всего-то десяток скучающих пассажиров покачивается в такт вагону. Напротив меня сидела молодая мамочка с киндером лет трех. Ребенок увлеченно отпечатывал на замерзшем стекле следы своих кулачков. Потом тыкал пальцами, чтобы получилось похоже, будто кто-то ходил по стеклу маленькими ножками. А его мама читала книгу. Я смотрел на нее в профиль и пытался представить, какой кадр из этого сделал бы Мишка. А еще у молодой мамы была такая же мохнатая шапка из чернобурки, как у Анны.
Я почувствовал укол совести. Все-таки, некрасиво получилось с этим моим вымышленным отцом-деятелем культуры. Анна меня больше этим никогда не попрекала, а я не напоминал. Но все равно было неудобно. Воспользовался ее тайной мечтой, и теперь делаю вид, будто так и надо.
Хочется как-то исправить положение. Анна ведь действительно фантастически красива.
Две разрозненных мысли сплелись в общий клубок. Озарение было настолько простым и ярким, что я начал хлопать себя по карманам в поисках мобильника. Молодая мамочка оторвалась от чтения и строго посмотрела на меня. Я виновато улыбнулся и притих. Мишка! Надо попросить Мишку устроить Анне фотосессию. С его талантом он сделает из нее настоящее божество. А потом эти фотографии можно будет отправить на какой-нибудь Мосфильм… Да черт с ним, с Мосфильмом! Я бы такое фото размером со стадион с удовольствием повесил бы у себя на стене.
Я так увлекся, представляя кадры с Анной в разных позах, что чуть было не проехал свою остановку. Перебежал дорогу перед буксующим старым мордатеньким москвичом. Перемахнул через металлическое ограждение. Чуть не уронил коробку с пирожными. Быстро свернул во двор к бабушке. Вроде бы, когда я звонил сегодня, Елизавета Андреевна сказала, что всех выгонит к чертовой матери до обеда еще. Заболивость развели, понимаешь. Знаем мы эту заботу. Она и сама отлично за собой может поухаживать, руки-ноги на месте.
Я надавил на кнопку звонка. За дверью раздались легкие торопливые шаги моей бабушки. Все-таки, в чем-то Елизавета Андреевна и Наталья Ивановна были похожи. Во многом, я бы даже сказал. Возможно, такое вот переселение душ возможно только в том случае, если…
— Привет, — сказала моя бабушка, кутаясь поплотнее в широкий шелковый халат. — Заходи.
— Я принес кое-что к чаю, — улыбнулся я и протянул ей коробочку.
— Ммм, — предсказуемо разочарованно протянула она. А потом вдруг задержала взгляд на моей руке. — Симпатичная какая вещица. Раньше у тебя ее не видела.
— Ах это? — я посмотрел на кольцо. — Отдавал в чистку. Вчера забрал.
— Можно посмотреть? — Елизавета Андреевна требовательно протянула руку. — Люблю такие украшения!
Я стянул перстень с мизинца и положил ей на ладонь. Она щелкнула выключателем, чтобы света в коридоре стало побольше и приблизила мутноватый зеленый камень к глазам.
Ахнула. Покачнулась. Глаза ее закатились, и она рухнула прямо мне на руки, выбив их них коробку с кремовыми корзиночками.
Глава шестая. Ты катись, катись колечко…
Твою ж мать… Удерживая тело бабушки на руках, я шагнул в комнату. Вляпался ботинком в белковый крем упавшего на пол пирожного. Нога заскользила, я больно треснулся плечом об угол, но успел повернуть бабушку так, чтобы она не ударилась. Донес до дивана, уложил. Подсунул под голову вышитую крестиком подушку. Приблизил ухо к лицу.
Дышит. Кажется, просто в обмороке.
Я осторожно похлопал ее по щекам. Никакой реакции.
Что там надо делать? Нашатырь? Водой побрызгать? Вызвать скорую?
Я метнулся в ванную. Открыл шкафчик с лекарствами. Так… Флакончики, коробочки… Как выглядит чертов нашатырь вообще? Блин, такая простая, казалась бы, ситуация, в обморок человек упал. Миллион раз в книгах читал, как впечатлительные барышни падали без чувств на руки своих кавалеров и случайных прохожих. И чтобы вернуть их к реальности, им под нос совали нюхательную соль.
Ну да, очевидно же.
У каждого в кармане всегда с собой есть.
О, вот оно! Нашатырный спирт, аммиак, раствор десять процентов.
Я открутил крышечку, нюхнул.
Закашлялся. Ох ты ж, вот я молодец! Можно подумать, не представлял себе, как он пахнет.
Бросился обратно в комнату. Подсунул открытый пузырек бабушке под нос.
Она вздрогнула, веки ее затрепетали. Попыталась отвернуться от источника жуткого запаха.
Уф.
— Елизавета Андреевна? — тихонько позвал я.
— Кто? — она открыла глаза и с недоумением уставилась на меня.
Она приподнялась на локте и осмотрелась. Потом крепко зажмурилась и тряхнула головой. Снова открыла глаза и посмотрела на меня. Как будто ей пришлось напрягать память, чтобы вспомнить, кто я вообще такой.
— А вы же Иван, верно? — сказала она. — Приглашали меня на свидание и собирались писать обо мне статью, так?
— Ээээ… да, — кивнул я. Что, черт возьми, такое произошло?
Она встала. Возмущенно оттолкнула мою руку, когда я попытался ее поддержать. Покачнулась. Выпрямила спину, и походкой деревянной куклы пошла на кухню. Зашумела вода в кране.
— Ты что ли меня домой привез после вчерашнего? — громко спросила она.
— Да нет, я вообще-то только пришел, — осторожно ответил я. — Пирожные принес к чаю, но вы упали в обморок, и…
— Вот никогда я не любила корзиночки! — она остановилась в дверях кухни. В одной руке стакан воды, другая сжата в кулак. — Надо немедленно это вытереть!
— Давайте я! — сказал я и шагнул в сторону ванной.
— Сиди! — скомандовала она. — Ты гость, еще бы у меня гости пол не мыли! Ох… А это еще что?
Она разжала кулак и принялась разглядывать зажатый в нем перстень. Брови ее зашевелились, накрашенные ресницы удивленно захлопали.
— Это ты что ли принес? — она подняла на меня взгляд. Ее переходы с «вы» на «ты» всегда были штукой внезапной, это я еще с детства помнил. То она вся такая велеречивая аристократка, а то вдруг в одно мгновение перекидывается в трамвайную хамку с очень богатым матерным лексиконом. — Откуда ты его взял? Я его уже больше двадцати лет не видела!
— Наталья Ивановна? — тихо проговорил я. Но она никак не отреагировала.
— Так, подержи пока! — она сунул мне в руку перстень и хлопнула дверью ванной. Там тоже зашумела вода. — Надо сначала свинарник этот убрать, потом поговорим…
Я присел на диван. В некотором обалдении от скорости развивающихся событий. Так она больше не Елизавета Андреевна, получается? Она снова моя бабушка?
Так, спокойно, Жан Михалыч. Выдыхай. Нашатыря, вон, нюхни, чтобы в обморок не грохнуться самым постыдным образом. Как кисейная барышня, затянутая в корсет.
Я поднес к носу флакон с нашатырем. Мозг пронзило острое аммиачное копье. Уф…
— Между прочим, две корзиночки как-то уцелели, — заявила, разгибаясь, бабушка. — Так что чаю нам с
