домов, напоминающих каменный блок. – Фараон руками показал параллелепипед своему невидимому собеседнику. – Пойми, они должны быть одинаковыми, потому что перед Атоном все равны! Только несколько дворцов и храмов возвышаются в столице.
Атон, взгляни на мой дворец. Это настоящее чудо! Самое большое здание из тех, что возводили люди. Все стены и колонны расписаны моими художниками. А какие изразцы?! У входа стоит мое изваяние в золоте, но даже оно сделано во славу тебе, а не мне!
Да, отец, я создал совершенно новое искусство! Старые каноны не могли соответствовать красоте и величию моего замысла. Если, с одной стороны, перед Атоном все равны и сам он един, то есть одинаков для каждого, а с другой, искусство – это взгляд с точки зрения всевышнего, значит, владыка Египта должен изображаться так же, как простолюдин: без прикрас, гипертрофии и условностей. Прежде художники ваяли всех богов с лицом текущего правителя, а членов нашей династии рисовали идеальными исполинами, возвышающимися над остальными. Мои новые творцы каждого изображают, как он есть, реалистично. В том числе и Атона – в виде кружка с лучами, солнечного диска. Откуда предки взяли, будто бог похож на человека? Что за странное заблуждение?!
К сожалению, старые зодчие и художники не смогли справиться с новым искусством. Мне пришлось разогнать их, как жрецов, вельмож и многих других. Но найти новых творцов оказалось легче легкого – я набрал их из народа. Те, кто никогда не учился этому ремеслу, кому не вдалбливали символические условности канона, способны только на то, чтобы воспроизводить жизнь непосредственно. Такой, какой ее видишь ты, Атон. Именно это мне и было нужно! Я всячески способствую любому творчеству, поскольку через живописцев и скульпторов ты разговариваешь с людьми.
Отец, признайся, можно ли было в твое время представить портрет правителя, целующего свою супругу или держащего дочерей на руках? Но посмотри, таких рисунков полно в моем новом дворце. А больше всех этот, – Эхнатон указал рукой, – на котором моя жена, прекрасная Нефертити, сидит у меня на коленях и болтает ногами.
Видишь, больше нет непреодолимой дистанции между правителем и простолюдином, как нет ее между правителем и богом. Повелитель стал человеком, и бог стал повелителем!
Атон, не так давно я провозгласил тебя действующим владыкой Египта. Всем писарям приказано рядом со словами „Солнце“ и „Атон“ указывать „жив и здоров“, как это принято при упоминании властвующего правителя. Никакой разницы между нами с тобой более нет. Как нет разницы между небом и землей. Ты видел „дом Атона“, который я построил для тебя? Это самый крупный и самый богатый из всех храмов! И весь город, мой Ахетатон, возведен по тем же планам, что и твой дом. Столица повторяет пропорции храма с точностью до подобия. Как бы я хотел никогда отсюда не уезжать!»
Так говорил Эхнатон, и его самого эти слова приводили в недоумение. Он не понимал, почему обращается то к отцу, то к Атону. Поразмыслив над содержанием разговора, фараон растерялся еще больше. Для чего всевидящему светилу описывать то, что и так простирается перед его взором? С другой стороны, зачем говорить с умершим, будто он может услышать? Однако подобные разговоры Эхнатон вел изо дня в день и ничего не мог с собой поделать. Он постоянно размышлял о своем новом положении и тех переменах, которые происходили его стараниями. Наполненный мыслями о них, фараон воспринимал себя не столько как правителя, сколько как сына, а значит, беспрестанно думал об отце. Равно как и об Атоне, которого ощущал в себе или себя – в нем. Сын, отец и бесплотное божество – эти три сущности сосуществовали как нечто единое, но одновременно и обособлялись в его сознании.
«Отец… Да подожди ты, не уходи… Отец, вот уже несколько лет я безвылазно живу в Ахетатоне, и уехать нет никакой возможности. Это опасно – меня могут убить за пределами моей столицы. Все враждебны! Все ненавидят! Понимаешь, прежние вельможи злятся за то, что я лишил их власти. Ходят слухи, будто недавние жрецы Амона, Тефнут, Геба, Исиды и прочих мнимых богов уже назначили награду за мою голову. Они посягнули на своего владыку! Меня не любят даже простые люди. Они продолжают верить в тех, в кого привыкли. В кого верили их отцы и деды…
Если здесь, в Ахетатоне, кто-то еще способен услышать и понять мои речи, то в провинции ни один человек не принимает Атона. Да и из столицы многие уехали после того, как… Раньше считалось, что с восходом мертвые просыпаются в своем царстве и следуют за светилом по преисподней. Я же рассказал, что теперь они все устремляются в Ахетатон. Как только простые столичные жители узнали об этом, они принялись проклинать меня и едва не закидали камнями. Я объяснял, что в этом нет ничего страшного, что все мы едины и мертвые никого не обидят, но люди не стали слушать, а сразу ушли из города.
Отец, прости, тревожные новости мне приносят из пограничных земель. Мои прежние подданные и союзники грабят нашу страну. Мы почти утратили владения близ Вавилонии и Митанни, но это еще полбеды… Наш давний и могущественный враг, хеттский царь, пошел в наступление, и митаннийцы, прикрывавшие нас прежде, более не помогут. А что я могу поделать, когда мои люди не верят в меня и мое Солнце? Как я могу думать о далеких кампаниях, когда сейчас здесь мои египтяне теряют бога?.. Я даже армию не могу отправить навстречу хеттам, потому что тогда меня убьют во дворце.
Отец, прости, из-за меня страна утратила все то, что было завоевано многими поколениями славных правителей… Больше нет того богатства… Пытаясь построить новый Египет, я уничтожил старый. Я опозорил нас всех».
Так говорил Эхнатон, обращаясь к старику, просящему милостыню возле дворца. Раньше фараон не потерпел бы побирушку в своем городе Атона, но теперь ему было не в чем упрекнуть нищего.
Важно другое. Как родной отец не слышал Эхнатона, когда тот обращался к нему, как глух был Атон, так и старик не внял его речам. Пораженный тем, что к нему подошел богоподобный правитель, несчастный потерял сознание. В отличие от большинства соотечественников, он верил фараону и почитал его как Солнце.
«Отец, я должен сказать тебе…» – но последние слова Эхнатона не сохранились. Как не сохранились и другие его высказывания. Каждая мысль, каждая идея, каждое дело, каждое строение фараона-еретика и весь город Ахетатон были стерты с лица земли сразу после его
