Рабыня наполнила чашу и поднесла ему с поклоном.
Атабек осушил и эту чашку.
– Господин, у вас еще болит голова? – спросила она. – Хотите, я помассирую вам ее? Вам станет легче.
– Хочу.
Девушка принялась массировать ему голову, и Узбек, в самом деле, почувствовал облегчение. Затем в ее руках откуда-то появился жесткий деревянный гребень, которым она стала расчесывать ему волосы. Когда же она начала растирать мочки и края ушей, атабек блаженно застонал и сказал: «Нет, пожалуй, я не отпущу тебя». Девушка замерла в испуге, но атабек дотронулся до ее бедра. – «Я шучу, сказанного не воротишь». Девушка благодарно обняла его сзади, и атабек почувствовал желание, он повернулся и сорвал с нее тонкую прозрачную одежду.
Близость с рабыней доставила ему острое, почти болезненное наслаждение. После этого он отпустил девушку, а сам заснул.
Спал недолго, проснувшись, позвонил в колокольчик. Вошел хаджиб. «Принеси мне холодной воды», – сказал Узбек. Хаджиб исполнил приказание и, дождавшись, пока атабек, жадно пьющий воду, оторвется от кувшина, сказал: «Пока вы спали два раза приходил садр Рабиб. Но я не позволил вас будить.
– Позови его, – распорядился Узбек.
Вазир появился быстро, словно он стоял под дверью.
– Что? – коротко спросил Узбек.
Вазир кашлянул:
– Вернулся посол от султана Джалала.
– И что же?
– Я позову его, он сам доложит о результатах своей миссии.
– Ты испытываешь мое терпение, говори, я думаю, что тебе уже все известно.
– Хорезмшах по-прежнему глух к вашим словам. Он не оставит за вами Нахичеван. Но султан разрешил вам оставаться в этой крепости.
После долгой, тягостной паузы, во время которой вазир избегал смотреть на атабека, вазир спросил:
– Позвать посла?
– Не надо, – глухо произнес атабек, – ты тоже можешь идти.
Вазир пошел к дверям, Но остановился. Атабек недоуменно посмотрел на него.
– Это еще не все, – запинаясь, сказал Рабиб ад-Дин, – ваша жена Малика-Хатун, хорезмшах женился на ней.
После гробового молчания Узбек спросил:
– Было ли это по согласию принцессы, или против ее желания?
– По ее добровольному желанию и неоднократного с ее стороны сватовства. Она одарила свидетелей развода и оказала им милость.
Слова атабека удивили садра.
– Здесь у меня сейчас была рабыня, – глухо сказал Узбек, – славянка. Я дарю ей свободу, подготовь маншур[65]. Ее зовут Лада.
– Слушаюсь.
– Можешь идти.
Атабек опустил голову на подушку, показал рукой вазиру, чтобы тот уходил.
Вазир вышел из комнаты и столкнулся с устаздаром[66], стоявшим у двери. Тот сразу же принял позу гвардейца, словно он охранял покои. Вазир понял, что тот подслушивал.
– Ну, что он сказал? – нимало не смутясь, шепотом спросил устаздар.
– Ничего, – коротко ответил вазир.
– А что он делает сейчас?
– Лежит, кажется, у него недомогание. Ты бы зашел, проведал.
Устаздар с готовностью кивнул и вошел к атабеку. Рабиб остался ждать его возвращения. Здоровье Узбека вызывало у него беспокойство. Устаздар вышел быстро.
– У него жар, – сказал он, – надо позвать врача.
– Врача нет, – хмуро сказал вазир, – Он сбежал пару дней назад.
– Видишь, все бегут от него, как от прокаженного, одни мы торчим здесь как глупцы, – пожаловался устаздар. – Пошлю кого-нибудь в деревню, может, там, кто найдется сведущий в медицине.
Он неторопливо пошел по коридору. Вазир мрачно смотрел ему вслед. То, что устаздар, не боясь разоблачения, говорил такие вещи, было дурным знаком.
Челядь всегда чувствует безошибочно начало конца своего господина. И бросает его раньше, чем этот конец наступает. Рабиб тяжело вздохнул.
Укрыться в Алинджа-кала было ошибкой, рано или поздно руки султана дотянутся до казны, которая здесь хранилась. Он предложил Узбеку перебраться в Аламут[67]. Узбек когда-то был дружен с отцом нынешнего главы исмаилитов Ала ад Дина. Но, Ала ад-Дин боясь гнева хорезмшаха, отказал атабеку в гостеприимстве.
А ведь когда-то старец горы, так всегда называли главу исмаилитов, целых полтора года гостил во владениях Узбека, и радушный хозяин ежедневно посылал ему тысячу динаров на текущие расходы. Где эти дни?! А может, надо было не бежать от султана Джалала, а сдаться с самого начала. Рабибу довелось побывать в плену у его отца хорезмшаха Мухаммада. И ничего плохого с ним не произошло. Ведь Узбек считался вассалом хорезмшаха и когда-то провозглашал хутбу с его именем. Но гарнизон хорезмийцев, выданный когда-то Узбеком на растерзание монголам, отрезал пути назад.
Табриз.
Султан Джалал всегда оставлял на прежнем месте владетеля завоеванной им страны, если он обязывался платить определенную дань и провозглашать хутбу с его именем, даже если тот поначалу вступал с ним в сражение, Поскольку считал, что именно на таких людей в смысле верности, можно рассчитывать. Того, кто сдавался без боя, он также оставлял на своем месте, но уже не доверял. Ведущий себя таким образом, в трудную минуту с легкостью сдаст и его. Местная знать знала, как вести себя со своим народом и через нее проще было им управлять. Но покоренные страны были ганимат – военной добычей и подлежали разграблению. Таков был обычай, установленный Ануш-Тегином, предком Джалала. Табриз был единственным исключением, поскольку за него попросила его новая жена Малика-Хатун. Но вазир султана Шараф ал-Мулк считал иначе. Все завоеванные города, должны были приносить доход в казну. Управляющий делами султана, он должен был следить за этим. И вазир рьяно принялся исполнять свой долг. Когда султан, приведя к покорности правителя Азербайджана, направился в Грузию, Шараф ал-Мулк принялся извлекать доход из Табриза. Он обложил налогами каждого торговца, каждого ремесленника, его люди занимались поборами. Жалобы стекались отовсюду к Шамс ад-Дину, и тот приказал раису оказывать отпор хорезмийцам. Не проходило дня, чтобы не было стычки между жителями, и людьми Шараф ал-Мулка, которые набросились на город, как стервятники. Но вазир не мог дать волю себе и своим приспешникам, это означало бы саботировать распоряжение хорезмшаха. Но и смириться с тем, что кто-то противодействует его алчбе, не хотел. Последней каплей, переполнившей чашу его терпения, было то, что Шамс отказался выполнить его распоряжение и назначить на должность городского судьи вместо своего племянника Кавама Джидари, его протеже. Им был уже известный нам факих Изз ад-Дин Казвини, тот самый кади Казвина, который на основании показаний двух лжесвидетелей оформил развод между Узбеком и Маликой. Малика-Хатун отблагодарила судью деньгами. Но слух об этом быстро распространился по Казвину и репутация кади оказалась подмоченной. О том, чтобы продолжать отправлять свою должность в родном городе, не могло быть и речи. Тем более, что факих несколько ошибся в расчетах. Малика-Хатун, несмотря на то, что стала женой султана, все же утратила власть над страной. Она удалилась в Хой, один из трех городов, которые султан Джалал определил ей в икта, в качестве свадебного подарка. Изз ад-Дин Казвини лишился ее покровительства, на которое собственно и возлагал основные надежды, больше, чем на деньги. Он бросил свою должность, и перебрался в Тебриз, столицу Азербайджана. Здесь он свел знакомство с Шараф ал-Мулком, участвуя в посольстве Узбека к султану, преподнес ему две тысячи динаров и, расположив тем самым вазира, попросил место судьи Табриза. Шараф ал-Мулк недолго думая, пообещал выполнить его просьбу. Шараф ал-Мулк, несмотря на свою алчность, был щедр и расточителен, особенно тогда, когда это ему ничего не стоило. С тех пор Изз ад-Дин Казвини ежедневно приходил в присутствие и, стоял в толпе просителей, угодливо улыбаясь, при каждом удобном случае изливая клевету и злобу на семью Туграи.
Али после того памятного столкновения с девушкой еще несколько раз бывал в доме Туграи. Шамс много работал по вечерам, и часто оказывалось, что необходимый в диване документ не оказывался под рукой, и тогда Али отправлялся к нему домой. Но девушку больше не встречал. Каждый раз он старательно затягивал свое пребывание, поднимался по ступеням, не торопясь, ходил, все время, оглядываясь, медленно перебирал бумаги, долго думал, прежде чем дать ответ, вызывая неудовольствие хаджиба.
– Удивляюсь, – недоумевал хаджиб, – Как мог господин взять тебя на работу, такого увальня, как он тебя терпит, ты же спишь на ходу. Давай, пошевеливайся, переставляй копыта поживей. Клянусь Аллахом, скажу хозяину, чтобы гнал тебя.
Опасаясь, что хаджиб действительно исполнит свою угрозу. Али, желая задобрить хаджиба, отвечал: «Я восхищаюсь твоим умом, Хасан (хаджиба звали Хасан), твоей памятью, ведь ты всегда точно знаешь, где и какая лежит бумажка, список. Воистину главой канцелярии Табриза должен быть ты или хотя бы наибом вазира». От такого дерзкого комплимента хаджиб опасливо оглядывался по сторонам, но ему было приятно, и он переставал цепляться к Али, только вздыхал нетерпеливо. А когда Али, узнав, что хаджиб любит сладкое, преподнес ему пол-мана[68] халвы, то окончательно завоевал его расположение. Хасан стал по-отечески поучать Али: «Оглан[69], – говорил он, – чтобы сделать карьеру, надо быть расторопней. Начальник еще не договорил, а ты уже бросаешься исполнять. При этом старайся выглядеть смышленым, но недалеким. Тут главное не перестараться: будешь казаться недоумком, выгонят, как непригодного, слишком умным – тоже выгонят, из опаски, чтобы не подсидел. Но ничего, слушай меня, и будет тебе польза». После этого Али, набравшись духу, как бы невзначай спросил:
