на варварском языке». Иными словами, население этой области отличалось от народов, с которыми он сталкивался прежде, и потому было для него непонятно, и он отнесся к жителям с обычным для европейца пренебрежением. Он достаточно справился с отвращением, чтобы отметить их кочевой образ жизни: «Иногда они остаются в горах, а иногда на равнинах, в зависимости от того, где могут найти хорошие пастбища для своих стад, потому что они не пашут землю, а живут одним скотоводством. И эти туркмены почти всегда живут в полях вместе со своим скотом и носят одежду из шкур, и дома у них из войлока или из шкур».
Зато их ковры привлекли взгляд купца, уже наученный различать хорошую работу.
«Лучшие в мире ковры, – отмечает он, словно готовя рекламное объявление, – из багряного шелка и других цветов, с золотом, очень красивые и яркие, отменного качества». Столь высокая оценка подразумевает, что он с энтузиазмом скупал их и что «красивые и яркие» цвета помогли Поло извлечь выгоду из этих сделок. В торговле Поло были столь же удачливы, сколь в путешествиях.
Привыкая к жизни путешественника, Марко с трудом переносил смешение культурных традиций и вер – не говоря уже о языках, пище и одежде. «Этим монголам безразлично, какого бога почитают в их землях, – объясняет он. – Если только все верны хану и послушны, и платят назначенную дань, и блюдут правосудие, они могут поступать со своей душой как им угодно». Живущие под властью монголов свободны были оставаться «иудеями, язычниками или сарацинами – то есть мусульманами – или христианами».
Такая свобода вероисповедания поражала молодого Марко, и он никак не мог понять отношения монголов к христианству. «Они признают… Христа Господом, но говорят, что он гордый Господь, потому что не желает быть среди других богов, а хочет быть Богом над всем миром. И в иных местах у них делают Христа из золота и серебра и прячут его в сундуке и говорят, что он великий Бог, владычествующий над христианами».
Марко пришлось привыкать: на Шелковом пути не было места консерватизму и узости взглядов.
В Турции Марко собирал рассказы о Ноевом ковчеге, якобы причалившем к горе Арарат, высочайшей вершине тех мест. Знакомясь с множеством окружавших его религий, он жадно искал подтверждения описанных в Библии событий, касающихся «мирового судна». В Книге Бытия говорится, что на семнадцатый день седьмого месяца ковчег причалил к горе Арарат.
Марко, в духе своей простодушной веры, искал доказательств и приходил в недоумение. «Она так широка и длинна, что ее нельзя обойти за два дня, – пишет он о горе, – вершина всегда покрыта обильными снегами, потому что снег там вовсе не тает». Кругом царит покой, и «ковчег виден издали, ибо гора, на которой он лежит, очень высока и почти весь год покрыта снегом, и в одном месте… издалека виднеется что-то большое и черное, но вблизи ничего не видно». Вероятно, его обманул пласт застывшей лавы, видный издалека, то открывавшийся, то скрывавшийся под снегом, который он принял за ковчег.
Изложив историю о последнем причале ковчега, Марко теряет к ней интерес. Он признает, что на горе Арарат нет ковчега, по крайней мере, он не смог его увидеть воочию – но как чудесно, если бы он был.
Марко возвратился к реальности, добравшись до большого торгового города Мосул на реке Тигр. Здесь он впервые познакомился с империей пустыни, с ее шумными базарами и изобилием товаров. Мосул до монгольского завоевания в 1182 году оставался исключительно под мусульманским правлением, но ко времени прибытия Поло он был открыт разным религиям, включая христианство. Здесь можно было видеть могилу ветхозаветного пророка Ионы, однако Марко о ней не знал. Начинающего купца скорее занимал муслин – прочная, плотная небеленая ткань, издавна производившаяся в городе.
В Мосуле Марко познакомился с последователями Нестора, в V веке бывшего патриархом Константинополя. Нестор отстаивал идею двойственной природы Христа, человеческой и божественной, непрочно объединенной в сущность, которую Нестор называл «синафея», или «конъюнкция». С точки зрения Эдуарда Гиббона, жившего в XVIII веке, Нестор «тонко отделял человечность своего господина Христа от божественности Господа Иисуса». Однако для последователя римского христианства времен Марко эта идея граничила с ересью, хотя вопрос был более сложен, чем в прямолинейном изложении Гиббона. Согласно несторианскому учению, Марию можно было почитать лишь как мать человека Иисуса, но не как Матерь Божью. Рим, напротив, настаивал, что Христос – одно лицо с двойственной природой, образующей «гипостатичное», или нераздельное, единство. Интеллектуалы обоих течений могли обсуждать эти различия до бесконечности, и вполне возможно, что спор возник не столько от действительных расхождений, сколько от разного понимания греческих философских терминов. Тем не менее раскол между несторианами и римской церковью сохранялся.
Несториане установили свое патриаршество в Багдаде, а их влияние ощущалось по всей Сирии, Малой Азии, Ираку, Персии и даже в Китае. В 735 году они обратились к императору династии Тан за разрешением построить церковь в имперской столице Чанань (ныне Сиань). Разрешение было дано, и они превратили город в центр несторианской церкви, где учили своих приверженцев Ветхому и Новому Заветам и зачастую обращали в свою веру китайцев, и не только их. Несмотря на попытки подавить их учение, они преуспевали до конца династии Тан, после чего рассеялись.
Пока несториане пытались отыскать надежную гавань в Азии, Западная Европа в недоумении смотрела на этих «восточных христиан», как их иногда называли. Марко часто упоминает о встречах с несторианами, но находит их загадочными и «несовершенными» – то есть еретиками.
Багдад, где во времена Марко Поло еще восседал патриарх несториан, лежит в 220 милях к юго-востоку от Мосула. Марко уверенно описывает Багдад, но маловероятно, что он действительно побывал там. Чтобы скрыть это упущение, он прибегает к байкам, начиная с длинной сказочной истории о тридцать седьмом багдадском халифе – мусульманском правителе – и смиренном христианине-сапожнике, завершая ее фантастическим тайным обращением халифа в христианство. Похоже, к этому замысловатому и несколько слащавому рассказу приложил руку Рустикелло.
В том же духе Марко со вкусом повествует о гибели халифата от рук монголов. В данном случае его отчет основан на известных ему реальных событиях. Он относит рассказ к 1255 году – в действительности это был 1258-й, – когда Хулагу, один из внуков Чингисхана, поклялся покорить древний халифат и присоединить его к быстро расширявшейся Монгольской империи. Со времени своего расцвета при Гарун аль-Рашиде, правившем более четырех столетий назад, Багдад терял свой блеск, но все еще представлял серьезный вызов для потенциальных захватчиков. В преддверии
