— Но тьма продолжала сгущаться, а не рассеиваться, — напомнил я.
Фаенна задумалась.
— Возможно, передача меча Башне усиливает ее саму, и заклятия, которые она хранит. Пока ей не будет отдан последний меч. Тогда круг замкнется, и произойдет нечто иное.
Я бессознательно погладил рукоять Ринальдина. Расстаться с ним при жизни, а не после, как повелось, будет нелегко. Так же, как и с Домом, который, быть может, останется стоять, «умерев» и лишившись заклятий, а может, рухнет. Рухнут ли Дома сразу, или станут всего лишь подвластны времени. И всего лишь сократится долгий срок нашей жизни. И нас оставят цветные сны… Я глубоко вздохнул, прогоняя дурноту. Нет, сны нас не оставят. Ведь заклята сама наша кровь. Но закляты и Башня, и Дома. Что будет, если нарушить эту взаимосвязь? Если лишиться и того странного чувства пока еще смутного узнавания и понимания происходящего, которое разбудила во мне Фаенна Альтерн. И не это ли чувство говорило мне, что потеря цветных снов еще вовсе не означает возвращения светлой яви, слишком долго несуществовавшей в этом мире, уже чуждой ему. А может быть, и губительной.
Мы возвращались, и теперь я вовсе не чувствовал желания вернуться как можно скорее. Меня почти радовало, что Фаенна не может слишком быстро идти, что нас задерживали какие-то мелочи. Я не делился с ней своими сомнениями, но, думаю, она тоже их испытывала. В конце концов, именно она ведь первая сказала вслух, что понимает, почему Дома не были разрушены прежде.
А места были все же не те, чтобы можно было в них задерживаться. Этот день тянулся долго, но перед возможным разрушением всего, что мы знали, его словно бы и не было. Мы спешили пройти мертвые пустоши, и не могли позволить себе долгие остановки даже чтобы поискать воду или поохотиться. Вино в наших флягах, остававшихся при нас, испортилось, превратившись в мутную жидкость с песком. Что же должно было происходить здесь с живыми существами? Всего в нескольких днях от Города, неизбежно обреченного, и уже совсем скоро. Разве значила что-то перед этим потеря какой-либо одной его части — Дома, или даже себя самого? Предвидел ли это кто-то из тех, кто создавал их, и Башню? Предвидел, раз нам доводилось читать в книгах о «последних временах», точь-в-точь похожих на наши. Считал ли он возможным что-то исправить теперь? И мог ли он изменить что-то тогда, когда гибель мира тоже была близка, но совсем иная. И я зацепился за эту мысль — ведь если гибель мира уже была близка тогда, в незапамятные времена, но эти времена и впрямь стали незапамятными, а жизнь, тем не менее, какая бы ни была, все продолжалась, может быть, и у нас еще есть шанс. Но никто не в силах ничего спасти навсегда, каждый в ответе лишь за свое время, какое ему досталось. Пусть оно и может превратиться в очень и очень долгий срок.
День близился к вечеру, когда снова задрожала земля, и перед нами разверзлась трещина, из которой выхлестнулись бледные щупальца. Абсурдно, но мы почти обрадовались, будто встретили старого знакомого. Мы ведь уже встречались с этой тварью, несколько дней назад. Примерно на этом же месте. Это было похоже на некий рубеж, который приближал нас к дому. Схватки на этот раз не было. Щупальца застыли в воздухе, извиваясь, будто присматриваясь к нам всей своей лоснящейся кожей, прислушиваясь, затем потянулись вперед, мягко, и почти робко, улавливая нечто, нас окружающее, будто пробуя наощупь что-то невидимое, и затем, спокойно и аккуратно принялись втягиваться снова под землю. Разверзшаяся в ней трещина затянулась тихо, лишь с легкой дрожью, как плавно прикрытая дверь.
— Как ты думаешь, — поинтересовалась Фаенна со сдержанной иронией. — Оно испугалось нас, или наших мечей? Вспомнило нас, или просто решило, что теперь мы не очень-то живые и съедобные? Как вода с песком?
— Даже не знаю, какое объяснение лучше, — тоже развеселился я. — Будь моя кровь «разбужена», или нет. Но все-таки, мне кажется, оно нас побаивается. По крайней мере, пока. Какой-то древней магии, которую чует. И может быть, частью которой оно является. Так что, возможно, оно принимает нас в каком-то смысле за своего. И, может быть, за сильнейшего.
Я посмотрел на Фаенну. Она слушала меня с вежливым любопытством, и казалась почти такой же как всегда — нам не слишком повредили ни усталость, ни голод, ни даже встреченные уже давно твари в круге. Ожившие статуи остаются ожившими статуями. Вырванные из плащей клочья похожи на изящно взъерошенные перья. Немного встрепанные волосы Фаенны, окаймленные светящимся контуром на фоне темно-графитного неба, напоминали тонкую, очерченную уверенными штрихами картину. И эта картина была прекрасна. Красота умирающего мира сосредоточилась в малой его части, еще способной ее чувствовать и быть ею.
— Я еще не слишком понимаю, что это значит, — проговорил я. — И даже не уверен, что этого еще не произошло. Что той, древней Фаенне не удалось разбудить твою кровь. Мне кажется, отчасти она ее разбудила, иначе мы сейчас не были бы здесь, ты бы не привела меня сюда. И ты отчасти разбудила меня уже тогда, когда позвала искать неведомое. Да и прежде было нечто, что никогда в нас не засыпало, хотя мы и принимали это только за сны. Но что-то, какая-то последняя ступень — она не должна оставаться только домыслами. Не может оставаться только желанием что-то сделать. Нам нужно больше знания, пусть это и не то знание, что передано в книгах. В этом мире мы сами — отчасти книги. И я не единственный, чья «кровь» должна быть разбужена. Мне кажется, в каждом из нас может проснуться нечто различное, что дополнит других. Как бы мало нас ни осталось. Нам нужно будет разбудить и Хоннора.
Фаенна чуть наклонила голову. Божественное легкое движение. Игра четких линий.
— Да. По крайней мере, мы попытаемся.
— Тот из нас, кто сумеет. — Фаенна чуть приподняла бровь, но ничего не спросила. — Думаю, мы просто должны взяться за руки, — сказал я. — И если я уже действительно просыпаюсь, то что-то должно проснуться и в тебе. Ты ведь и впрямь уже почти проснулась.
На губах Фаенны появилась улыбка, глаза мягко замерцали.
— Если что-то еще способно проснуться, пусть проснется, — сказала она.
И мы просто взялись за руки, и закрыли глаза. Произойдет ли хоть что-то?.. Я ощущал биение ее пульса, ток крови внутри точеного полупрозрачного мрамора. Это биение становилось моим, ее кровь становилась моей кровью. Биение, кружение… Нас подхватил невидимый теплый вихрь. Не внешний, скорее, внутренний. Поток того, что пряталось в нашей крови. Старое, спящее волшебство. Ослепительный белый водоворот. А затем все улеглось и рассеялось. Фаенна вздохнула и открыла глаза, через мгновение после меня. В ее глазах, казалось, еще вихрилось ослепительное мерцанье.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
