Географические особенности побережья Северной Норвегии – изобилие фьордов, обрывистые высокие берега, большие глубины возле них – давали фашистскому флоту возможность базировать свои корабли маневренно и рассредоточенно. Готовясь к нападению на Советский Союз, германское командование держало наготове в Северной Норвегии и Северной Финляндии один финский и два немецких корпуса, сведенных в армию «Норвегия».
Планом операции намечалось овладеть Мурманском и главной базой Северного флота – Полярным, захватить Кировскую железную дорогу и тем самым изолировать Кольский полуостров от центральных районов страны, оккупировать Советскую Карелию и овладеть всем бассейном Белого моря до Архангельска включительно.
Немецко-фашистское командование рассчитывало осуществить свои планы на Севере молниеносно, используя в основном сухопутные силы и авиацию. Бомбардировщики должны были нанести массированные удары по Полярному и Мурманску и разрушить шлюзы Беломорско-Балтийского канала, чтобы отрезать Северный морской театр от Балтийского. Немецкие морские силы на Севере к началу войны были незначительны. Базировались они на порты и базы Варангерфьорда, в частности на Петсамо (Печенгу) и Киркенес.
Боевые самолеты 5-го воздушного флота, ВВС Финляндии и транспортная авиация фашистов располагали в Заполярье значительной аэродромной сетью. Для непосредственных действий против Северного флота было выделено около 170 самолетов, в том числе до 100 бомбардировщиков.
Протяженность фронта превышала здесь 300 километров. Врагу противостояла 14-я армия под командованием генерал-лейтенанта В.А. Фролова. Две её дивизии (из пяти) действовали на мурманском направлении.
Правое крыло армии, оборонявшее мурманское направление, поддерживал Северный флот. Самый молодой из флотов нашей страны, он имел к началу войны сравнительно немного кораблей. Эскадренных миноносцев было всего восемь, а подводных лодок – пятнадцать. Не хватало и хорошо оборудованных баз. Для стоянки кораблей приходилось использовать гавани Мурманска и бухты Кольского и Мотовского заливов.
Военно-воздушные силы Северного флота также были невелики – всего 116 самолетов, в основном устаревших типов. В начале войны мы фактически могли использовать только три аэродрома. Запасные аэродромы и посадочные площадки лишь строились. Ударной авиации, по существу, не было.
В начале войны противник на Севере имел превосходство в сухопутных войсках и авиации и уступал Северному флоту только по числу подводных лодок. В надводных кораблях было относительное равенство сил.
Итак, войска генерал-полковника Дитля начали решительное наступление на Мурманск. Упомянутый уже немецкий автор Ф. Руге признает, что «это предприятие было задумано как чисто сухопутная операция, но влияние моря очень скоро дало себя почувствовать». Ссылка на то, что «местность оказалась настолько непроходимой», что горным войскам удалось преодолеть всего половину расстояния до Мурманска, неубедительна. Характер местности, конечно, был известен немцам, и прежде всего финнам. Не случайно там были заранее сосредоточены горные войска.
Горным войскам генерала Дитля в летние месяцы (июнь-сентябрь) не позволила продвинуться ближе к Мурманску отнюдь не местность, а наша 14-я армия и Северный флот. С того момента, когда для Мурманска возникла реальная и серьезная угроза, советские сухопутные части и флот действовали исключительно согласованно. И надо сказать, десант морской пехоты, а также поддержка кораблей сыграли свою роль в деле помощи армии. Немецкий же флот, имея на то все возможности, не обеспечил безопасность фланга своей армии. В середине июля мы не на шутку опасались за главную базу флота – Полярный, но, когда фронт стабилизировался, командование Северного флота получило возможность использовать свои подводные лодки и часть авиации на коммуникациях противника, ведущих к Петсамо и Киркснесу. Было потоплено более 10 транспортов (из них несколько с войсками). После этого генерал Дитль стал настойчиво просить о помощи. И помощь к нему пришла. Уже зимой 1941/42 года фашистское командование, оценив значение северных коммуникаций, перевело в базы Северной Норвегии линейный корабль «Тирпиц», три тяжелых и один легкий крейсер и немало других кораблей, в том числе эсминцев, подводных лодок, торпедных катеров. До 520 было доведено число самолетов.
Увеличилось число кораблей и на нашем Северном флоте, но в основном за счет мобилизованных судов гражданских наркоматов и ведомств. Их пришлось срочно переоборудовать в сторожевые корабли и катера, минные заградители, катера-тральщики, плавучие базы. Конечно, многие из них не отвечали требованиям, предъявляемым к военным кораблям. Некоторые боевые корабли пришли летом 1941 года на Северный флот с Балтики и позднее, в 1942–1943 годах, – с Тихого океана.
Военно-воздушные силы Северного флота пополнялись самолетами с Балтики, Черного моря, из Военно-воздушных сил Красной Армии и самолетами, приобретенными у союзников. К ноябрю 1942 года в авиации североморцев насчитывалось 318 боевых единиц. Это уже была сила!
Но к тому времени многого добился и противник. Прежде всего существенно изменилось в его пользу соотношение военно-морских сил на Севере. Немецкий флот в Заполярье стремился обеспечить свои морские коммуникации вдоль побережья Северной Норвегии и срывать наши морские перевозки.
Однако наш Северный флот настойчиво продолжал нарушать морские коммуникации фашистов, защищал свои и поддерживал приморский фланг 14-й армии.
Командующего Северным флотом адмирала Арсения Григорьевича Головко я знал и раньше, до войны. Он воевал добровольцем в Испании, после командовал Каспийской и Амурской флотилиями, а в июле 1940 года его назначили на Север. Произошло это неожиданно. Когда меня перевели на работу в Москву, флотом на Севере уже около года командовал В.П. Дрозд. Энергичный, инициативный и, бесспорно, смелый моряк, Валентин Петрович много работал, стремясь поднять боеспособность своего молодого флота. Мне думалось, он вполне на месте. Но на его судьбу повлияли обстоятельства, от него лично мало зависевшие.
В разгар боевой подготовки летом 1940 года на Севере произошло несколько аварий. Вызванный в наркомат, В.П. Дрозд объяснил причины этих аварий и внес предложения, как избежать их в дальнейшем. Помнится, едва он уехал, меня вызвали в Кремль. На столе у И.В. Сталина лежало новое донесение о чрезвычайном происшествии.
После обсуждения в наркомате лучшим кандидатом на место В.П. Дрозда был признан А.Г. Головко, служивший тогда на Амуре. Возражений это предложение не вызвало, и Арсений Григорьевич приехал в Москву. «Большой разницы в климате нет, – сказал он мне при встрече и пошутил: – Вот только плохо, что теперь к наркомату буду ближе». К слову сказать, дальневосточники всегда считали преимуществом то, что они находятся «подальше от начальства».
В Москве Головко был принят Сталиным и, получив задание «навести порядок на флоте», выехал в Полярный. За год, оставшийся до войны, А.Г. Головко успел основательно познакомиться с людьми, морским театром и кораблями. Флот был небольшой, а водные просторы огромные.
Мне запомнилась поездка на Север осенью 1940 года. В начале сентября мы с командующим прошли на одном из эсминцев от Мурманска до Архангельска. Заходили во все бухты и заливы. Было еще тепло, но в Иоканге лежал прошлогодний снег. Головко, хорошо знавший Дальний Восток, привез оттуда известную там шутку о Колыме, переложив ее применительно к условиям сурового Баренцева моря: «Иоканга, Иоканга – чудная планета: двенадцать месяцев зима, остальное – лето».
В перспективе на этом огромном и открытом (с выходом в океан) морском театре намечалось создать мощный флот. Но пока это была лишь перспектива. Большие судостроительные заводы только сооружались.
Недостаток кораблей на Севере старались компенсировать установкой береговых батарей. Вот на них-то мы с Головко и сосредоточили внимание во время нашей поездки. Места, где ставили батареи, были глухие, дорог мало, иногда приходилось добираться туда на тракторе. Одни батареи были готовы, другие еще устанавливались, а некоторые существовали пока лишь в проекте, на бумаге.
Во время этой поездки я смог впервые обстоятельно познакомиться и с морским театром и с новым командующим Северным флотом. Нельзя было не оценить его верных и метких определений роли подводных лодок и авиации на Севере. Понравилась его общительность, умение разговаривать с подчиненными.
Мне пришлось где-то читать, что у Головко были «длинные девичьи ресницы и профиль испанского гидальго». Характеристика для адмирала не совсем обычная! Меня, естественно, интересовало другое: его знания, умение применить их в случае войны. Арсению Григорьевичу довелось встретить войну и всю ее провести, как он писал, «вместе с флотом». Успешные действия флота на Севере – лучшая аттестация для командующего. Но нет, видно, на свете людей без «сучка и задоринки». Адмирал Головко был слишком чувствителен для военачальника. Порой приходилось задумываться над этим. Так, находясь во время войны на Северном флоте, я как-то высказал ряд довольно безобидных замечаний. Головко расстроился до слез, прямо-таки потерял душевное равновесие. Узнав об этой его слабости, я потом был осторожнее. Впрочем, я никогда не замечал, чтобы повышенная чувствительность отрицательно сказывалась на его работе.
