Однажды во время еды мы говорим о самолете, который загорелся и упал у нас на глазах. Мы видели, как летчик выпрыгнул с парашютом.
— Мы не знаем, что стало с этим вражеским летчиком.
Бабушка говорит:
— Вражеским? Это наши друзья, братья. Они скоро придут.
Однажды мы гуляем по улице во время налета. Какой-то человек в ужасе бросается к нам:
— Вам нельзя оставаться на улице во время налета.
Он тянет нас за руку к двери:
— Идите внутрь.
— Мы не хотим.
— Это убежище. Там вы будете в безопасности.
Он открывает дверь и толкает нас вперед. В погребе полно людей. Стоит полная тишина. Женщины прижимают к себе детей.
Вдруг где-то разрываются бомбы. Взрывы раздаются все ближе. Человек, который привел нас в подвал, бросается к куче угля и пробует в нее зарыться.
Несколько женщин презрительно смеются. Пожилая женщина говорит:
— У него нервы не в порядке. Поэтому ему дали отпуск.
Вдруг нам становится трудно дышать. Мы открываем дверь погреба; высокая толстая женщина отталкивает нас, загораживает дверь. Она кричит:
— Вы с ума сошли? Сейчас нельзя выходить. Мы говорим:
— Люди в подвалах всегда умирают. Мы хотим выйти.
Толстая женщина загораживает дверь. Она показывает нам свою нарукавную повязку Гражданской обороны.
— Я здесь командую! Вы никуда не уйдете!
Тогда мы кусаем ее толстые руки, бьем по ногам. Она кричит, пытается ударить нас. Люди смеются. Наконец, вся красная от гнева и стыда, она говорит:
— Идите! Убирайтесь отсюда! Невелика потеря!
На улице мы переводим дух. В первый раз нам было страшно.
С неба продолжают падать бомбы.
Стадо людей
Мы приходим в дом кюре за чистым бельем. Вместе со служанкой мы сидим на кухне и едим тартинки. С улицы доносятся крики. Мы кладем тартинки на стол и выходим. Все стоят у дверей своих домов и смотрят в сторону вокзала. Прибегают возбужденные дети, они кричат:
— Идут! Идут!
Из- за поворота улицы появляется военный джип с иностранными офицерами. Джип едет медленно, за ним идут солдаты с винтовками наперевес. За ними что-то похожее на стадо людей. Такие же дети, как мы. Такие же женщины, как наша Мать. Такие же старики, как сапожник.
Их двести или триста, и они окружены солдатами. Некоторые женщины несут маленьких детей — на спине, на плечах, или прижимают к груди. Одна из женщин падает; чьи-то руки подхватывают ребенка и мать; их несут, потому что солдат уже прицелился в них из винтовки.
Никто не разговаривает, никто не плачет; все смотрят в землю. Только слышен стук подков на солдатских сапогах.
Прямо к нам из толпы высовывается худая рука с грязной протянутой ладонью, и чей-то голос просит:
— Хлеба.
Служанка, улыбаясь, делает вид, что сейчас отдаст свою тартинку; она подносит ее к руке, а потом, с громким смехом, снова поднимает ко рту, откусывает и говорит:
— А я тоже хочу есть!
Один солдат, который все видел, хлопает служанку по заднице и щиплет ее за щеку, а она машет ему платком до тех пор, пока не остается лишь облако пыли в лучах заходящего солнца.
Мы возвращаемся в дом. Из кухни мы видим кюре, стоящего в своей комнате на коленях перед, большим распятием.
Служанка говорит:
— Доедайте тартинки. Мы говорим:
— Мы наелись.
Мы входим в комнату. Кюре оборачивается:
— Хотите помолиться со мной, дети?
— Вы прекрасно знаете, что мы никогда не молимся. Мы хотим понять.
— Вы не сможете понять. Вы слишком молоды.
— Но вы уже немолоды. Поэтому мы и спрашиваем у вас: кто эти люди? Куда их ведут? За что?
Кюре встает, подходит к нам. Он говорит, закрыв глаза:
— Пути Господни неисповедимы.
Он открывает глаза, кладет руки нам на головы:
— Жаль, что вам довелось стать свидетелями подобного зрелища. Вы все дрожите.
— И вы тоже, господин кюре.
— Да, я стар, и дрожу.
— А нам холодно. Мы пришли в одних брюках. Сейчас мы наденем одну из тех рубашек, что выстирала ваша служанка.
Мы идем в кухню. Служанка протягивает нам пакет с чистым бельем. Мы берем оттуда по рубашке. Служанка говорит:
— Вы слитком чувствительны. Лучше всего забыть то, что вы видели.
— Мы никогда ничего не забываем. Она толкает нас к выходу:
— Ну, успокойтесь! Все это к вам совершенно не относится. С вами такое не случится никогда. Эти люди — просто скоты.
Бабушкины яблоки
От приходского дома мы бежим к дому сапожника. У него в окнах выбиты стекла, дверь выломана. Внутри все перевернуто. Стены исписаны ругательствами.
На скамейке перед соседним домом сидит старая женщина. Мы спрашиваем у нее:
— Сапожника нет?
— Давно уже. Несчастный человек.
— Он не с теми, кто сегодня прошел через город?
— Нет, сегодняшних привезли из других мест. В вагонах для скота. Сапожника убили здесь, в мастерской, собственными инструментами. Бог все видит. Бог рассудит, кто прав, кто виноват.
Когда мы возвращаемся домой, то видим, что Бабушка лежит на спине, раскинув ноги, у садовой калитки, и вокруг нее валяются яблоки.
Бабушка не двигается. Изо лба у нее течет кровь.
Мы бежим на кухню, обмакиваем тряпку в воде, достаем из шкафчика водку. Мы кладем Бабушке на лоб мокрую тряпку и наливаем водку ей в рот. Через некоторое время она открывает глаза. Она говорит:
— Еще!
Мы опять льем ей водку в рот. Она приподымается на локте и начинает кричать:
— Соберите яблоки! Чего ждете, подбирайте яблоки, сукины дети!
Мы собираем яблоки, лежащие в дорожной пыли. Мы складываем их ей в передник.
Тряпка свалилась со лба Бабушки. Кровь капает ей в глаза. Она утирается краем платка.
Мы спрашиваем:
— Вам больно, Бабушка?
Она усмехается:
— Меня одним ударом приклада не убьешь.
— Что произошло, Бабушка?
— Ничего. Я собирала яблоки. Подошла к калитке посмотреть, как их ведут. Не удержала передник, яблоки упали, покатились на дорогу. В самую толпу. Что, из-за этого бить людей?
— Кто вас ударил, Бабушка?
— Ну, кто, вы думаете, меня ударил? Вы что, совсем идиоты? Их тоже стали бить. Били куда попало. Но некоторым все-таки удалось поесть моих яблок!
Мы помогаем Бабушке встать. Мы отводим ее в дом. Она начинает чистить яблоки на компот, но падает, и мы относим ее на кровать. Мы снимаем с нее башмаки. Платок у нее на голове развязывается, под ним совершенно голый череп. Мы завязываем ей платок. Мы долго сидим рядом с ее постелью, держим ее за руку, слушаем, как она дышит.
Полицейский
Мы с Бабушкой завтракаем. В кухню без стука входит мужчина. Он показывает удостоверение полицейского.
Бабушка сразу же начинает кричать:
— Зачем мне здесь полиция?! Я ничего такого не делала!
Полицейский говорит:
— Да, ничего, никогда. Разве что где-нибудь яд припрятан.
Бабушка говорит:
— Ничего не доказано. Что вы мне можете сделать?
Полицейский говорит:
— Успокойтесь, Бабушка. Мы не собираемся доставать из могилы покойников. Их и так не успевают хоронить.
— Тогда что вам нужно? Полицейский смотрит на нас и говорит:
— Яблоко от яблони недалеко падает.
Бабушка тоже смотрит на нас:
— Надеюсь. Что вы опять натворили, сукины дети?
Полицейский спрашивает:
— Где вы были вчера вечером?
Мы отвечаем:
— Здесь.
— Вы не шлялись по забегаловкам, как обычно?
— Нет. Мы были здесь, потому что с Бабушкой произошел несчастный случай.
Бабушка очень быстро говорит:
— Я упала, спускаясь в подвал. Ступеньки гнилые, я поскользнулась. Ударилась головой. Мальчики подняли меня наверх и потом ухаживали за мной. Они просидели рядом со мной всю ночь. Полицейский говорит:
— У вас здоровая шишка, я вижу. В вашем возрасте надо поосторожнее. Хорошо. Сейчас мы обыщем дом. Вы все идите за мной. Начнем с погреба.
Бабушка открывает дверь погреба, мы спускаемся. Полицейский передвигает все: мешки, бидоны, корзины, кучи картошки.
Бабушка вполголоса спрашивает у нас:
— Что он ищет?
Мы пожимаем плечами.
После погреба полицейский обыскивает кухню. Потом Бабушке приходится отпереть свою комнату. Полицейский обыскивает ее кровать. Ни в постели, ни в матрасе ничего нет, только немного денег под подушкой.
Перед дверью в комнату офицера полицейский спрашивает:
— Здесь что такое? Бабушка говорит:
— Эту комнату я сдаю иностранному офицеру. У меня нет от нее ключа.
Полицейский смотрит на дверь чердака:
— Лестница у вас есть?
Бабушка говорит:
— Она сломалась.
— Как вы поднимаетесь наверх?
