Но тогда он действительно заплакал, наверное, последний раз в жизни. Потому что как знал - мир уже не спасут, его действительно уничтожат. Когда он смотрел «Космический Апокалипсис» в первый раз, то был настолько заворожен, что лишь потел и пытался понять, что происходит на экране. Потом он уже знал сюжет и совершенно не волновался, когда армада тяжелых космических крейсеров мятежников возникала из нуль-пространства и окружала Землю.
Но урод в кожаной куртке не сможет нажать красную кнопку, ему помешают. В конце концов, во время третьего просмотра он влюбился не на шутку в эту стройную блондинку - как она вдруг возникала позади здоровяка и разряжала ему в спину свой крутой пистолет! Он помнит все, каждый кадр, каждое движение в кадре, только вот в тот день она не пришла…
Экран как-то странно мигнул, потом изображение пропало, все стало черным. Они засвистели, особенно хорошо свистел Лох, залихватски и громко, у Боцмана никогда так не получалось. Экран опять вспыхнул, изображение стало расплывчатым, будто они смотрели сквозь туман. Свист не прекращался, но экран погас окончательно, как погасли и лампочки над дверями, ведущими из зала.
И ему стало страшно.
Скорее всего, не только ему, потому что свист вдруг прекратился, как вообще прекратились все звуки. Казалось, в зале никто не дышал, продолжалось это лишь мгновение, но такого страшного мгновения он больше не переживал в своей жизни. Ни в тот же вечер, когда, добравшись до дома, обнаружил, что родителей нет в темной и пустой квартире, где он просидел до рассвета, так и не уснув, все надеясь, что на площадке послышатся шаги, но никто не пришел, даже соседи куда-то канули! Ни неделю спустя, когда убегал от придурков, пытавшихся отобрать у него куртку, а заодно и убить. Ни месяц спустя, когда, уже уйдя в холмы, терял сознание от голода и живьем жрал кузнечиков, которых ловил тут же, благо они отчего-то не боялись и было их великое множество. Все это было мерзко и противно, но не страшно.
Страшно было лишь тогда, в то мгновение, когда блондинка, которую он так страстно и безумно, со всей пылкостью подростка, любил и хотел с самого первого свидания, с того момента, когда впервые попал на «Космический Апокалипсис», вдруг не успела спасти мир, и жизнь его полностью изменилась.
Временами Бонзе снилось, что на самом деле она успела, хотя он прекрасно знал, что это не правда. Да и вообще, пора бы забыть - вот только как? В тот день он вошел в кинотеатр мальчиком, нормальным подростком, а вышел волчонком, из которого вырос хитрый и жестокий волк.
Который должен победить.
Это будет его стая.
Волчицам не место во главе племени!
Волчицы должны подчиняться и рожать волчат, вылизывать их и ждать, когда волки придут с охоты. Но волки сами выбирают, где охотиться и как. Как выбирают себе и волчиц. Не Старшая Мать должна указывать ему, с кем спать и сколько раз в месяц ему это позволено, а он сам должен решать, кто принадлежит ему сегодня.
Больше всего он хочет Монку.
И он ее получит. Как только добьется того, что Старшая Мать перестанет быть Старшей. Скорее всего, ее придется просто убить. Она слишком умна и хитра, она знает какие-то особые слова, которые действуют на всех. И потом - она знает тайну карнавала. Сколько ни пытался он выспросить у нее, каким образом она умудряется находить эти слова и как определяет время, когда приходит пора надеть маски, ответа так ни разу и не услышал. Даже тогда, когда они были любовниками. Все мужчины племени хотя бы раз были любовниками Старшей Матери, а его она выбирала чаще других. Ведь у нее тоже было тело, и это тело требовало своего. Но он не чувствовал благодарности, он ненавидел ее. «Пойдем, - говорила она, проходя вечером мимо костра, где он сидел и смотрел на пламя, - сегодня твоя очередь». Бонза вставал, остальные мужчины с завистью смотрели на него. Спать со Старшей Матерью - это, как приобщение к чему-то божественному. А за ними шли котоголовы.
Он долго пытался понять, отчего их назвали именно так. А потом до него дошло: когда они лежат, вытянув свои тельца, сложив лапки и поджав хвостики, то похожи на младенцев, только вот с кошачьими головами. Временами же что-то менялось, и головы эти становились человечьими, а тела наоборот - кошачьими, мерзкие твари, не умеющие мяукать! Бонза обнимал Старшую Мать, она царапала ему спину до крови, а котоголовы сидели вокруг и смотрели, как они занимаются любовью, хотя это была не любовь. Старшая Мать позвала, и он пошел. Молитва, ритуал, что угодно, но не любовь.
Только вот уже больше года Старшая Мать не выбирала его на ночь. И никто не выбирал его. Будто его прокляли, будто решили просто отбросить в сторону, как что-то совершенно ненужное и лишнее для племени. Но раз этот мир нельзя спасти, то его нужно уничтожить. Можно и нужно. Убить.
Еще в начале лета этот придурок Кирдык сказал ему, что в каменоломне за холмами, как раз возле старой, заброшенной дороги в город, он нашел какие-то ящики. Они были укрыты досками, уже прогнившими от дождя и снега. Но сами ящики оставались крепкими, и Кирдыку жутко хотелось узнать, что в них. Только он боялся, он всего и всегда боялся, никто из матерей его даже ни разу не выбирал на ночь: от него пахло таким страхом, что становилось противно.
- Бонза, - сказал в тот день Кирдык, - я что-то нашел! Он был горд и светился, и даже пахло от него не так мерзко. Бонза выругался и посмотрел в сторону жилища. Старшая Мать с
Монкой что-то громко обсуждали, а потом Монка как-то странно свистнула, и появились котоголовы.
Котоголовов тоже предстоит убить. Переловить и размозжить их дурацкие черепушки о камни. А потом побросать в реку, на корм рыбам. Хотя жрут ли рыбины котоголовов? Бонза не знал этого, но ему понравилась сама идея. И потом - их любит Монка, а его она ненавидит. Она еще не знает, что ее ждет. Как только Старшая Мать уйдет на небо и одни боги сменятся другими, Монка станет его женой. Не она будет выбирать, а он, вначале сам насладится ею, потом отдаст Кирдыку, вот смеху-то будет.
- Ты слышишь, - гордо повторил Кирдык, - я там какие-то ящики нашел!
Бонза лениво сплюнул, встал и потянулся. День еще начинается, они должны успеть. Лишь бы только за ними никто не увязался.
- Куда идти-то? - так же лениво спросил Бонза.
Кирдык ответил, Бонза прикинул, что до старой дороги им добираться где-то час. Но можно и быстрее, если напрямую, по холмам.
- Ты сам-то смотрел? - спросил Бонза.
- Нет, я испугался! - честно ответил Кирдык.
До каменоломни они добирались почти час, Кирдык взмок, от него опять воняло.
- Я устал, - ныл он. - Ты можешь потише?
Бонза даже не обернулся. Он шагал быстро, трава пружинила под ногами, солнце подползло к зениту и уже собиралось его перемахнуть. Один холм, второй, третий. Еще один, уже четвертый, можно, конечно, сесть на вершине и передохнуть, но лучше идти, пока солнце не начало жарить.
Они спустились с последнего холма, Кирдык тяжело дышал, воняло от него совсем омерзительно.
- Пить хочу! - канючил он.
Бонза презрительно посмотрел на приятеля, снял с пояса фляжку с водой и молча протянул. Тот присосался к горлышку и забулькал.
- Но-но! - сказал Бонза. - Не увлекайся!
Кирдык вернул фляжку, Бонза вытер горлышко ладонью и сделал пару глотков. Прополоскал рот и сплюнул. Этот дурак не понимает, что в жару лучше много не пить: чем больше пьешь, тем больше потеешь, чем больше потеешь, тем больше воняешь - а вони и так предостаточно!
- Ну и где? - спросил Бонза.
Кирдык начал спускаться в каменоломню. Бонза бывал здесь, но давно. Тут водились змеи, а змей он не любил, хотя в такую жару они точно сидят под камнями. Он и перестал сюда ходить после того, как напоролся на здоровенную гадюку, выползшую погреться на камень, только было это не летом, а весной: змея тогда зашипела и внезапно поползла в его сторону, пришлось забросать ее камнями, хорошо, что первый же попал в голову.
- Вот, - сказал Кирдык, - подводя его к куче досок у самого выхода из каменоломни, рядом с тем самым местом, где и начиналась старая дорога.
- Доски, - сказал Бонза, - просто доски!
Кирдык отшвырнул парочку, и в проеме показался ящик.
- Мало, расчисти место! - приказал Бонза.
Кирдык послушно начал отбрасывать доски, появился еще один ящик, затем еще один…
- Отойди!
Кирдык послушно отошел и сел на камни, тяжело дыша, как рыба, которую выкинули из воды.
Бонза снял с пояса нож и подошел к первому ящику. Тот был не из дерева, а из металла, крышка плотно закрыта, сбоку - замок.
Он попытался поддеть крышку ножом, но ничего не вышло.
Равно как ничего не вышло из попытки открыть ножом замок.
Солнце припекало все сильнее, скоро надо будет возвращаться.
Бонза огляделся в поисках подходящего камня.
Все слишком большие, такие одному не поднять.
Вот бы размером с футбольный мяч найти…
Отчего-то он вдруг вспомнил, как мальчишкой играл в футбол. В том мире, которого давно уже нет. Они собирались вечером и пинали мяч до поздней ночи, пока родители не загоняли их домой. На воротах обычно стоял Толстяк, Лох был в нападении, сам он - в полузащите…
