— Так вот, кто негодяй, убивший мою дочь! Кто бы мог подумать! Верните его, если можно, я желал бы с ним поговорить.
— Завтра я удовлетворю ваше желание. Сегодня не могу.
Русланов, просмотрев протоколы, ушел через приемную. Там сидел отец Ичалова, но они не поклонились друг другу. Я остался вдвоем с прокурором.
— Знаете, — сказал мне прокурор, — хотя Аарон и узнал его, хотя против него существует так много улик первостепенной важности, но я все-таки не решусь утверждать, что он убийца, — до того неподдельно он хладнокровен! Он отвергает даже поездку свою в Москву, которая удостоверяется такими неопровержимыми свидетельствами. Тут можно потерять голову; сколько испорченности надо предположить в человеке, по-видимому, таком честном и добропорядочном!
Когда прокурор вышел, я пригласил старика Ичалова. Он был взволнован, но не давал воли словам. Очень сдержанно он попросил у меня объяснений. Прежде всего мне нужно было его допросить, и я обратился к нему со словами:
— Статья 705 Устава уголовного судопроизводства предоставляет отцу обвиняемого право устранить себя от свидетельства. Желаете ли вы воспользоваться этим правом в настоящем случае?
— Да, я должен им воспользоваться; неосторожное, необдуманное слово могло бы погубить моего сына. Я не желаю давать показания по существу дела. Но как отец я могу только свидетельствовать о добрых, несравненных качествах моего сына.
— В силу той же статьи, отказываясь от ответов на вопросы, клонящиеся к обвинению, вы лишаетесь права свидетельствовать о всем том, что может служить к оправданию.
— Так я лучше ничего не буду говорить. Расскажите мне подробности этого невероятного дела.
Я ему рассказал.
— Это непостижимо! Он действительно был у меня в деревне, но всего лишь одну последнюю неделю, а до того времени он говорил, что был с Афанасьевым на охоте. Преступление очевидно, но что же привело его к этому проступку? Боже мой! Боже мой!
Я старался его успокоить, но слова мои не производили никакого действия: в страшном отчаянии, совершенно растерянный и расстроенный, старик Ичалов вышел из моего кабинета.
После его ухода я отправился в клуб, где нашел почти все наше общество. Боброва была там же и танцевала очень весело. Увидав меня, она обратилась ко мне:
— Правда ли это, что Ичалов оказывается будто бы убийцей Елены Руслановой? Какой вздор! Можно ли выдумать такую небылицу!
В это время кавалер напомнил ей, что их очередь делать фигуру, и разговор наш прекратился.
VIII
ИТОГИ СЛЕДСТВИЯ
На другой день первыми посетителями моими были оба отца — убитой и убийцы. Они сошлись вместе, так что не было возможности предупредить их встречу.
Русланов и Ичалов неодинаково относились к постигшему их несчастью и не походили один на другого.
Первый из них, среднего роста, седой, с мягким выражением лица, приятными манерами и приветливым обращением, внушал большую к себе симпатию.
Горе как бы сломило его, и он предавался ему всем своим существом, будучи не в состоянии сладить с собою.
Ичалов, большого роста, крепкого сложения, с резкими чертами лица и выразительными глазами, в преступлении своего сына прежде всего видел страшное оскорбление своей гордости. Он извинил был сына-убийцу из-за любви, но не мог помириться с мыслью, что сын его мог оказаться в то же время похитителем бриллиантов.
Они оба потребовали видеть заключенного: один, чтобы выведать тайны душевных движений, побудивших его совершить убийство, другой, чтобы дознаться: произведена ли им кража.
Я принужден был отклонить их просьбу, опасаясь за исход такой встречи.
В полдень ко мне привели молодого арестанта. Я увещевал его сознаться, не сомневаясь в его виновности, но встретил вчерашнее упорство и присутствие духа. Я даже не заметил в нем утомления, которого следовало ожидать от неизбежного, казалось бы, внутреннего волнения и ночи, проведенной в тюремном замке.
— Я не виновен в убийстве Руслановой, — повторял настойчиво Ичалов, — улики против меня — простые случайности.
— Если вы даже, действительно, не виновны в убийстве, зачем вы запираетесь о поездке в Москву? Как можно отвергать очевидность?
Ичалов молчал.
Я объяснил, что должен отправить его в Москву для очных ставок со служителями гостиницы «Мир» и посыльным № 61.
— Куда хотите, — сказал Ичалов, — знаю, что законы наши суровы, а формальности и чиновники еще суровее.
— Вы не можете, кажется, упрекать кого бы то ни было в незаконном обращении с вами. Прощайте. Советую вам быть более откровенным.
На следующий день его повезли в Москву. В то же время я отправил сообщение к уездному судебному следователю о допросе живущих в имении Афанасьева о том, когда именно был Ичалов на охоте с их барином, а живущих в селе Яковлеве о том, когда и откуда приехал молодой Ичалов перед поездкой с отцом в губернский город. В Самару я сообщил о необходимости допросить Афанасьева.
Сам я, между тем, старался объяснить себе тайные, неуловимые стороны этого дела. Допрашивая Руслановых, Петровского, Бобровых и многих других, я хотел хорошенько ознакомиться с отношениями, в которых Ичалов состоял с Еленой Владимировной. Но я ничего не узнал, кроме того, что мог сам предполагать, будучи знаком с местным населением и его нравами. Он бывал изредка у Руслановых, ухаживал за молодой девушкой, но ухаживание его ограничивалось обыкновенной любезностью; ничего особенного никто не замечал.
Арест Ичалова произвел неописуемое впечатление в городском обществе. В действительность преступления никто не хотел верить, и сам арест Ичалова приписывали судебной ошибке.
Более всех поражал меня Петровский своим равнодушием ко всему этому делу. О невесте своей он, по-видимому, забыл, хотя в ночь осмотра трупа я ясно видел его несомненное горе. Злые языки поговаривали, что он более всего сожалел об ускользнувшем из его рук приданом.
— От людей я ожидаю всего, кроме хорошего, — говорил он мне, — оттого и ничему не удивляюсь.
Не прошло и двух недель, как отовсюду были получены ответы. Ичалов был привезен обратно. Из доставленных мне отдельно следственных действий оказывалось, что все служители гостиницы «Мир» узнали в Ичалове квартиранта № 15-го. Посыльный признал его за то самое лицо, которое ему давало поручение снести посылку к Аарону. Коридорный Топорков показал, что пиджак он получил от него в подарок.
Семейство Ичалова отказалось свидетельствовать, вероятно, опасаясь сказать что-либо невыгодное. Дворовые люди показали, что Никандр Ичалов только на неделю приезжал к старому барину в село Яковлево, откуда — им не было известно, и отправился вместе с отцом в город. О раненой руке его все рассказывали, что, по его собственным словам, он порезал себе руку во время охоты у Афанасьева. Последний на допросе у самарского следователя показал, что он действительно встретил недавно на станции Ичалова, сказавшего, что возвращается из Москвы и едет к отцу в деревню. На охоте он с ним в нынешнем году не был.
Меня поражало упорство Ичалова.
— Как же вы хотите после всего этого запираться? — спросил я у него. — Может быть вы и действительно менее виновны, нежели кажется, но тогда объяснитесь, скажите истину. Афанасьев прямо отрицает ваше показание; к чему же вы беретесь за ложную систему защиты? Суд не может решить дела иначе, как обвинив вас.
Он же стоял на своем.
Эксперты сличили почерк Ичалова с почерком записки, найденной у портнихи. По их мнению, сходства не было ни малейшего.
Рассмотрев ножи, отобранные мною в квартире Ичалова, врач заключил, что ни одним из них не могла быть зарезана Русланова.
Вообще многое было непонятно в этом деле, и невольно возникал вопрос: не было ли еще других участников преступления? Истощив напрасно все усилия выведать от Ичалова истину, я решился свести его с стариком Руслановым. Я думал, что вид истерзанного горем старика исторгнет из уст его то, что он как будто только не решался выговорить.
— Скажите мне, умоляю вас, — говорил старик Русланов, глядя на молодого человека, — что побудило вас на преступление? Вы еще так юны, глаза ваши так добры, в них видна чистота души вашей! Не может быть, чтобы похищение диадемы было целью убийства. Не укрываете ли вы кого-нибудь?
— Господин следователь, я прошу вас избавить меня от допросов господина Русланова, — сказал мне Ичалов. — Отвечать на его вопросы я не желаю.
— Хорошо. Конвойные, отведите арестанта в тюремный замок.
26-го января я получил из села Яковлево синее пальто, белую баранью шапку и чемодан Ичалова, которые потребовал к делу. Все это я отправил в Москву для предъявления их свидетелям, которые и признали их за вещи, бывшие с Ичаловым во время пребывания его в Москве. Я спросил у Никандра Петровича, не желает ли он представить чего-либо в свое оправдание, но он ответил отрицательно. Тогда я исполнил последнюю формальность предварительного следствия, объявив подсудимому о его окончании.
