попил воды, ушел в телегу спать. Легко стало, успокоился. Утром она ходит по ограде, управлялася.
— Ну что? Куда сегодня пойдешь?
— А тебе какое дело? Пойду с ребятами гулять...
— Ну, гляди. — Сама в дом ушла.
...И вот пришли "госпожинки" — пост. (А она для вида соблюдала. Кулагу заварила). А меня перед тем Костя Хромой подзывает:
— Иди-ка к Кольке Семенычу, попроси у него собачьих хохоряшек штуки две, принеси.
Я пошел, взял, принес Косте. Он высушил, измял, пошептал и дал мне порошочек.
— Подсыпь-ка ей в кулагу, да сами-то не пробуйте!
Я с вечера обделал все. Она у окошка сидела, с бабами болтала языком.
Вот она нас накормила, сама села, куском макнула в кулагу и только надкусила — сразу на пол, пена изо рта, бить ее стало... Я выскочил, отца отправил, а сам боюсь. Побежал к Косте... Отец рассказывал: вот ее хлестало, ажно волосы на себе рвала...
Через два дня поправилась, встретила меня во дворе.
— Эх, и гад же ты!
— А ты-то кто? Зачем ты меня испортила?
И с тех пор она уже ничего не могла. Тут Костя-то и возвысился. А то ведь она сильней его была.
ИЗВИНИ, Я ВРОДЕ ПОПЫТАЛА...
У меня еще мать была жива, и отец. Было еще до армии, до кадровой... Ну да, где-то в тридцатом году.
Была у нас корова. А рядом тут соседка жила. Мать про нее все говорила:
— Она худая. Что бы она не натворила нам.
Я говорю:
— А что, мама?
— Она, — говорит, — хомуты надевает.
— Ну, да какие хомуты?
— А вот. Ты на нее шибко-то не ругайся, а то она может хомут надеть — пропадешь.
...Ну и вот. Эта корова, значит, вскором пришла: вымя все разнесло! Мать сразу видит: хомут надели. Корова зашла и сразу на пласт. Мать:
— Это она наделала! — И идет к ней. Приходит.
— Девка, ты это что же наделала у меня с коровой-то? Хомут надела?
Она туда, сюда:
— Ой, да верно, я попробовала на вашей корове, как получится.
— Да ты что? Ты у меня корову-то решила!
— Но, извини, я вроде попытала. — И к этому старику, Афанасию Павловичу, пошла, он и снял (она наденет, а сама снять уже не может. Ни в коем случае).
...А то на людей надевают. Быстро — опухоль, как будто змея укусит, — пухнет...
Афанасий Павлович-то почертил — к утру поднялась корова-то.
АКУЛЬКА И ДУНЬКА
У нас в одной деревне было. Тетка рассказывала про Дуньку и Акульку.
Шел один нищий по этой деревне, зашел к одной хозяйке. Она стирала, что ли. Говорит:
— Некогда мне тебя угощать.
Ну, он и пошел. Пошел да и сказал:
— Попомнишь меня.
С этого дня и началось чудиться. Акулька с Дунькой разговаривают друг с другом на печке и пакостят. То золы, то коровьего кала намешают в еду. Суп поставят в русскую печь, сами в поле уйдут, а Акулька с Дунькой намешают всякой дряни. Чай только вскипятят да и пьют один. А масла раньше помногу сбивали, так его в баню поставили, они и там все обезобразили.
Так и мучились с ними. Дело к зиме стало. Ночью уйдут во двор, скот гоняют. Утром кони в мыле, пена изо рта, косы в гриве. А потом придут и разговаривают:
— Ты замерзла, Дунька?
— Да нет, а ты, Акулька? — А самих-то не видно.
Мучились, мучились с ними. Потом кто-то научил попа позвать. Поп пришел, молитвы читает. Народ в избе собрался. А Акулька с Дунькой пустили с печки в попа скалкой. Поп перепугался, народ тоже. Как давай все из избы! А Акулька с Дунькой ступеньки крылечка разобрали — все кубарем!
Сколько времени, может, с год, так в доме было. Они и в другой дом укочевывали, так Акулька с Дунькой тоже туда перешли. Давай отыскивать старичка, нашли в одной деревне. Говорят:
— Напоим, накормим, денег дадим, только давай, мол, дед, помогай, убери.
Ну и правда, напоили, накормили, денег много дали. Пошел он. Где-то из поленницы вытащил две куклы. Вот вам, говорит, Акулька с Дунькой.
Это тетка из той деревни нам рассказывала.
КУКЛА ПЛЯШЕТ
Я в девках была. В Кирге жила. У меня племянник был. Мы жили на горе, а он так, под горой жил. И вот, были вечерки раньше, собирали на вечер дома и девок, и парней, всех: верховские идут, низовские идут... На балалайках играют, пляшут, вальс танцуют — по старинке.
Кончилось это в двенадцать часов уже, идти домой надо. Идет этот мой парень, племянник-то. Вот идет. Дошел до ворот и стал. Видит: кукла пляшет. Как пройти домой? Кукла пляшет и все. Как она живая! Он:
— Ай, черт побери! Что она мне, эта кукла-то?! — Ворота-то открыл, только пошел — она стук ему сюда! В голову. Пришел домой, лег спать. У него жар поднялся. Вот заболел, заболел. Его отец туда возил, сюда... Ничего не могли сделать. А он не сказал, что его кукла в голову стукнула. Высох он, и вот уж осталось ему два дня или три, как помереть. Он сказал:
— Мама! Я умру — вы вот этот столб выкопайте и посмотрите, что там есть. Меня кукла раз в голову тут ударила, может, я из-за этого и хвораю...
Он умер. Они столб-то выкопали, там кукла. К этой кукле — его была рубашка, который умер-то — воротник был пришитый и брюки какие были — ошкур пришитый, и волосы его были. Мать-то потом узнала: вот, это наколдовали, это по злобе. Один парень только у ней был, больше никого не было. Мы все его звали братка. Он выболел, ну прямо одни кости. Я помню, как он лежал. Он сказал:
— Мама, эту куклу сожгите.
Знаете, вот я стояла, я помню. Эту куклу потом отец выкопал, посмотрели ее — все Сенькино (а его звали Семен), все его: от рубашки, волосы... Они эту куклу взяли, в огонь бросили. Знаете, что она там делала?! Она вот так там вилась, прискакивала... Сгорела.
ОБЕЩАННЫИ РЕБЕНОК
ТАК вот в Пялицы было тоже, сказывать-то неохота, сидели на тони, ловили будто летом старик со старухой, и ребенок у них
