Для страны полезнее технические специальности, но кто имел скорее гуманитарный склад ума, тоже не пропадал. Некоторых я брал к себе в качестве конторских служащих. Других рекомендовал в полезные мне места. Во дворце и министерствах, сменивших коллегии, в стенографистах и грамотных людях по-прежнему нуждаются. Всячески отличал людей умных и способных, приближал их к себе, награждал. Советов трудиться с большим рачением, упорством и энергией, говоря, что только такой труд откроет для них «путь к успехам и счастью», не давал. Сообразительные сами к этому придут, дуракам подсказка не поможет.
Изредка и моему многолетнему бессменному секретарю Зосиме Шалимову подкидывал наиболее смышленых на обучение. Тот сведущ, начитан, честен — что редкость, разборчив, проницателен и надежен в работе. Уж он им спуску не давал. Слегка пообтершиеся и доказавшие полезность шли на повышение в самые разные канцелярии. Или умело цеплялись в Стешины подручные. И во дворце, и в моих имениях всегда дело находилось. Но понравиться ей не так просто. Этот был из новеньких и еще не очень пока представлял, куда угодил.
— Кто приехал, обормот?
— Граф Давыдов-Крымский, — загибая пальцы, принялся перечислять Кузьма, — промышленник барон Вахтин и купец первой гильдии Гейслер.
Чего вдруг сразу толпой примчались? Вряд ли вместе приехали. Ничего общего у них, и Афанасий Романович вообще с Кавказа прибыл и в здешних делах ни сном ни духом. Плохой знак его появление.
— Потом у Зосимы поинтересуешься, как правильно представлять уважаемых людей.
— Будет исполнено! — проорал, как на плацу.
— А повторится — накажу. И не кричи, пока не глухой.
Тут он уже не посмел рот открывать. Слышать я натурально стал хуже на правое ухо. Наверное, из времен молодости догнало. Стреляли рядом много, и, случалось, в помещениях. Только это не повод кричать.
— Графа Афанасия Романовича Давыдова со всей вежливостью проводишь ко мне, Семена Вахтина в гостиную… Софья, сделай одолжение, проводи его и угости чаем с пирожными. Побеседуешь заодно о былом.
— А этот… как его… третий? — спросила она.
— А перед ним ты, Кузьма, очень вежливо извинишься за мою занятость, попросишь подождать и проводишь в музей. На золото скифское полюбоваться.
— Так, может, лучше…
— Не лучше, — оборвал я внучку. — Каждому овощу свое время и место. Не о чем им говорить между собой, и мне с ними лучше по отдельности общаться. Кузька!
— Да, Михаил Васильевич! — вздрогнул тот от моего рева.
— Ступай выполнять! Софья, возьмешь его в помощь. Ежели разбираться в бумагах потребуется, ящики с письмами тягать, да мало ли… Застоялся явно наш помощник секретаря без работы.
— Спасибо, деда, — довольно улыбнулась Софья.
Это она рано радуется. Замучается мой почерк разбирать.
Глава 5
Заговорщик в золотых погонах
Афанасий Романович влетел в дверь и, не утруждая себя расшаркиванием и объятиями, провозгласил:
— И как тебе это нравится?!
Совсем не нравится. Сначала вызывают для представления и отчета, затем без аудиенции отправляют в имение до особого распоряжения. Похоже, и с ним та же история. Сноровисто разливаю из графинчика заранее заготовленную водочку.
— Я не за этим сюда пришел, — возмущенно заявил он, опрокинув в глотку и довольно крякнув.
— А зачем?
Он уселся на стул, положив ногу на ногу, и, непринужденно налив вторично, сказал:
— Не верю в твое показное равнодушие. Во дворце изучают прусские мундиры для реформы армии и скоро заставят Кавказскую армию маршировать как на параде. А еще через годик выяснится, что шведы нас завоевали. Как тебе последний проект передать Финляндию под управление Стокгольма? — Он выпил и осмотрелся. — Закусить нет? Ну, мы не гордые, — заявил, откусывая от зачерствелой горбушки. — Зубы, правда, не очень. Хотя благодаря нынешним стоматологам жизнь стала значительно приятнее и веселее.
Демонстративно клацнул зубами и открыл рот в широкой улыбке. Действительно, и не разберешь, где свои, а где чужие. Научились подбирать по цвету для лучшего вида. Теперь девушки от пожилых мужчин не так резво шарахаются.
— Вот за что я тебя уважаю, не любишь иностранцев, и французов с англичанами в первую очередь, а перенимать удачные находки не стесняешься.
А что делать, если после тридцати зуб заболел? Пришлось выдрать. И в процедуре приятного мало, и всерьез задумался о будущем. И пригодилось! Совсем гнилых не имею и к сладкому почти равнодушен. Видимо, потому и сохранил не меньше половины.
А тогда отправил к знаменитому Пьеру Фошару, изобретателю зубных протезов, в город Париж учеников для получения специфических знаний. Влетело в немалую сумму, но дело определенно того стоило. Тем более не за свой счет — за государственный. Запросто пробил предложение оплатить учебу. Беднякам эта радость не скоро понадобится, а люди солидные не прочь получить обслуживание в удобном кресле и без кузнечных щипцов в руках целителя. Фошар даже штифты изобрел, что выяснилось задним числом.
Действительно талантливый человек, заметно опередивший время. Кресло вместо стола и набор зеркал, позволяющий заглянуть в рот, самостоятельно изобрел. Как и идею сдачи экзаменов будущими светилами стоматологии. Никаких шуток. Те трое русских студентов, сюрприз — из Сиротского дома, и стали первыми профессорами в университетах. Отрабатывали в них вложенное, передавая знания помимо частной практики. Теперь уже сотни три специалистов российского происхождения имеется. Казалось бы, мало, а по данному показателю обогнали все страны Европы. Ну, наверное, не на душу населения, а по числу, и не все сразу, а по отдельности. Тоже недурственно.
— А потом раз — и сделаешь лучше. Отдельную специализацию для зубодеров придумал на медицинских факультетах. Я бы не сообразил. — Он покрутил головой и задумчиво уставился на графинчик.
Вторую порцию я не допил, и он такие вещи улавливал не хуже придворных. Вздохнул и, не предлагая, налил только себе.
— Знаешь про эту новомодную штучку с обезболиванием при удалении зуба? Без боли, надо же.
— Кокаин для местной анестезии, — сухо объяснил я. А куда было деваться, когда морфий в Германии повторили, пришлось искать другие пути для получения монопольных доходов и облегчения боли страждущим, — прошел апробацию в Институте России, как и хинин для лечения малярии. Давно не имею к нему отношения, но по-прежнему в курсе всех разработок и возможной пользы.
И это чистая правда. Сами по себе препараты нисколько не тайна, но даже в медицинских кругах немногие были в курсе. Все же в Европе эти растения, как и гевеи, не растут. Идеи вводить под кожу слабый раствор кокаина для снятия боли и использовать хинин на побережье Черного моря — мои. Нет, я помнил про разнос возбудителя комаром, но даже не подозревал, насколько распространена малярия на отвоеванных землях. Легко мог в свое время подцепить хоть на Тамани, с непредсказуемыми последствиями. Полно болот и ближе к Анапе. Счастье, что там в основном в холодную пору бывал. Не озаботиться на будущее не мог.
— Верю, — проникновенно сказал Давыдов, — и про то, что все знаешь, тоже. Меня в последнее время крайне интересует, откуда так быстро новости из-за границы узнаешь?
— Магазины с казенным хлебом для того и существуют, чтобы держать резерв на случай неурожая.
Ах как обидно было, когда отстранили! Фридрих в Пруссии удержался, но в Саксонии и Чехии люди сотнями умирали, да и в других немецких землях несладко было. Мы многое могли бы поиметь. И людей для заселения, и специалистов, готовых за мизер стараться. А император Дмитрий Глубокомысленный щедрым жестом российские запасы пруссакам передать изволил. Как же, лучший друг. Фридрих чужой монарх, и интересы собственного государства должны быть ближе всего!
— Так я не о том.
— А о чем?
— Не хочешь говорить, — сказал он без особой обиды. — Ладно. Тогда поговорим как фельдмаршал с фельдмаршалом.
Ну вообще. До сего дня упорно твердил, что мой потолок в качестве военного — командир дивизии. А тут такие речи…
— Силезская война закончилась с ничейным результатом. Если бы не «дипломатический переворот»… — Давыдов отчетливо заскрежетал починенными зубами.
На многих та история подействовала не хуже ушата холодной воды. Идет война, Россия посылает войска на помощь Австрии, и вдруг британцы разрывают союз с Марией-Терезией и идут на соглашение с Пруссией. Десятилетиями наработанные союзы разваливаются, причем Париж моментально входит в альянс с Веной. Для Петербурга отвратительный поворот. Наш недоброжелатель и турецкий советчик заключают договор о взаимопомощи, выбивая единственного союзника на южном направлении.
