— Жуткий парень Джек Пэланс.
Тогда Эдди и понял, что даже если у него на это уйдет целая жизнь, он добьется, чтобы люди, и не только старые пердуны, а дельные люди только так о нем и отзывались.
Первое, что о нем сказали:
«Тупой ублюдок Эдди Милано спал на пожарной лестнице, ему, вишь, жарко дома. Навернулся оттуда, и хоть бы что. Наверное, упал вниз корявой башкой».
Или: «Мы играли в пангбол на Спринг-стрит, ну да, Эдди Милано за полем. Тони Пиканелли отбивает Томпсону через все поле, Милано кидается вниз, из-за угла вылетает такси, Эдди прямо хряснулся об машину, перелетел через капот, и хоть бы что. Должно быть, упал вниз корявой башкой».
Или еще: «Стою, размахиваю пушкой прямо под носом у клерка, он разгружает кассу, мы идем к двери, все как в сказке, но дебил Эдди Милано — бац! Нет чтобы пойти вместе со всеми в эту чертову дверь, куда мы вошли, он направляется прямо через зеркальное окно. Оно все на хрен разбивается. Я стою посреди Атлантик-авеню, с пушкой в одной клешне и бумажным пакетом с бабулями в другой. Пришлось мчаться без оглядки, словно чертям. И знаете что? Уроду Эдди хоть бы что, ни одного пореза. Говорит, немного приболел на следующий день, и все дела.»
И наконец: «Сраный призрак говорит:
— Свали с дороги, трали-вали.
Эдди ему в ответ:
— Поцелуй меня в задницу, трали-вали.
Призрак стоит на своем:
— Слышишь, ты, трали-вали с дерьмом, трали-вали черный пидор, — вытаскивает из кармана штанов огромный „магнум“, целится в Эдди, жмет на курок, прямо-таки пушечная канонада, черт возьми. Я решил, что наступил конец света. Но фокус в том, что выходит промах или пуля прошла насквозь. Не знаю, что случилось, но на Эдди ни отметины. Он протягивает лапу, забирает у призрака пекаль, кидает его в сторону, бьет этого урода ладонью в нос, ломает его, нос то есть, и спокойно гуляет дальше. Траханый сукин сын, он, наверное, купил это дело, Эдди-то, я так думаю.
А знаешь, что еще я подумал? В чем причина, что Эдди никогда не получает ранений? Помнишь, он упал с пожарной лестницы, угодил под такси, спокойно прошел через зеркальное стекло? Все эти случаи, я думаю, произошли оттого, что сукин сын уже мертв. Въезжаешь в мои рассуждения? Его нельзя ни убить, ни ранить, ничего нельзя с ним сделать, потому что он уже покойник. Как в ужаснике — он будет жить вечно благодаря тому, что уже мертв».
* * *
— Я хочу спросить тебя кое о чем, Мэри Лиз, — сказал Эдди Милано.
Мэри Элизабет просматривала журнал «Американский юрист».
— Потому что здесь есть, — ответила она.
— Какого хрена означает: «Потому что здесь есть»? А, понял. Ты подумала, что я тебя хочу спросить, как ты дошла до работы здесь? У тебя диплом юриста, ты симпатичная, хорошо одеваешься, из приличной семьи, имеешь солидных соседей. Конечно, до таких, как Вэл и прочие из грязных низов паршивого Квинса, Норма из сраного Вэлли-Стрим, ты не можешь опуститься. Про это я не собираюсь тебя спрашивать. И так знаю, почему ты работаешь здесь. Больно сказать, но тебе здесь нравится. Я хотел спросить, что известно об этом парне, Айвсе?
— Только то, что есть в некрологах и его статьях.
— Ну да. Я читал некролог, там о нем ничего нет. Он родился — и так далее. В Висконсине, черт его дери. А статей его я не читал, я не читаю «Геральд», только «Ньюс», раздел о скачках, так что намекни, о чем он там писал?
— Что ему сорок с чем-то, он одинок и жил в Нью-Йорке.
— Люди читают такое говно?
— Он был репортером во Вьетнаме в шестидесятых. Часто писал о войне, о том, о чем не мог писать тогда, когда находился там, о вещах, которые тогда были новостями, но не считались таковыми, о новостях, оставшихся до сих пор живыми.
— Живыми? Ишь! Между ним и Мак-Алистер тоже было кое-что живое?
— У Френсис с мужчинами не было ничего. Вокруг нее увивались, потому что она привлекательная женщина. Так вот, увивались красивые, пригодные для дела мужчины. Предполагаю, если бы она не являлась общественной фигурой, у нее был бы чисто половой роман с куском мяса, культуристом или гонщиком, вытрахивающим-мозги-раз-в-неделю. Но человек вроде Айвса, думаю, претендовал на духовные отношения и не подходил для Фрэнсис. Это требует времени, а его у нее просто нет.
— Ну, а на самом-то деле я хотел узнать, как все это скажется на планах в День Валентина?
— Скажется? — Мэри Элизабет медленно опустила газету.
— Угу. Ты ведь в курсе?
Она усмехнулась и покачала головой.
— Ну так как же?
— Я же тебе объясняла, Эдди, что Мак-Алистер не арестовали, не обвинили и не приговорили. Насколько я знаю, нет даже подозрения в ее адрес. Таким образом, ситуация не изменилась. Ничуть. Сегодня после обеда она работала: праздничная сдача идет по плану, — девушка опять подняла газету: — А что ты намечаешь?
Мертвый Эдди слегка покачивал головой, как Дэнни Де Вито в фильмах, когда хотел выиграть время. Дэнни Де Вито — любимый актер Мертвого Эдди. Думается, Бобби Де Ниро должен играть главную роль в «Истории Мертвого Эдди Милано» — худой и стройный «Охотник на оленей» Де Ниро, а не его толстый недотепа «Дикий Бык» или «Неприкасаемый», — однако для хорошего душевного смеха и пары слезинок подавай ему Дэнни Де Вито. Может, Дэнни Де Вито сыграл бы Айра Сакса, хотя это уж точно пустая трата таланта, но можно немного приукрасить правду в «Истории Мертвого Эдди Милано», даже сильно приукрасить. И дать Эдди в подручные достойного жуткого парня, не говоря уже о двух или трех телках, которые подходили бы ему больше, чем какая-то траханая волосатая борцовская спина.
Мертвый Эдди Милано шагнул к офисной кушетке, где сидела Мэри Лиз, поджав ноги, ее волосы рассыпались по плечам, по спинке кушетки.
— Ну-ка, ну-ка, что ты тянешь насчет планов?
Он достал «смит энд вессон» тридцать восьмого калибра из кобуры под мышкой и наставил его поверх газеты.
— Что ты имеешь в виду?
— Убери это, глупый итальяшка.
— Ты расспрашиваешь, чтобы подкинуть намек Фрэнсис Мак-Алистер?
Мэри Элизабет отложила газету и прикрыла глаза кончиками пальцев. Мертвый Эдди просунул ствол между ее руками и развел их в стороны.
— Не надо так делать, ты, урод. Прочь пушку!
— Стукнешь Фрэнсис Мак-Алистер?
— Я поняла тебя.
— Поняла, так почему не отвечаешь?
— Это не вопрос, Эдди, а глупая болтовня. О чем я стукну Фрэнсис Мак-Алистер? О том, что я покупаю кокаин, компакт-диски и шоколадки в обмен на то, что продаю толпе?
Хотел бы Мертвый Эдди, чтобы она делала все то же самое ради любви, но она нипочем не признается.
— Может, ты стукнешь не Мак-Алистер, а Арти Роту?
Мэри Элизабет смотрела прямо на него, потом взяла ствол левой рукой и положила его в рот.
— Эй, Мэри Элизабет.
Она сложила пальцы в колечко и мягко задвигала ими туда-сюда по стволу.
— Мэри Лиз.
Пальцы скользили быстрее и быстрее.
— Лиззи.
Она сняла левую руку со ствола, задрала платье на бедрах, ухватила трусики и туго обтянула ими лобок.
— Эй, крошка. Пушки, я говорю, иногда стреляют.
Она засунула палец в себя.
— Ухожу, Мэри Лиз. То есть, если тебе нужна пушка, я ее оставлю, но я не буду здесь стоять и держать ее, пока ты того, будешь развлекаться.
Она выпустила ствол и вынула палец, поправила трусики, отпустила подол платья и взяла «Американского юриста».
Мертвый Эдди убрал револьвер в кобуру и отошел к окну. Снег. Снег на земле, в воздухе и у него на сердце. После паузы он тихо сказал:
— Вечереет.
— Еще рано.
— Что-нибудь хочешь перекусить? Что-то из китайской кухни?
— Ты не едешь обедать домой?
— Не напоминай про дом, ладно?
— Спасибо, не надо. Поем позднее.
— Китайского ничего не хочешь?
— Нет, спасибо.
— А пиццу? Как насчет пиццы?
— Нет, спасибо.
— А, может, большой сэндвич «Герой»? Его можно купить на углу. Немножко салями, немножко того-сего, милые томатики, чуть-чуть масла и уксуса. Они делают отличного «героя», хоть и корейцы. Дрянь поганая, не успеешь повернуться, как итальянский ресторанчик превращается в корейский. Ну, как?
— Нет, спасибо, Эд.
— Ты злишься на меня?
— Нет.
— Ты злишься на меня.
— Нет, Эд.
— Ты злишься. Думала, что я тебя спрошу, почему ты здесь работаешь. Я и раньше спрашивал, а ты всегда говорила: «Потому что здесь есть». Теперь я знаю, что это — ответ.
— Я не злюсь, Эдди.
— Ты злишься, потому что я тебя заподозрил в стукачестве. На хрен тебе это сдалось? Я и сам знаю, что на хрен, и даже не понимаю, чего это я спрашивал…
— Я не злюсь.
— Тогда пойдем со мной в постель, ради Бога.
Мэри Элизабет рассмеялась.
— А, ты теперь смеешься? Смешно, правда?
