И вот наконец, ура, летом 1963 года раздался долгожданный звонок с Рижской киностудии. Срочно требовалась актриса в фильм «Укротители велосипедов». Естественно, у них уже была утверждена какая-то другая актриса, работа уже шла, но она почему-то не смогла сниматься дальше, и Людмилой Гурченко просто срочно «заткнули дыру». Она сама это прекрасно понимала, но в тот момент ей было все равно. Два года она фактически не снималась! Да она плясать была готова от счастья!
Тем более там ей предстояло играть с Олегом Борисовым, которым она восхищалась еще со времен «Балтийского неба».
Но несмотря на отличный актерский состав, фильм был слабый, проходной и никакого нового ускорения ее карьере не придал. Впрочем, она от него ничего такого и не ждала. Это был просто эпизод в ее жизни, не слишком значительный, но при этом все же важный — значит, на киностудиях о ней помнят. Не хотят пока ее снимать? Не страшно — ее время еще придет, теперь она это точно знала. Ну а пока вновь тянулись дни и недели простоя, она вдруг решила попытать счастья в театре. И нев каком-нибудь, а в самом популярном на то время театре Москвы — «Современнике».
Вообще-то Людмила Гурченко всегда была актрисой именно кино. С детства кино ее влекло куда больше, чем театр, и причиной тому была искусственность театра, его условность, так сильно отличающаяся от мира на киноэкране. И вдруг, придя на спектакль в «Современник», она увидела тот театр, о котором мечтала в глубине души. Живой, реальный, отбросивший академичность и условность. Театр, частью которого она захотела стать.
И ее приняли. На показе она демонстрировала отрывки из «Ромео и Джульетты» и спектаклей Володина «Назначение» и «Старшая сестра». После показа труппа почти единогласно проголосовала за то, чтобы ее принять. И лишь один актер спросил: «А что она будет у нас играть?» И это был роковой вопрос. Все же театр — не кино. У него есть репертуар, причем характерный именно для этого конкретного театра. И есть актеры, у каждого из которых свое амплуа и свое место в репертуаре. Воти получилось, увы, что Людмила Гурченко была достаточно талантлива, чтобы ее безоговорочно приняли в «Современник», но при этом она совершенно не вписывалась в их репертуар, у них просто не было для нее подходящих ролей.
Актриса Людмила Иванова, много лет служившая в «Современнике» и дружившая с Людмилой Гурченко, рассказывала: «Люсе теперь, наверное, смешно вспоминать: мы с ней играли почти массовку, у меня роли чуть побольше, у нее чуть поменьше. Был у нас такой прекрасный спектакль — «Без креста», по Тендрякову, помните? Мы играли там колхозниц-доярок. У меня хоть кусочек текста с Евстигнеевым был. У нее — ни слова. А вот в «Дне свадьбы» у нее была роль побольше. Майка. Характерная роль, и она могла включить в нее свои наблюдения — социальные зарисовки, какие она очень хорошо умеет делать. Люся, понимаете. личность. Поэтому ее и пригласили в наш театр — в нем всегда ценился актер-личность. Ефремов собирал таких людей, единомышленников».
Но одну большую роль ей пусть не сразу, но все же дали — роль Роксаны в пьесе Ростана «Сирано де Бержерак». Ходили слухи, что на этом настоял Игорь Кваша, ставивший этот спектакль, ну а еще ходили слухи, что у них с Людмилой Гурченко был роман и что Кваша собирался развестись с женой и жениться на ней. Сама она не отрицала, что у них были романтические отношения, но и не углублялась в подробности. Как бы то ни было, этот роман ни к чему не привел — Игорь Кваша остался с женой, а Людмила Гурченко вскоре вышла замуж за Александра Фадеева (приемного сына знаменитого советского писателя с тем же именем). Что же касается роли Роксаны, то она у нее не слишком удалась, что, впрочем, сама Гурченко полностью признавала. Журнал «Театр» писал: «Про ту Роксану, которую сыграла Гурченко, можно сказать, что она своенравна, энергична, расчетлива. Но про нее никак не скажешь, что она поэтична. Не скажешь, что она гордая и нежная, причудница, любящая, но готовая оттолкнуть любимого, если он окажется обыкновенным человеком. И — полюбить другого за то, что он большой поэт.»
«Я могу играть только то, что хорошо знаю», — честно признавала Людмила Гурченко, когда несколько лет спустя говорила о своих ролях. А что она знала о прекрасных «жеманницах» XVII века? Не ее это была роль, и она это прекрасно понимала: «А уж если что-то мне не дано играть, так это именно такие роли, типа Роксаны, героини той пьесы. Из всех швов атласного белого платья выпирал мой отнюдь не голубой характер и мое полупролетарское происхождение вместе с остатками харьковского акцента».
Ей был чужд высокий стиль Ростана, ей была чужда аристократическая Роксана, и куда больше она любила, например, острохарактерную второстепенную роль Гувернантки в «Голом короле». Что еще у нее оставалось? Массовка, эпизоды. Не пришлась она в «Современнике» ко двору. Никто ее не выживал, не называл бездарностью, но и приличных ролей больше не давали. И вскоре она ясно поняла — надо уходить, потому что дальше пойдет уже деградация ее как личности и как актрисы. И она подала заявление об уходе.
Глава 9
Но зато в это время — время простоя в кино и неудач в театре — Людмила Гурченко попробовала себя в новом качестве — как композитор. Ее первая песня называлась «Праздник Победы», и родилась она в мае 1965 года, когда вся страна праздновала двадцатилетие победы над фашизмом. В «Современнике» 9 мая играли спектакль «Вечно живые», и прямо на середине второго акта его прервали и объявили минуту молчания. И именно тогда, когда весь зал минуту стоял в гробовой тишине, в душе Людмилы Гурченко и начала рождаться музыка. А после возвращения домой через кипящую, празднующую Москву, после встречи с родителями, которые ради такого праздника приехали к ней из Харькова, она поняла, какой хочет текст. Впрочем, слова она сочинила не сама — рассказала своей подруге Людмиле Ивановой, какой она видит песню, и та переложила ее эмоции в стихи.
В песне было три куплета, и после каждого шел вокализ — музыкальный припев без слов, который в самом финале должен был взвиться и перекрыть музыку. «Как апофеоз, как гимн Победе! — писала об этой задумке Гурченко. — Что там говорить, я эту песню задумала с размахом. Ах, как она мне была по душе».
Людмила Иванова тоже вспоминала об их первом опыте совместного творчества с теплотой и некоторой ностальгией: «Прямо после спектакля здесь же, в фойе, мы стали сочинять песню. И назвали ее «Праздник Победы». Безыскусная песня, чисто «бардовская». Это ведь, знаете, принципиально иное, чем песня композиторская, профессиональная. Но люди полюбили эти «бардовские» песни, потому что в них была непосредственность чувства. Здесь другая степень искренности, вклада своего, личного. Щеголять мастерством эти песни и не собирались — им важно было выразить свое, понимаете? Сокровенное.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
