Малкольм Гуд открывает глаза.
По спине пробегает холодок, и в душе поднимается волна жалости к этому несчастному человеку, запертому в холодном ящике до конца своих дней.
― Здравствуйте, ― говорит мужчина, глядя на Закоса с выражением абсолютного доверия и бесхитростности. Такое впечатление, будто он совершенно не осознает, сколько времени прошло или чему его подвергали. ― Кажется, я забыл, где нахожусь, ― говорит он, наивно улыбаясь. ― Не подскажете, где это я?
Закос только посмеивается в ответ.
― Ну вот, ― говорит док, обращаясь ко мне, ― как-то так.
После чего нажимает на панели еще несколько кнопок, и Малкольм вынужденно ― под действием газа или инъекции ― возвращается в сон. Но за миг до того, как закрыть глаза, мужчина впивается в меня испуганным, вопрошающим взглядом.
* * *
Я в отключке. Сначала меня окружает лишь абсолютная пустота, она настолько черная, что я задаюсь вопросом: не это ли переживает Первая, когда исчезает? Затем появляются вспышки света и потрескивающие статические разряды электричества, и вот я уже подключен к памяти Первой.
Оглядываюсь вокруг, оценивая обстановку. Я в деревянной хижине, лежу на кровати, свесив голову с края матраса. Через трещины в напольных досках вижу бегущую воду: реку.
Реку Раджанг.
― Они тут!
Поворачиваю голову и вижу Хильду, Чепана Первой. Она выглядывает через щель в двери, держа оружие наготове. Хильда кидается ко мне, трясет за плечи, вытаскивает из кровати.
И тут я, наконец, понимаю, что я не просто зритель последнего воспоминания Первой, кем я, как правило, и был в прошлые разы. Нет, меня подключили непосредственно к ее ощущениям. И призрака Первой тут нет. Я полностью слился с Первой: каждой мыслью, каждым чувством. В носу стоит отсыревший запах хижины. По спине бежит пот. Я чувствую на себе взгляд Хильды, прикидывающей, готова ли я к схватке.
«Я не готова», ― думаю я. ― «Мне просто страшно».
Штурмовая группа могадорцев вышибает дверь, и Хильда бросается в бой: выбивает у мога нож и, пока он не очухался, одним ударом дробит ему трахею. Мог превращается в кучку пепла, а Хильда уже нападает на следующего, молниеносно сворачивая ему шею.
Страх настолько парализовал меня, что я не могу двинуться. Я знаю, что грядет. Хильда вот-вот умрет.
Сердце рвется на части. Я люблю эту женщину всей любовью Первой.
Еще один могадорец бросается в атаку. Хильда опрокидывает его на спину.
Но этот мог быстрее остальных. Он вытаскивает бластер и посылает заряд прямо Хильде в грудь.
Взор застилает красная пелена. Гнев, ужас и ярость Первой от потери Чепана ― моего Чепана ― накрывает меня с головой. «Нет, это все неправда, Хильда не может, моги не могли… это все моя вина… я не справилась, как я могла?» Все эти мысли принадлежат Первой, но я чувствую и слышу их, как свои. «Вернись! Не умирай! Нет-нет-нет! Они заплатят, не прощу, им конец». Бешенство, помноженное на обе наши души, нарастает. «Они пожалеют, о да, еще как пожалеют, мы заставим их пожалеть…»
И тогда я чувствую это… Словно внутри меня что-то ломается, выпуская нечто совершенно новое, но странно знакомое, даже забавно, почему я раньше этого не замечала, почему только шок смог это вскрыть? Пол хижины начинает трястись, мощный рокот идет откуда-то из-под земли и одновременно из меня самой. И когда внутри уже все начинает петь ― «сейчас они заплатят, сейчас они заплатят» ― на глаза вдруг опускается мрак и…
* * *
Тени. Руки движутся напротив лица, флуоресцентный свет пробивается сквозь темноту.
Я опять в лаборатории Закоса. Он цедит ругательства, срывая с моей головы электроды и настраивая модуль, к которому я подключен.
― Что случилось? ― спрашиваю я.
Меня все еще потряхивает от пережитого. Несмотря на сумбурность, с которой прошла передача памяти, и ту бурю эмоций, которые я там испытал, я также ощутил нечто такое… как будто я был на грани понимания чего-то важного, обещания чего-то великого.
Но стоило мне ивернуться обратно, и ощущение исчезло.
― Показатели жизненно важных органов упали до предела гораздо быстрее допустимого. Если бы мы продолжили… ― Закос снова матерится.
Выпрямляюсь в кресле.
Док буравит меня взглядом.
― Ты что-нибудь помнишь? Узнал какую-нибудь полезную информацию, которую я бы мог отправить наверх?
Отрицательно качаю головой.
Конечно же, я вру. Мне и без сегодняшнего опыта многое известно о лориенской психологии и об отношениях между Чепаном и Гвардейцем. А жизнь Первой вплавлена в мой мозг вся до последней секунды. Все это у меня было уже после первого эксперимента.
Закос критически меня оглядывает. Видно, что он взволнован, волосы аж слиплись от пота, правда это не делает его менее пугающим.
― Я знаю: оно внутри, ― заявляет он.
От его слов мне становится не по себе.
― Ты можешь и не помнить явно, но я уверен: знание у тебя внутри, в твоем мозге. И я знаю, как вытащить его оттуда, ― продолжает Закос.
Больше похоже, что он разговаривает сам с собой.
― Наше понимание могадорской психики значительно превосходит наши знания о психологии лориенцев или землян. С моими техническими возможностями в области неврологии, я могу сделать то, чего не мог Ану. Трижды прогнать эти электротоки с максимальным значением и выдрать эту информацию из твоего мозга непосредственно на мой жесткий диск.
Закос внимательно смотрит на меня. Чувствую себя куском мяса на прилавке, такой у дока оценивающий взгляд, будто я вещь какая-то.
― Но для этого, ― горько усмехается он. ― Нужно, чтобы твой отец разрешил мне тебя убить.
Глава 10
Остаток дня я вынужден провести на работе в центре слежения. Желания бороться нет, и мой рейтинг резко падает. Шестнадцатое место, восемнадцатое, девятнадцатое, двадцатое. Здравствуй, дно.
Легко догадаться, что Закос немедленно доложил моему отцу о провале эксперимента. Правда, сомневаюсь, что док нашлась смелость выложить Генералу свою идею о моей ментальной вивисекции.[2] У меня осталось еще два дня в центре, прежде чем отец решит, годятся ли мои результаты для отсрочки моей смерти. А потом Генерал либо меня казнит, либо сочтет ценным кадром в деле и позволит продолжать работу поисковиком. Радость-то какая.
После работы приходит время очередного унылого ужина. Генерал занят на совещании внизу, так что за столом сидим только мы с мамой и Келли. Сестра демонстративно не смотрит на меня. Когда мать выходит на кухню, я пробую завязать с Келли разговор. Последний раз мы общались еще до моего первого эксперимента с памятью, то есть ― почти пять лет назад. Интересно, а сестра вообще помнит те времена? Как она терпеть не могла Ивана за то, что тот дразнил ее и постоянно обижал? И как, казалось, обожала меня, своего доброго старшего братика?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
