя на плитки пола, на морских тварей. — Из воды я поднялся другим человеком… Мне казалось, что могу припомнить даже такое, чего никогда не знал. Я озирался вокруг глазами, которые смогли бы тогда увидеть все… да, все. На волнах раскачивалось тело убитого — нам оказывали сопротивление. А еще поблизости на воде качалось бревно, огромный ствол дерева. Закрывая глаза, я и сейчас вижу его. Один конец был черным — обугленным. А еще в воде плавала какая-то желтая тряпка — грязная, рваная. Я глядел на все это и понимал, почему они здесь. Мне было предначертано их увидеть.
Медленно повернувшись, Фарук заглянул в глаза Скитале.
— Сам знаешь, Бог еще не закончил творить Вселенную, — проговорил он.
Болтлив, но глубок, — подумал Скитале и сказал:
— Понимаю, море произвело на тебя глубокое впечатление.
— Ты — тлейлаксу, — проговорил Фарук, — ты видел много морей, а я — только одно, но о морях я знаю такое, что не было открыто тебе.
Скитале почувствовал странное беспокойство.
— Матерь Хаоса рождена была в море, — проговорил Фарук. — Наш квизара тафвид стоял рядом, когда я вышел из вод, промокший до нитки. Он не входил в волны. Он стоял на песке… на мокром песке, а возле него толпились те немногие из моих воинов, кто разделял его страх. Он смотрел на меня такими глазами… он понимал я узнал такое, чего ему уже не узнать. Я приобщился к морю, и это испугало его. Море исцелило меня от джихада, кажется, он понял это.
Скитале вдруг осознал, что музыка давно умолкла. И рассердился на себя за то, что не помнил мгновения, когда затих балисет.
И словно все это имело отношение к его воспоминаниям, Фарук произнес:
— Охраняются все ворота. В цитадель Императора не попасть.
— Это ее слабость, — проговорил Скитале.
Фарук напряженно вытянул шею, ожидая продолжения.
— Путь внутрь существует, — пояснил Скитале, — и по большей части люди, в том числе и сам Император, как мы надеемся, не подозревают об этом… Что может послужить нам на пользу. — Он потер губы, чувствуя чужеродность выбранного им облика. Молчание музыканта встревожило Скитале; не означает ли оно, что сын Фарука передал всю необходимую информацию сжатой в музыкальные фразы? Теперь она была запечатлена в нервной системе самого Скитале, и в нужный момент ее можно будет извлечь оттуда с помощью дистранса, вживленного в кору надпочечников. Если сообщение действительно завершено — он уже несет в себе неизвестные фразы, словно сосуд, наполненный сведениями: именами заговорщиков, всеми условными фразами — каждой подробностью заговора на Арракисе… ценная информация.
Эти знания позволяли им одолеть Арракис, захватить песчаного червя, увезти его за пределы власти Муад'Диба, начать производство меланжи на иной планете. Теперь монополию можно было разрушить, обрекая этим на падение Муад'Диба. Да, зная все это, можно было сделать многое.
— Женщина здесь, — проговорил Фарук. — Ты хочешь ее видеть?
— Я уже видел ее, — отвечал Скитале. — И внимательно изучил. Где она?
Фарук щелкнул пальцами.
Юноша поднял ребек, приложил к нему смычок. Струны зарыдали, исторгая музыку семуты. Словно привлеченная ею, из двери позади музыканта показалась молодая женщина в синем платье. Бездонно-синие «глаза Ибада» на ее лице застыли в наркотическом отупении. Фрименка привыкла к Пряности, но теперь ее поглотил и инопланетный порок. Сознание ее утопало в восторгах среди мелодий семуты, затерялось далеко-далеко.
— Дочь Отхейма, — проговорил Фарук. — Мой сын дал ей наркотик, надеясь, что так он обретет женщину из Народа, несмотря на свою слепоту. Только это оказалась бесплодная победа. Тот выигрыш, на который он рассчитывал, достался семуте.
— Ее отец знает?
— Она сама ничего не подозревает. Сын мой придумал любовные воспоминания, что связывают их. В забытье она считает их своими. Ей кажется, что она любит его. Ее семья тоже верит в это. Все они в гневе, потому что сын мой — калека, но мешать им не станут.
Музыка постепенно умолкла.
Подчиняясь жесту музыканта, молодая женщина уселась возле него и нагнулась, чтобы расслышать его шепот.
— Что ты делаешь с ней? — спросил Фарук.
Скитале вновь оглядел дворик:
— Кто еще находиться в этом доме?
— Мы все перед тобой, — отвечал Фарук. — Но ты не сказал еще мне, зачем тебе женщина? Мой сын хочет знать это.
Скитале поднял правую руку, словно собираясь ответить, — и блестящая иголка, вылетев из рукава, вонзилась в шею Фарука. Ни крика, ни звука, никто не шелохнулся. Через минуту Фарук будет мертв, но пока старик еще сидел, оцепенев под действием яда.
Потом Скитале медленно поднялся на ноги и подошел к слепому музыканту. Тот еще что-то шептал женщине, когда вторая игла нашла и его.
Скитале взял женщину за руку, мягко потянул, поднимая с пола, изменив свой внешний вид прежде, чем она подняла на него глаза.
— Что случилось, Фарук? — спросила она.
— Мой сын устал, пусть отдохнет, — проговорил Скитале. — Пойдем, выйдешь через заднюю дверь.
— Мы так хорошо поговорили, — произнесла она, — кажется, я убедила его купить глаза у тлейлаксу. Они вновь сделают его мужчиной.
— Сколько раз я уже говорил это? — спросил Скитале, подталкивая ее к двери.
Голос его, — с гордостью подумал Скитале, — в точности соответствовал обличью. Голос старика фримена… он уже умер, конечно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
