Илья старался ни на кого не смотреть, но это не получалось, и куманга то и дело потрескивала, переподчиняя рабов. А больше всех досталось Рогхане — пока она суетилась вокруг Ильи, подгоняя ремни котомки, и пришивала ещё один, внутренний, карман к его камзолу. Право же, стоило положить кисет с патронами и затвор в боковые карманы. Не потеряются — проверено. Зато теперь не было бы так больно от осознания ещё одной зависимости.
Если бы — одной…
— Ты вернёшься? — тихо спросила Рогхана, откусив нитку и глядя на него снизу вверх. «Огонь, мерцающий в сосуде». Мертвенно-серый огонь абсолютной преданности. Многим нравится.
— Да, — солгал Илья. — Вернусь.
— Я буду ждать.
«Знаю», — подумал он, испепеляя взглядом Аргхада, и сказал ей:
— Жди.
Она будет ждать и дождётся — но не Илью, а другого Чистильщика, и станет свободна. Свободна и счастлива — навсегда. А эта боль останется с ним — тоже навсегда.
И не только эта.
Те двое в подвале, охраняющие пустой саркофаг, — ещё две боли. Лекарь, проявивший ненужное усердие и лишний раз осмотревший Илью. (В зрачки-то зачем было заглядывать? Оставался бы домашним лекарем Аргхада. Раб моего раба — не мой раб…) И все остальные, случайно задетые веером искр… О Господи — три этажа боли, которая теперь потащится вслед за Ильёй!
Так, может быть, стоит вернуться, получив новую кумангу? Остаться ненадолго в этом доме — на день, на два — и дочистить?
Ты сволочь, Аргхад, но и ты будешь часть этой боли.
— Пойдёшь со мной, малыш, — сказал ему Илья.
Аргхад задохнулся от невыразимого счастья.
— Да! — выдохнул он. — До края бездны и в бездну!
— Сначала к большому саркофагу.
— А потом?
— Потом видно будет. Где он у тебя установлен? На главной площади?
— Нет, на приворотной! У южных ворот…
— Всё не как у людей. Ладно, показывай дорогу. И захвати факел — ещё темно.
Уже рассвело, но в плотном горячем тумане нечистого города было видно едва на десять шагов. Стены противоположных зданий казались бесформенными колеблющимися глыбами. Аргхад шёл впереди, высоко и торжественно неся факел над головой, то и дело оглядывался.
Илья привычно кутался в плащ, пряча кумангу. Плащ оказался необычайно тяжёлым, а складки на груди — жёсткими. Ощупав их изнутри, он понял, что ткань просвинцована. Ещё одно удобство, которое ему никогда не пришло бы в голову, и которое он вскорости оценил.
Изредка навстречу попадались прохожие. Не каждый спешил отвести взор, убежать или вжаться в стены. Многие кланялись. Некоторые салютовали, с лязгом выхватывая из ножен мечи. Надо полагать — офицеры гарнизона, превращённого в личную гвардию Аргхада… На одном из перекрёстков небольшая толпа горожан окружила Илью, отрезав от поводыря, и вдруг все они повалились ниц, вытянув к нему руки. И стало невозможно пройти, не наступив хоть на кого-нибудь.
— Аргхад! — рыкнул Илья.
Тот обернулся, ахнул и налетел коршуном. Размахивая горящим факелом и тыча огнём в склонённые шеи, расчистил дорогу. Люди расползались, приглушённо всхлипывая, украдкой потирая ожоги. Хорошо хоть, что куманга под просвинцованной тканью ни разу не зашелестела…
Всё не так было в этом городе, всё было чересчур мерзко, и, шагая вслед за Аргхадом, Илья вдруг усомнился: а стоит ли винить во всём этом малыша? И вообще кого бы то ни было? Может быть, Илья просто чего-то не знает. Может быть, это какой-то особенный город. Например, город-концлагерь для провинившихся послушников ордена — говорят, есть такие города… А Рогхана? А лекарь?.. Ну, пусть не концлагерь, пусть что-то другое, неизвестное Илье, но вполне объяснимое. Потому что ведь это же дико и непредставимо, чтобы Чистильщик…
Додумать Илья не успел.
Но он успел выхватить кумангу и посмотреть в глаза нападавшему. Сработал рефлекс, не однажды выручавший Илью почти в каждом городе. Потому что почти в каждом городе находились безумцы, мечтавшие завладеть кумангой. Как правило, они прыгали с крыш.
И в этот раз нападение было произведено сверху. Но не с крыши. Это был конник. Алебарда его была, вопреки Уставу, расчехлена, и широкое лезвие продолжало падать на Илью, когда голову конника наконец охватил серый мерцающий ореол.
— Аааааай! — закричал он, отчаянным усилием разворачивая алебарду плашмя и одновременно пытаясь отвести удар в сторону. Вряд ли бы это ему удалось, но в самый последний момент Илья уклонился сам.
Перекалённое лезвие жахнуло о камни, звонко лопнуло и брызнуло осколками по брусчатке. А конник, запутавшись от поспешности в стременах, с грохотом ссыпался под ноги Илье.
— Я тебя не задел? Я не задел тебя? — бормотал он, пытаясь подняться и не обращая при этом никакого внимания на факел — Аргхад наконец примчался спасать и карать и колошматил его этим факелом по чему попало и почём зря.
Какое-то время Илья молча смотрел на них. Лошадь конника шумно вздохнула. Илья тоже.
— Аргхад! — наконец позвал он. Тот немедленно прекратил избиение и повернулся внимать. — Отойди в сторонку и затуши факел, — приказал Илья. — Нет, погоди! Сначала покажи мне твою правую руку. Раскрой ладонь… Посвети…
Татуировка у него была. Настоящая. И ожоги тоже.
Заманчиво простая версия отпадала.
— Затуши факел, — повторил Илья. — Стань возле стеночки и стой тихо.
Затем он повернулся к коннику, уже стоявшему перед ним навытяжку, и допросил его. Ответы были по-военному кратки, исчерпывающе точны и покаянны.
Конника звали Баргха, он был легатом при командире дюжины дюжин, и вся эта дюжина дюжин сейчас находилась в городе, имея целью поимку Ильи. Рейдовая тройка, которая, приняв Илью за недочистка, доставила его в этот город, была на обратном пути перехвачена вестовым из Дракониата. Однако на том месте, где они бросили недочистка, его уже не оказалось. Спустя четыре часа город был окружён усиленным заслоном. Сейчас дюжина дюжин конников прочёсывает его, медленно двигаясь от южных окраин к центру, а он, легат Баргха, был послан вперёд, чтобы предупредить Чистильщика Аргхада, которого случайно знал в лицо. Увидев его без плаща и без куманги, Баргха понял, что произошло то, чего опасались преподобные: Чистильщик Илья, якобы спятивший после двенадцати миссий, сумел завладеть кумангой и теперь представляет реальную угрозу для достижения Великой цели. Разумеется, величие цели ничто перед величием самого Ильи, но тогда Баргха не понимал этого. Спрятавшись в проулке, он пропустил обоих вперёд, расчехлил алебарду, бесшумно выехал на мостовую, догнал и привстал в стременах, намереваясь отрубить Илье правую руку. К счастью, в последний миг он осознал чудовищную преступность своего замысла, в котором искренне раскаивается. Но никакого снисхождения к себе он не ждёт, к смерти готов и умрёт с именем Ильи на устах…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
