– Найду, – сказал Эдди.
– И чтобы как в сказке, никого не осталось… в живых. Нельзя эту погань оставлять. А я…
– Стой, – удержала ее Эва. – Ты ведь помнишь свое прежнее имя?
– Помню.
– Скажи.
– Для чего?
– Не знаю. Может, родные тебя еще ищут?
– И пускай себе ищут. – Кэти пожала плечами. – Хотя навряд ли, но… если и так, думаешь, обрадуются, узнав, чего приключилось? У матушки моей волосы были мягонькими. И пахло от нее сладко. Сладко-сладко. А еще она играла. Садилась вечерочком за клавесину и давай. Нас учила. Но у меня не больно-то ладилось… А она все повторяла, что нужно больше стараться. И отец… Пусть лучше думают, что я живая. Где-нибудь там, далеко-далеко…
– Я… я посмотрю, – сказала Эва. – Но если они до сих пор ищут? И не знают. Это очень страшно: не знать, что случилось с теми, кого любишь.
– Катарина, – сказала Кэти. – Катарина Жеррард. И жили мы на Цветочной улице. Десятый дом. Белый забор, и еще цветы. Мне тогда нравилось, Цветочная улица, десять. И цветы… Скажи, что я не хотела вот так… Соври им, что я умерла давно. Так давно, что… сама придумаешь. Ты умная девочка.
Эва склонила голову.
Сдержать слезы почти получилось.
Почти.
И крылья за спиной обняли. Перья снова гладкие, что шелк, только еще и теплые. И от этого тепла ком в груди разжался, дышать и то легче стало.
Правильно.
Эва ведь не виновата, что все так… Она просто тоже хочет спрятаться. Пусть даже под крыльями.
Под крыльями ворона удобно прятаться.
– Вот и все, пожалуй, да? – Кэти не ушла еще. Она стояла, чуть склонив голову. Но что-то в ней неуловимо изменилось. Будто… будто посветлела? Если туман может посветлеть. – Я… теперь уйду? Куда?
– Не знаю.
– Ты же здесь, значит, знаешь.
– Нет. Я просто шаман. Я могу говорить с духами, но и только. А куда они уходят…
– По-справедливости мне в ад, – спокойно ответила Кэти. – Когда-то говорили, что грешники сгорают в огне. А я не хочу, вот и… осталась. Но здесь так тоскливо. Отпусти?
– В огонь?
– Куда-нибудь. Может, оно и не так страшно… Может, потом я… сумею вернуться?
Раздался нервный дребезжащий звук, и Кэти прикрыла глаза. На губах ее появилась улыбка.
– Мама вот так же… играла на клавесине. Простенькая мелодия. И я все пыталась повторить. – Руки ее поднялись, пальцы пошевелились. – Надо же, помню! Вот так… и теперь. А ты играй.
И Эдди играл.
И почему-то дудка и вправду звенела как старый клавесин. А Эва стояла, спрятавшись под крыльями, слушала и плакала. Плакала и слушала.
Здесь можно.
Здесь ведь все ненастоящее. А когда Кэти не стало, то и музыка оборвалась. И крылья развернулись с тихим шелестом.
– Иди, девонька, – сказал Эдди. – Тебе пора возвращаться. Скажи там, что я бы поел чего. И тебе не помешает. Скоро… поднимемся.
Глава 8,в которой находится место семейному обеду и задушевным разговорам обо всемКогда Эванора Орвуд вдруг замерла, уставившись в угол, я, признаться, испугалась. И не только я. Леди Орвуд крепко побледнела и сказала что-то такое, что леди произносить точно не стоит. А потом спохватилась и позвала:
– Эва? Эва, девочка…
– Вы слышите это? – Тори тоже чашку отставила и сжала голову руками. – Какой… неприятный звук.
Теперь и я услышала. Не сказать, чтобы неприятный. Далекий. Нервный такой. Свербящий. И зовущий. Но стоило отвлечься, и звук исчез.
Леди Орвуд вынула чашку из пальцев дочери, бросила вышитую салфетку, прикрывая пятно на юбке, и вздохнула:
– Опять.
– Опять? – Я помахала перед распахнутыми глазами Эвы рукой. Ничего. – Что с ней?
– Ушла. – Ее сестрица поерзала и заткнула ухо пальцем. – Нет, все-таки до чего мерзкая музыка. Я, пожалуй, выйду в сад. Все равно пользы нет. А чувство такое, будто спицу в ухо суют. Мама, прошу…
– Беги уже.
И она убежала, подхватив юбки. Мне только и осталось, что взглядом проводить.
– Впервые это случилось, когда Эве было семь. Она и не помнит. Но я… – Леди Орвуд разгладила юбки. – Мы тогда отправились на похороны. Моя кузина… ушла в родах. Печальное событие. Все очень огорчились.
Надо думать.
Но я молчала. Только глядела на Эву, что застыла с прямой спиной.
– Дорога еще тяжелой была. Осень. Дождь. Экипаж застрял. Мы промокли все. И опоздали. Получилось весьма неудобно. И у Тори температура поднялась. Я их уложила, а потом ночью еще вставала. Как-то няньки были, но… я им не очень… иногда они весьма безалаберны. Вот. Я пришла и увидела, что Эва сидит в постели. Сидит и смотрит. В стену. Решила, что у нее тоже жар, но нет. Лоб был холодным. А она сидела, сидела, потом просто упала и…
Нынешняя Эванора падать не собиралась. Я надеялась, что и не соберется. Ровненько так сидит. И дышать дышит. Слегка бледновата, но не смертельно.
Пульс тоже ровный. Я руку на всякий случай пощупала. Кожа теплая, живая.
– Наутро она сказала, что ребенка нельзя называть Адамом. Он – Стивен. Вот… Тоже неудобно вышло, но она… она была весьма убедительна. И супруг подтвердил, что ощущает… изменения тонкого слоя, кажется. Он как-то объяснял. Мы уехали. Я надеялась, что это все совпадение, девочка ведь так чувствительна. Еще и дорога, болезнь Тори…
– Дар? – уточнила я.
– Да. Дар начал пробуждаться. Хотя нам говорили, что как такового его нет. Были еще случаи. Сперва спонтанные. Она вот так застывала, даже амулеты, которые муж сделал, не спасали. Одно время он и блокирующие браслеты принес. Но тоже не помогло. Вот… И постепенно Эва научилась уходить сама. По своему желанию. Жутковато, но мы решили не мешать. Она и Тори научила. Вдвоем бродили. Говорили, что там видят, что… а потом однажды Тори просто не очнулась. Эва да, а она… она осталась лежать.
Леди Орвуд поднесла сцепленные руки к лицу, будто собираясь укусить собственные пальцы.
– И сперва мы надеялись, что это временно. Потом тоже надеялись.
– Она ведь вернулась.
– Но вдруг все повторится снова? – Во взгляде леди Орвуд мелькнул страх. И надежда. Причем не понять, на что именно. Что я уверю, будто бы история не повторится?
Или что у меня есть волшебный способ вывести девчонку из транса?
Или… неважно что, главное – пообещать? Ей ведь по сути и нужно лишь это обещание.
– Может, и нет, – осторожно сказала я. – Она не такая беспомощная. И опытная уже. Мне Эдди рассказывал. Она смогла найти дорогу из того дома. Так что тут бояться нечего.
Леди Орвуд кивнула.
– И все-таки иногда мне хочется, чтобы у них не было Дара.
– Тогда мы вряд ли отыскали бы ее.
– Я понимаю, но… у них и так немного шансов найти мужа. Хорошего мужа, а не такого, которому нужны лишь деньги. Теперь еще и это…
Тихий вздох.
– Не спешите. – Вот тут я точно знала, что сказать. – Мужья – они как тараканы, порой сами заводятся, вне зависимости от желания.
По-моему, прозвучало это несколько двусмысленно, но леди Орвуд взглянула с благодарностью.
А Эва вдруг качнулась и моргнула.
Взметнулись руки к лицу.
И дыхание сделалось частым-частым.
– Я… я…
– Ты. – Я взяла ее за руку. – Как тебя зовут, помнишь?
– Эванора. – Она посмотрела на меня с удивлением. – И-извините. Пожалуйста. Кажется… Я не специально, мама! Просто он позвал, и… устоять невозможно. Ох…
– Тебе дурно?
– Нет… И он просил передать, что не откажется от обеда. Я тоже. Это все забирает столько сил. Голова опять кружится, но пройдет.
– Оно хоть того стоило? – поинтересовалась я.
И Эва прикрыла глаза, а потом ответила:
– Да. Стоило.
Они и вправду явились. Эдди, взъерошенный и, кажется, раздраженный. Чарльз, потирающий челюсть, и клянусь, что на скуле его постепенно проступал синяк. И слегка виноватый тип, которого мне представили как Эдвина Дархарда. Мрачный, как ночь, Орвуд-старший, от которого во все стороны тянуло мертвечиной. И несколько растерянный Бертрам. Этот, кажется, совершенно не понимал, что произошло.
