Мне до боли сердечной, до слез жаль мою няню. Я обхватываю ее крепко и замираю:
— Нянечка! Не работай так много…
— А как же не работать-то, — ворчит няня. Она складывает еще какие-то лотки на полку, вешает на веревку полотенце и подметает кухню.
— Кончила! Кончила! Пойдем! — радостно кричим мы и прыгаем от восторга.
Мы хватаем няню за руки и ведем в нашу детскую, усаживаем на диван.
— Расскажи сказку…
— Какую? Смешную, жалостливую или страшную?
— Жалостливую, — прошу я.
— Нет, страшную-страшную, — перебивает Лида.
— Ну, хорошо, вчера рассказывала для тебя, Беляночка, а сегодня для Лидиньки.
— Нянечка, только не очень страшную… А не то я боюсь…
Няня начинала тихим однотонным голосом, говорила долго и таинственно. Чаще всего это была сказка про Бабу Ягу — Костяную ногу, железный нос или про Кощея Бессмертного.
Ах, как я любила эти сказки… И жутко бывало… Вся дрожишь и спрашиваешь: «Нянечка, скоро страшное место?! Я боюсь»… Заткнешь уши, а сама все подслушиваешь.
После сказок няня начинала петь песни про Лазаря и про каких-то калик перехожих… В моих ушах и до сих пор звучат нянины старинные песни, напеваемые тихим, однозвучным голосом, совсем простые и трогательные.
Устанет няня рассказывать сказки и петь песни, откинется на спинку дивана и задремлет. Мы снимаем с нее чепец, распускаем длинные седые тонкие косы, и я начинаю дележ с сестрой.
— Одна коса — моя; другая — твоя. Одна рука — моя; другая — твоя… Одно ухо — мое; другое — твое… Один глаз — мой; другой — твой… Нос мой, рот мой… И ты не смей дотрагиваться, Лида…
Но сестра очень довольна доставшейся ей половиной. Она заплетает и расплетает «свою» косу и что-то напевает про себя. Вдруг мне становится завидно…
— Уходи, уходи, Лида… Няня вся моя. Вся — как есть… Ничего тебе не дам!
— Нет, и моя няня! — кричит Лида и начинает плакать.
Я обхватываю няню, тяну к себе и закрываю руками и платьем. Няня встает растрепанная, ищет свой чепец и укоряет меня.
— И не стыдно тебе, Беляночка, маленькую сестру дразнить… Уйду на кухню… и не стану с вами больше играться.
— Прости, нянечка… Прости, любимуш-ка. Я больше не буду… Лида, бери себе половину няни.
— Вот так-то, детушки… Живите дружно… Вас только две и есть… И маменька с папенькой, и дедушка с бабушкой на ваше согласие порадуются… То и клад, коли в семье лад…
Иногда няня, еще не окончив уборки кухни, говорила:
— Сегодня станем куклу шить.
Радости нашей нет границ. Няня была великая мастерица в этой работе. Сшить куклу не очень-то просто. Надо разыскать белых тряпок для туловища, розовый шелк для лица, веревок для волос, разных лоскутиков, ленточек, бус и т. п. Все эти обрезки дарили нам тетеньки или «верхние хозяйки». А нянюшка до поры до времени берегла их в своем сундуке.
Няня лезет в свой сундук… Он старый-престарый, тесаный, окованный жестью. Как весело смотреть, когда няня открывает сундук… Нам всегда казалось, что он полон каких-то сказочных богатств… Крышка внутри оклеена обоями… И вся украшена картинками божественного содержания и портретами императора Александра II и царской семьи. Эти все картинки дарил няне дедушка. Мы знаем содержание каждой картинки. Няня про все нам рассказывала. Императора Александра II она обожала. Часто рассказывала нам про тяжелое житье крепостных и про волю, которую дал «Царь-батюшка».
Но вот целый ворох тряпок уже в детской. Няня надела круглые в медной оправе очки и вооружилась иглой. Сестра Лида и я, не спуская восторженных глаз, жадно следим за тем, как созидается кукла… Во мне пробуждалось при этом особенно нежное чувство ожидания чего-то милого. В умелых руках няни сначала появлялось туловище, с руками и даже пальцами, с ногами… Голова делалась последней и мало-помалу оживала… Мы с Лидой раскручивали веревку, няня ее расчесывала… И на голове «вырастали» длинные чудные волосы… Но милее всего было, когда на меня взглядывали веселые черные глазки из бусинок и улыбался красный рот из шерсти.
Мне казалось, что на свет Божий появился человек. Я обнимала новую куклу и начинала ее любить, как живое существо.
— Моя милая, — говорила я, обнимая и целуя свою новую дочку. — Я назову тебя Машенькой.
Но няня возражала:
— Что это у тебя все Машеньки да Машеньки…
— Ну так Клавденькой…
Всех своих кукол я называла или Клавдей, или Машей. А у сестры были Лиды да Маши. Но она кукол не особенно любила. Она любила гораздо больше собак и кошек.
Няня постоянно шила нам всевозможных кукол, маленьких, больших, барынь, кухарок, и делала им комнаты, постели, и нас учила их обшивать, обвязывать, нянчиться с ними. И у меня, и у сестры в нашей детской были свои уголки с куклами, и там своя, особенная жизнь… Все, что мы видели, слышали, все это «переживалось» и у наших кукол…
— Нянечка, когда я вырасту большая, у меня будет много-много «заправдашных» детей, — мечтала я… Это было мое заветное желание.
— Это хорошо иметь много детей, — соглашалась няня.
— Я не дам Лиде нянчить моих детей… Сама буду с ними нянчиться. Пусть Лида своих заведет и нянчит.
— Ах, милушка, с детьми-то нянчиться нелегко. И слава Богу, если Лидинька тебе поможет, — серьезно возражала няня.
— Нет! Нет… Своих нянчить я, кроме тебя, ни за что никому не позволю.
Мне казалось верхом блаженства и счастья нянчить детей: кормить их, пеленать, баюкать. Все это я добросовестно, с серьезным сознанием какого-то долга, проделывала со своими куклами…
Бабушка, тетки, даже мама зачастую обшивали наших куколок, особенно тетя Манюша.
* * *
Среди скромных удовольствий нашей жизни для нас, детей, было большою радостью в субботу утром с мамой и няней ходить в баню. Мы с Лидой очень волновались и суетились: собирали разные кружечки, чашечки, ведерки и кукольное белье для стирки.
Мама и няня собирались основательно: они несли с собою большие узлы. Няня в бане нас всегда парила на «полке» веником для здоровья. Возвращались мы красные, разгоряченные и приносили с собой несколько веников. Няня подметала ими полы. А мама всегда покупала нам около бани грошовые пряники в виде золоченых барынь или коромысла[27] с ведрами. Как мы бывали довольны! Теперь таких уже не делают и около бань не продают.
Дома, после бани, няня давала нам горячего сбитня[28]. Кажется, это был просто кипяток с патокой. И, кроме того, по ломтю черного хлеба, намазанного тягучей черной патокой. Мы считали это большим лакомством. Но мама все это не любила и укоряла няню: «Ты вечно кормишь детей какой-то бурдой».
— Дети у нас здоровенькие. Простые кушанья очень пользительны… Да не с чего нам всяких разносолов заводить, — возражала няня.
Перед всеми праздниками мы ходили ко всенощной[29], а по воскресным и праздничным дням — к обедне[30]. Няня не пропускала ни одной службы и часто отправлялась к ранней обедне.
Накануне двунадесятых праздников няня никогда не шила кукол и не рассказывала нам сказок. Она неизменно рассказывала что-нибудь божественное.
В семье бабушки и дедушки и у нас свято чтились все праздники и разные памятные дни. Также и исполнялись разные обряды. Эти простые трогательные обряды имели для детской души особенную радость: с ними жизнь казалась интереснее и привлекательнее; они наполняли детство поэзией и духовной красотой.
В рождественский сочельник[31] мы не ели до звезды, а затем ужинали за столом, устланном соломой (в память рождения Христа в яслях). В этот день у нас бывала кутья, мед и пшеница.
В крещенский сочельник мы строго постились, тоже ели кутью. Весь день все напоминали, чтобы не забыть принести из церкви святой воды, и мы все выпивали по глоточку и воду хранили целый год. Вечером, после всенощной, нянечка на всех дверях и окнах ставила мелом кресты и шептала при этом молитву.
— Чтобы Господь осенил крестным знамением наше житье… Чтобы в доме нашем был мир и тишина и все были бы здоровы, — говорила старушка.
Мы ходили за няней по пятам и проникались важностью ее дела.
— Нянечка, поставь еще крест на этом окне, ты пропустила, — говорю я.
— Как можно пропустить. Благословясь дойдем и до этого окошка.
— А на двери ты поставила крест очень маленький. И не видно его, — замечает Лида.
Няня рисует крест побольше.
8 сером домике с зелеными ставнями дедушка сам ставил кресты.
На Радоницу[32] и в другие памятные дни мы «поминали родных» и ходили даже на могилы на Смоленское кладбище и в Пасху носили туда красные яички, чтобы похристосоваться. В то время на Смоленском у нас близких еще никто не был похоронен. Но няня ходила на могилки к другим родственникам, которых мы и не знали, и уверяла, что в эти дни надо «поминать родителей».
