тайной лестнице в подземелье дворца; и, крадучись, словно неостановимые коварные тени, по лабиринту ночных коридоров они добрались наконец до самого нижнего подземелья.
Здесь, в клубах паутины и черной пыли незапамятных времен, они нашли, как и было предсказано, глиняную статую, чьи грубые черты принадлежали одному из забытых земных божков. Иллейро разбил изваяние обломком камня, и они с Гестаийоном извлекли из полого нутра статуи великолепный меч благородной стали, тяжелый ключ бесскверной бронзы и таблички из блестящей меди, на которых было высечено, что нужно сделать, дабы избавить Синкор от темного владычества некромантов и вернуть людей в милосердные объятия смерти.
Бронзовым ключом Иллейро отпер, как приказывала табличка, низенькую узкую дверцу в задней стене нижнего подземелья, что скрывалась за разбитым изваянием, и они увидели то, о чем было сказано в пророчестве. Винтовая лестница из темного камня вела вниз, в неведомые глубины, где, как в гигантской топке, все еще клокотал угасающий земной огонь. Оставив Иллейро охранять открытую дверь, Гестаийон иссохшей рукой поднял меч и зашагал обратно в зал, где, раскинувшись на ложах розового и пурпурного цвета, в окружении покорных рядов бледных мертвецов спали пьяным сном некроманты.
Ведомый древним пророчеством и обретенным знанием, Гестаийон взмахнул мечом и одним ударом по очереди отсек Мматмуору и Содосме головы. Затем, как велели таблички, он разрубил их тела, каждое на четыре части. И некроманты, испустив свой нечистый дух, остались замертво лежать на своих пышных ложах, окропляя багрянцем розовый и разбавляя более яркими оттенками унылый пурпур богатых покрывал.
И тогда благородный Гестаийон, обращаясь к сородичам, что стояли безмолвно и равнодушно, едва ли осознавая свое избавление, заговорил сухим шелестящим шепотом, но в то же самое время повелительно, как царь, что отдает приказы своим подданным. Мертвые императоры и императрицы зашевелились, точно осенние листья на внезапном ветру, и по толпе пробежал шепот, который быстро распространился за пределы дворца, чтобы окольными путями оповестить всех мертвецов в самых дальних уголках Синкора.
Всю ночь и весь следующий за ней кроваво-сумрачный день в свете дрожащих факелов и под лучами гаснущего солнца бесчисленная армия тронутых тлением покойников и оборванных скелетов устрашающим потоком тянулась по улицам Йетхлиреома и через дворцовый зал, где Гестаийон сторожил поверженных некромантов. Ни на миг не замедляя движения, эта процессия бесплотных теней с застывшими, отсутствующими взглядами двигалась к подземелью под дворцом, чтобы пройти сквозь распахнутую дверь, у которой стоял Иллейро, а затем спуститься по тысячам тысяч ступеней к пучине, что клокотала затухающим огнем. Там они с края пропасти бросались в объятия смерти во второй раз, чтобы сгинуть в пылающей бездне.
Но после того, как все обрели избавление, Гестаийон еще оставался на посту, один в угасающем закатном свете, у разрубленных на куски тел Мматмуора и Содосмы. Здесь, подчиняясь велению спасительных табличек, он в первый и последний раз опробовал заклинания древней некромантии, которые выучил в годы расцвета своей мудрости, и произнес заклятие, обрекавшее обезображенные тела колдунов на вечную жизнь в смерти, которую те уготовили народу Синкора. Едва заклятие сорвалось с его бесцветных губ, головы некромантов бешено завращали свирепыми глазами, а туловища и отсеченные члены начали корчиться на императорских ложах в запекшейся крови. После этого, не оборачиваясь, зная, что выполнил все в точности так, как было предписано и предопределено с самого начала, благородный Гестаийон предоставил злосчастных некромантов их судьбе и устало побрел сквозь лабиринт погруженных во мрак подземелий, где ждал Иллейро.
И в безмятежном молчании, ибо в словах они более не нуждались, Иллейро и Гестаийон прошли через раскрытую дверь нижнего подземелья, а Иллейро запер ее за собой ключом из бесскверной бронзы. А затем по спиральной лестнице они направили свои стопы туда, где клокотало угасающее пламя, и воссоединились со своими сородичами и подданными в окончательном и абсолютном небытии.
Что же до Мматмуора и Содосмы, то говорят, будто бы их четвертованные тела по сию пору ползают в затерянном Йетхлиреоме, не находя ни покоя, ни облегчения, и тщетно ищут в черном лабиринте нижних подземелий дверь, запертую Иллейро.
Семена из гробницы
– Да, я нашел это место, – сказал Фалмер. – Место весьма необычное, как его и описывают легенды.
Он быстро сплюнул в костер, словно ему физически неприятно было говорить, и, наполовину отвернувшись от испытующего взгляда Тоуна, угрюмо и мрачно уставился в густую чащобу венесуэльских джунглей.
Тоуна, которого еще мучили слабость и головокружение лихорадки, свалившей его и помешавшей продолжить путешествие, озадачили эти слова. С Фалмером, похоже, за три дня отсутствия произошла необъяснимая перемена – но перемена до того неуловимая и в некоторых своих проявлениях непостижимая, что сути ее не поймешь.
Кое-какие ее проявления, однако, были более чем очевидны. Прежде, даже в минуты крайних тягот или тропических болезней, Фалмер всегда оставался разговорчивым и веселым. Теперь же он помрачнел и замкнулся, словно его занимали некие отвлеченные, но неприятные мысли. Черты его грубовато-добродушного лица ввалились, даже заострились, а глаза сузились в таинственные щелочки. Тоуна тревожили эти перемены, хотя он пытался убедить себя, что виной тому всего лишь его собственные больные фантазии из-за уходящей лихорадки.
– Может, расскажешь, что там? – настойчиво спросил он.
– Да тут и рассказывать-то особо нечего, – как-то ворчливо отозвался Фалмер. – Просто несколько полуразрушенных стен, уже заросших лесом, и обрушившихся колонн, увитых лианами.
– Но ты нашел погребальную яму из индейской легенды, где якобы должно быть золото?
– О да, нашел. Потолок уже рухнул, найти не проблема, вот только сокровищ там не оказалось.
Фалмер отвечал сварливо, и от дальнейших расспросов Тоун решил воздержаться.
– Пожалуй, – небрежно заметил он, – нам не стоило отвлекаться от охоты за орхидеями. Похоже, поиски сокровищ – занятие не для нас. А кстати, каких-нибудь необычных цветов ты в этом походе не видел?
– Да не видел я, черт побери, – огрызнулся Фалмер. Лицо его в свете костра внезапно посерело, а в глазах вспыхнул то ли страх, то ли гнев. – Может, заткнешься, а? Не хочу ни о чем говорить. У меня весь день голова трещит, – похоже, начинается проклятая венесуэльская лихорадка. Лучше двинемся завтра к Ориноко – лично я этим походом уже сыт по горло.
Джеймс Фалмер и Родерик Тоун, профессиональные охотники за орхидеями, вместе с двумя проводниками-индейцами продвигались по малоизвестному притоку в верховьях Ориноко. Местность изобиловала редкими цветами, но, помимо ее растительного богатства, их сюда привлекли ходившие среди местных племен смутные, но настойчивые слухи о том, что где-то на берегах этого притока есть разрушенный город, в нем
