Вторым убитым сегодня оказался гражданин Белоруси. Кроме того в лесу под Борисполем, куда увозили и где избивали активиста Игоря Луценко, нашли труп со следами пыток. Есть подозрение, что это тот второй, с кем Игоря люди в штатском выкрали из больницы. Интересно, в больнице есть камеры видеонаблюдения? Сохранилась запись этого преступления?
Только что позвонил Петя Хазин. Сказал, что во дворе его дома на Терещенковской милиция, а соседние с ним музеи – Западного и Восточного искусства и Музей русского искусства – эвакуируют сотрудников и посетителей. Похоже, что готовится разгон Майдана и в этот раз уже по-серьезному. Позвонила Лиза, сказала, что милиция приказала прекратить занятия и срочно отпустить учащихся по домам. Самим преподавателям тоже сказали расходится по домам. Она пошла на метро, но метро не работает. Отправилась пешком через Андреевский спуск.
23 января
Майдан на месте. В последний момент, видимо, Янукович испугался крови. Теперь вся Украина смотрит на ютьюбе видео, как милиционеры в Киеве на Грушевского раздели догола участника протеста – козака, который, судя по внешнему виду и прическе, является просто членом одного из исторических клубов. Министр Захарченко извинился за поведение милиции и признал, что такие действия «недопустимы в цивилизованном государстве». Пообещал виновных наказать. Наказывать, видимо, будет так же, как Янукович наказал тех, кого признали виновными в разгоне студентов ночью на 29 ноября. То есть никак.
Сегодня 24 января
Морозный солнечный день. В такую погоду мысли о счастливом прошлом легко смешиваются с мыслями о тревожном настоящем. В стабильных странах трудно вспоминать, что с тобой и со страной происходило 10 или 20 лет назад. Можно вспомнить, когда ты взял кредит в банке на покупку дома, который ты до сих пор платишь. Можно вспомнить, когда ты купил последнюю свою машину, которую было бы уже хорошо поменять на новую. Можно вспомнить прошлогодний отпуск на Ибице и отпуск на Ибице три года назад. И попытаться сравнить цены на мохито в барах Ибицы в разные времена. Хотя смысла в этом немного. Мохито все равно будет дорожать каждый год. Как и всё остальное. Но на Украине с воспоминаниями – личными и о государстве – всё намного легче. Время летит, как мне кажется, намного быстрее и драматичнее. Истории, происходящие с нами, иногда имеют более закрученный сюжет, чем американские блокбастеры. Меня уже многие годы просят друзья-издатели написать автобиографию, так как волею случая и судьбы я то и дело оказывался и продолжаю оказываться в центре или около центра происходящего. За автобиографию я пока не брался. Но эта книга очень личная. А значит, и субъективная.
Слово «центр» для меня когда-то было волшебным. В центре «центра», как мне представлялось в юные годы, должен стоять круглый стол, за которым должны сидеть самые лучшие люди человечества. И они обязательно должны быть моими друзьями и гостями. Я и сейчас сижу и пишу эти слова за круглым столом в самом центре Киева. Рядом стоит обычный письменный стол. Вполне удобный, за которым написано много глав различных романов, много эссе и статей. Но наступает момент, и я снова пересаживаюсь за круглый стол. Только сейчас я понял, что в этот раз пересел работать за круглый стол около трех месяцев назад. Может, из-за того, что письменный у меня теперь полностью завален рукописями, бумагами, договорами и прочим? А может, из-за того, что тогда уже наступило тревожное время ожидания очередных больших перемен. Скорее всего причиной является второе. Круглый стол сам по себе успокаивает. Он напоминает мне о моих фантазиях сорокалетней давности, о том, что за круглым столом должны сидеть лучшие люди человечества. А за письменными столами в советских фильмах всегда сидели коммунисты, кагэбисты и прочие представители жестокого советского прошлого.
Я в юные годы жил на окраине Киева и мечтал жить в центре, возле Софийского собора, Золотых ворот и улицы Андреевский спуск, на которой в доме номер 13 во времена гражданской войны 1918–1921 гг. жил и работал один из моих любимых писателей Михаил Булгаков. Моя мечта исполнялась постепенно. Сначала спустя два года после развала Советского Союза мы с женой купили однокомнатную квартиру на Софиевской площади. А намного позже, оставив однокомнатную квартиру себе в качестве рабочего кабинета, приобрели квартиру рядом, за Софиевским собором на улице, где когда-то жили родители Михаила Булгакова и где он сам родился. До Майдана Независимости, ставшего в 2004-м центром Оранжевой революции, а два месяца назад центром новых протестов, мне из «рабочей» квартиры идти пешком три минуты, а из семейной – пять. Я один из тысяч и тысяч людей, живущих в центре, вокруг «Евромайдана». Я уверен, у кого-то после просмотра теленовостей возникает впечатление, что в Киеве идет война. Друзья из Великобритании и Канады пишут нервные имейлы и предлагают на время этой войны переселиться к ним. Тем более, что у нас трое детей. Моя жена на один из таких имейлов ответила: «Спасибо. Но тут интереснее». Украина – слишком «интересная» страна. С одной стороны гулять по Киеву ночью обычно безопаснее, что гулять ночью по Лондону или Парижу. С другой стороны, – ты никогда не знаешь, что может произойти завтра. Вот и я сейчас не знаю не только о том, что может произойти завтра, но и не знаю, чем может закончиться сегодняшний день.
Мои соседи водят детей в школу, которая находится в тридцати метрах от верхних, «мирных» баррикад. Каждое утро по улице Прорезной, спускающейся к Крещатику, сотни родителей ведут своих маленьких детей. Под Площадью Независимости, на которой уже два месяца идет круглосуточный митинг, работает двухэтажный подземный торговый центр, в котором есть и несколько кафе, и супермаркет, и ювелирные магазины, и даже отделения банков. Все эти магазины, кафе и банки спокойно работают, так же, как и десяток кафе на самой площади. Рядом работает Главпочтамт, в который можно зайти и погреться. Жизнь продолжается. Только теперь со сцены «Евромайдана» не выступают рок-музыканты. Мои друзья, проводящие на «Евромайдане» много времени, жалуются, что все рок-группы Украины уже выступали на сцене для митингов уже по три раза. Со сцены выступали и поэты, и врачи, и политики. Теперь желающих выступать не так уж много. В основном это почти профессиональные революционеры, которые прошли «школу Евромайдана». На экране сцены показывают новости объективных телеканалов, иногда выступают зарубежные гости. Вчера, когда я стоял перед сценой, после показа документального фильма о Вячеславе Черноволе – одном из первых лидеров украинского демократического движения, погибшего в странной автокатастрофе как раз перед президентскими выборами в 1990-х годах, – выступал поляк, ветеран движения «Солидарность». Он говорил по-польски. Его жадно слушали больше тысячи человек. Слушали, стоя на десятиградусном морозе. Я стоял рядом с палаткой, на которой была прикреплена табличка с названием маленького волынского городка. Из железной трубы, вставленной в специально вырезанную в брезенте дырку, валил дым. Внутри большой военной палатки в железной печке-буржуйке горели дрова. Из палатки вышел седой мужчина лет шестидесяти, небритый, в теплом ватнике и ватных штанах зеленого цвета. Постоял, слушая польского гостя, вздохнул и зашел обратно в палатку. Мне трудно представить себе, сколько он уже выслушал выступлений на Евромайдане. Здесь уже два месяца, как есть «постоянное население». Есть люди, приехавшие с Галичины и Волыни два месяца назад после того, как первые студенческие протесты против отказа Януковича подписать договор об ассоциации с ЕС были жестоко подавлены спецподразделениями милиции. Тогда слово «жестокость» имело другое, более мягкое значение, чем сегодня. С сегодняшней точки зрения, та ночная атака на романтически настроенных студентов ночью с 29 на 30 ноября прошлого года кажется проявлением глупости представителей украинской власти. То, что происходило в январе 2014 года, уже больше похоже на преступление, чем на глупость.
Вчера вечером я спокойно прошел, вместе с сотнями других людей, с Майдана Независимости на Европейскую площадь, от которой наверх, к зданиям Кабинета министров и Парламента идет улица Грушевского, перегороженная баррикадами протестующих и линией обороны спецподразделений милиции и внутренних войск. Еще несколько дней «линия обороны» правительства была укреплена поставленными поперек дороги автобусами и грузовиками. Протестующие сожгли эту технику, и вчера вечером ее уже не было. Однако каждая подворотня ближайших домов заблокирована военными машинами. В этих домах по-прежнему живут киевляне. Хочется верить, что ни один из них еще не пострадал, проходя мимо демонстрантов и бойцов спецназа к себе домой. Но этого я не знаю, как не знаю и точное количество убитых и раненых демонстрантов. Думаю, что этого пока не знает никто. Ведь то, что происходит сейчас, не поддается никакому анализу. На стороне правительственных сил воюют непонятные люди в штатском, которые стреляют в демонстрантом не резиновыми, а настоящими пулями. Сверху, с крыш домов на улице Грушевского, со стороны, защищенной милицией, не только по протестантам, но и по журналистам и фотокорреспондентам стреляют снайперы, и при этом стреляют в глаза. Эти снайперы сделали калеками по зрению уже больше двух десятков демонстрантов и пять журналистов. Вчера вечером, когда я там проходил, атмосфера была спокойной. Женщины и мужчины, девушки и молодые парни лопатами соскребали снег с дороги и запаковывали его в мешки, а мешки несли к баррикадам, чтобы сделать эти баррикады выше и надежнее. Другие демонстранты и просто сочувствующие несли к баррикадам старые покрышки для ночных костров. А сверху, со стороны солдат и спецназа вниз бежит вода. Бежит уже несколько дней, с тех пор, как «водомет» подключили к пожарному крану. Эта вода уже превратила поверхность булыжника между противоборствующими сторонами в каток, но теперь она бежит аккуратным бурным ручьем. Протестующие на своей территории огородили ее русло мешками со снегом, отвели ее в центр Европейской площади, где она разливается и тут же замерзает, после чего протестующие ее лопатами грузят в новые мешки и несут их к баррикадам. С каждым новым слоем мешком, заполненных льдом и смерзшимся снегом, баррикады кажутся все более и более надежными. В воздухе висит гарь от сгоревших прошлой ночью покрышек, но запаха газа, который использовала милиции две ночи назад, уже нет. Продолжается уже обычный киевский вечер.
