Впрочем, я считал, что они сильно отличаются друг от друга и по складу ума, и по физическим данным, хотя должен сказать, что, в сущности, все любимые мною женщины были красивы. Большинство моих друзей с этим согласны. Они были сексуальны. Конечно, это важно, но я никогда не ставил это во главу угла. Меня интересует характер женщины, ее индивидуальность, можно сказать, душа. Трудно поверить, но душа женщины — то, что больше всего меня озадачивает.
Мужчины всегда твердят: «Женщины, которых я выбираю». А я утверждаю, что это они нас выбирают. Здесь нет моей заслуги. Разумеется, я ухаживаю за ними, всячески стараюсь понравиться и все такое, но я не могу сказать: «О, эта телка будет моей. Это мой тип, и я собираюсь ее поиметь». Далеко не так просто.
Многие мужчины рассматривают взаимоотношения с женщиной с точки зрения секса. Мне же интересна именно мысль о сексе. Меня заинтриговывает все, все, связанное с областью секса. Конечно, у меня богатое воображение. Я могу удивляться и озадачиваться тем, как это делается там и сям, везде, какими разнообразными способами и т. д. Но секс — отнюдь не императив. С таким же успехом я могу обойтись без него.
Я действительно считаю, что женщинам трудно со мною жить. И, тем не менее, знаете, мне кажется, что я — самый легкий человек на свете. Но, видимо, во мне есть что-то деспотическое. И, вероятно, критический подход ко всему на свете усугубляется, когда рядом со мной кто-то обитает — неважно, мужчина или женщина. Я склонен изображать все в карикатурном виде. Быстро нахожу чьи-то слабые струнки, чьи-то недостатки и эксплуатирую их. Ничего не могу с этим поделать.
Вот какой я человек. Сначала водружаю женщин на пьедестал, идеализирую их, а потом их же изничтожаю. Не знаю, насколько правдиво звучат мои слова, но, по-видимому, они действительно срабатывают таким образом. И, тем не менее, со всеми — кроме одной женщины — мы остаемся друзьями, добрыми друзьями. Они мне пишут и уверяют, что по-прежнему меня любят и т. д. Как вы это объясните? Они любят меня таким, каков я есть, но жить со мной не могут.
Где бы я ни оказывался, я всегда работаю без особых усилий, наверное, потому, что пишу лишь тогда, когда чувствую к этому тягу. Я никогда себя не заставлял. Писал каждый день, всегда на свежую голову. Я себя дисциплинировал. Пока я жил в Биг Суре, рано ложился спать. Там не было ни телевидения, ни радио, ничего. В 21.00 я был в постели и просыпался на рассвете. Наблюдал за восходом солнца. После завтрака шел прямо в свой рабочий кабинет и писал до полудня. Потом ложился поспать, а после этого, если чувствовал в себе силы, рисовал. И вместе с тем старался выкроить время, чтобы поиграть с детьми и погулять в одиночестве по холмам или в лесу.
Моим близким другом в Биг Суре, закадычным другом, был Эмиль Уайт, прибывший туда на месяц позже меня. Он был моим ближайшим другом и часто заходил ко мне. Или же я приходил в его хижину на обочине. Наши с ним разговоры в корне отличались от тех, что мы вели раньше в Париже с Майклом Фрэнкелем. Эмиль был беспечен и всегда готов меня покормить. Он также был большим книголюбом. Он еле сводил концы с концами, рекламируя книги по почте. До приезда в Америку его жизнь была полна приключений. В 17 лет его как-то раз приговорили к смертной казни за участие в революционном движении в Венгрии. Он чудом спасся.
В Биг Суре было вообще немало интересных людей. Конечно же, мой ближайший сосед, Гарри Дин Росс, с которым я часто виделся. Он тоже был книгоманом и обладателем замечательной библиотеки, одним из самых начитанных людей, которых я когда-либо знал. Каждый год он перечитывал любимых авторов. Я провел много удивительных часов, беседуя с ним — не только о книгах, но и обо всем на свете. Подобно многим незаурядным личностям, он был самоучкой.
Еще там жил Джек Моргенрат, приехавший из Нью-Йорка. Он был замечательным человеком, к тому же никогда не жил в деревне. Это был прирожденный раввин. В Биг Сур он приехал, потому что мечтал жить той целомудренной жизнью, о которой был наслышан. Поначалу не знал, чем заняться, но вскоре нашел себе работу огородника и ходил по домам. Иногда заходил к нам выпить стакан вина и просиживал часами. Мы беседовали о многом, включая религию и философию. Он был кротким, спокойным человеком, воплощением анархизма.
Потом был еще один замечательный парень, которого я вновь встретил во время своего последнего приезда в Биг Сур — Говард Уэлч, мусорщик. Он был очарователен. Приехал из Миссури. Однажды он неожиданно объявился и выразил желание примкнуть к общине Биг Сура. Он заявил: «Не знаю, что я умею делать. У меня нет никаких талантов, но я готов делать что угодно». Таким образом, поначалу он рыл канавы, мыл посуду, чинил водопровод, брался за любую случайную работу. А как-то раз обнаружил, что нам не хватает именно мусорщика. Нам запрещалось выбрасывать мусор и отбросы в океан. Мы были обязаны перевозить его в Монтерей, за сорок миль! Итак, Говард купил себе несколько огромных бочек и грузовик (кто-то его субсидировал) и каждую неделю собирал наш мусор, взимая за свои труды умеренную плату. Так зарабатывал на жизнь и отнюдь не бедствовал. Он тоже никогда и нигде по-настоящему не учился, но слушать его было одно удовольствие. Подбирал всякий хлам, притаскивал его к себе во двор, сваливал в кучу, копался в ней, сортировал и находил удивительные вещи, выброшенные людьми на помойку. Его дом заполонен этими находками — кроватями, стульями, клетками для птиц, всем. Хочу заметить, что этот человек преуспел в жизни. Не в материальном отношении, а в выражении своей духовности. Этот человек — счастливец. Сейчас он пишет, чертит, рисует и всему научился самостоятельно. Он не знает грамматики, даже неправильно произносит слова, но пишет! Я говорю ему: «Говард, это замечательно. Не переживай, если ничего не напечатают. Тебе нравится писать? Тогда продолжай». Он ответил: «Генри, ты — единственный, кто направил меня на верный путь». Под этим он подразумевал: заниматься тем, что тебе нравится и ничем другим. Может быть, мусором распоряжается Бог.
Там жил еще один человек — не помню, упоминал ли я о нем, — с ним я познакомился сразу, как прибыл на Партингтон-ридж. Тогда мы с ним были единственными горными жителями. Он жил на вершине горы. А я — на высоте тысяча футов. Его звали Хайме Ди Анхело, его отец был испанским послом во Франции. Хайме сбежал из Парижа в Америку 19-летним юнцом, чтобы вести жизнь ковбоя. И он им стал. Потом жил с индейцами и заделался шаманом. Он учился в университете Джонса Хопкинса — сначала на антрополога, а позже на врача. Бегло говорил на нескольких языках. Сколотил себе хижину на самом гребне горы. Перед приездом в Биг Сур жил в Сан-Франциско на широкую ногу. В Биг Суре полностью переменил образ жизни. Жил дикарем, иногда бродил по округе абсолютно голый. Много ездил верхом, часто нагишом. В центре построенного им бетонного дома стояла огромная колода для рубки мяса. В нескольких футах от нее — стол, заваленный иностранными словарями. Он написал книгу о происхождении разговорной речи, которую так и не опубликовали, поскольку она была слишком неортодоксальной. Добывал себе пропитание охотой и готовил на костре. Он проделал дыру в крыше, чтобы через нее выходил дым. Его постигла трагическая смерть.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
