девушкой. Хулиета перемешала салат и сказала, что в Барселоне это не считается чем-то необычным.
— Во всей Испании не найдешь города, где столько сумасшедших. В Мадриде их не так много, в Сарагосе еще меньше; мой брат говорит, что в Севилье тоже. А здесь полно безумцев и неизвестно почему.
Она разложила салат на две тарелки, села за стол и объяснила: сумасшедшие активизируются в зависимости от сезона. Например, женщина, носившая на голове столько заколок, что почти не было видно волос, появлялась только летом. Безумец в дредах, которому за пятьдесят, стучал палкой по металлическим жалюзи закрытых магазинов исключительно по праздникам, ближе к Рождеству. По словам Хулиеты, шум получался жуткий: удары напоминали выстрелы, и, случалось, он распугивал туристов. Сама Хулиета уже привыкла, хотя, впервые увидев его, подумала, что безумец собирается на нее напасть, поскольку он сопровождал удары палкой выкриками. Вот скоро ты познакомишься с местным стариком, который появляется посменно, утром и после обеда: проходит взад-вперед дистанцию метров в пятьдесят, иногда вопя, иногда тихо ругаясь, но всегда размахивая руками, будто пытается убедить кого-то невидимого в чем-то крайне важном. Согласно гипотезе Хулиеты, семья выводила этого мужчину на прогулку каждый день — родственникам надоело терпеть его в квартире, которая, как и другие в этом квартале, должна быть очень маленькой. Странно, что Хулиета никогда не видела его выходящим из какой-либо двери, потребовалось долго наблюдать за ним, чтобы вычислить дом и избавиться от странного чувства, которое вызывал у нее чокнутый старик. И не только он, но и все сумасшедшие барселонцы, которые кучковались в квартале Раваль.
— Это все равно как если бы… то, что я тебе сейчас скажу, — бред. Ну да ладно. Иногда мне кажется, что эти безумцы — не настоящие. Они служат воплощением городского безумия, неким предохранительным клапаном. Не будь их, мы бы поубивали друг друга или умерли бы от стресса. А может, мы убили бы полицейских, этих ублюдков, которые запрещают нам сидеть на ступеньках Музея, на площади Пласа-дельс-Анжельс… Ты заметила? Подонки, они устраивают рейды, считая «хамством» возможность присесть с пивом в руке на тротуаре.
— Причем с недавних пор! — послышалось с балкона.
Слова эти выкрикнул Даниэль, бойфренд Хулиеты и тоже аргентинец, уже двенадцать лет живущий в Барселоне. София не знала, что он дома. Даниэль вошел в комнату, вытер руки о штаны и начал свою тираду. Поведал, что по приезде в Барселону нашел этот город великолепным. Да, конечно, не все идеально, а как иначе? — зато круто. А теперь — полицейский городишко.
— Только послушай, что заявляет этот урод, — сказал он и начал рыться в стопке газет, пока не отыскал номер «Вангуардиа[10]».
София заметила, что ее друзья изо всех сил стараются не говорить на «чисто испанском» языке, избегают распространенных местных словечек. Вспомнила, как во время первого посещения Барселоны ее забавляло, сколько модных слов-паразитов вылетало из уст этой парочки. Теперь, похоже, они полностью отказались от местного сленга, за исключением немногих выражений, которые у них все же проскальзывали. Конечно, это вынужденное решение, некая разновидность верности родной Аргентине, смесь ностальгии и реального неудобства.
— Вот, нашел! — торжествующе воскликнул Даниэль и, откинувшись на спинку стула, начал читать:
«Пласа-дельс-Анжельс с наступлением хорошей погоды возрождает образ Барселоны двухлетней давности, когда она жила с клеймом бескультурья. Начиная с девяти вечера, пустые бутылки заполняют пандус и лестницу перед Музеем современного искусства, тогда как небольшая армия „жестянщиков“ бродит окрест, торгуя баночным пивом. А уборщики, более активные и эффективные, чем два сезона назад, не могут справиться с кучами бутылок, грудами пакетов и остатков еды на тротуаре. С наступлением жары усиливается желание наслаждаться прогулками на свежем воздухе. Заманчиво после работы выпить пива в летнем кафе в компании друзей, однако некоторые предпочитают сидеть прямо на бетоне площади, которая служит им сценой для импровизированной пьянки. Молодежь тусуется там перед ужином, с напитками из ближайшего супермаркета. А если забывают зайти в магазин, пользуются услугами бесчисленных „жестянщиков“, предлагающих банку пива всего за один евро, что намного дешевле, чем в любом баре этого квартала.
Уличный торговец объяснил нашей газете, что обычно зарабатывает около 30 евро за вечер. Во избежание конкуренции „жестянщики“ распределяют и согласовывают зоны и графики. Они покупают банки по 70 евроцентов и получают прибыль в размере 30 евроцентов, сбывая каждую за один евро. Они рискуют, потому что постановление о соблюдении порядка в общественных местах (о праве граждан) предусматривает штрафы до 500 евро за запрещенную продажу алкоголя, плюс возможная конфискация нераспроданного товара. Их клиенты тоже подвергают себя риску».
— Вот так и живем, да еще с кондовой журналистикой посреди всего этого дерьма, — фыркнул Даниэль. — На днях оштрафовали одного типчика, пившего колу на площади. С него сняли почти двести евро, раз он не пожелал встать, когда собирались мыть тротуар из шланга. Все моют и моют. И теперь даже в барах нельзя покурить. Да, известно, что так во всем мире, но ведь бар — место нездоровое, прости Господи. Оно для откровенной болтовни, для расслабухи. А здесь — фиг вам. Арендная плата жуткая: хотят, чтобы в городе жили только богачи, он для туристов. Уничтожают граффити! А ведь они были прекрасны, ни в одном другом городе мира таких не увидишь. Но поди объясни этим скотам, что такое искусство. Их это не колышет, они разрушают все.
— Один наш кореш загремел в тюрьму всего лишь за граффити с надписью: «Туристы, вы террористы». Бедняга получил почти четыре месяца, — вздохнула Хулиета. — Ты даже не представляешь, как нам хочется в Мадрид, но здесь у нас работа. Этот город меня достал. Я уже не выхожу по вечерам, чтобы не расстраиваться, предпочитаю сидеть дома.
Пообедав, они отправились на прогулку. Вечер был хорош, и друзьям захотелось познакомить Софию с новыми барами, которых не было, когда она впервые приезжала в Барселону, и еще чтобы она увидела старые, которые тогда не удалось посетить. Так они добрались до бара-ресторана «Жасмин». София попыталась прочитать плакат, который, вероятно, рассказывал историю мадам Жасмин, давшей имя заведению, но свет был слишком тусклым, а она плохо видела без очков. Спросила Даниэля, который знал много старых баек Китайского квартала, но он ничего не припомнил. «Если ее звали „мадам“, наверняка это была шлюха», — вынес он свой приговор. Затем попросил подождать его немного и вернулся с местным дружком Мануэлем. Представил его как одного из немногих каталонцев, идущих в ногу со временем.
