- Обручев,- сказал Берг веско,- бросьте Пруста, есть интересное дело.
Он рассказал о цели своего пребывания в Одессе, но это не произвело на Обручева большого впечатления. План Берга был прост, но не гениален. Он как бы вращался по окружности около цели, не давая никакой уверенности, что сделано все возможное. Но он был приятен, и Обручев с ним согласился.
План был таков: если Пиррисон и Нелидова в Одессе, то совершенно ясно (это была основная неправильность плана), что они бывают на море, потому что, кроме стариков и старух, вся Одесса бывает на море. У каждого есть свой излюбленный пляж. Главных пляжей пять. На каждом из них надо провести по пять дней и изучить публику. По мелким пляжам достаточно пройти в разгар купаний,- во время "первого" (до обеда) и "второго" (после обеда) солнца. Вот и все.
- Начнем с востока,- предложил Обручев,- с Лузановки. Завтра едем туда на катере.
Берг потом очень скупо рассказывал о своих одесских поисках, но на основании его записей в тоненькой синей тетради можно восстановить примерно следующую последовательность событий.
Лузановка. Белая Аравия, песок, оазисы колючей травы. За два часа испекаешься, как рак. Не хватает борного вазелина, чтобы смазывать кожу. Берега желтые, море подымается в глазах, будто его вздувает изнутри упрямый ветер. Вдали - белый, вскипающий город. Волны шумят, как у Пушкина,призывно и долго. Ни клочка тени. Временами кажется, что волосы от этого синего огня пахнут паленым.
Когда Берг с Обручевым доигрывали в домино пятую партию на бутылку солодового квасу, Берг увидел высокого человека, надувавшего ртом автомобильную покрышку. Он был сизый и страшный,- покрышка медленно расползалась, полнела, обращалась в твердый круг. Человек быстро отнял рот, шина свистнула, он зажал отверстие пальцем и яростно его завинтил.
- Ловко, Виталий! - крикнул ему Обручев.
- Кто это?
- Помреж с кинофабрики. Знакомый.
- Будет дело.- Берг смешал костяшки домино.- Идем!
Они подошли к помрежу. Он лежал в изнеможении, ребра его вздымались, создавая неприятное впечатление близости под этой тонкой кожицей громадного скелета. Помреж показал на шину.
- Пользуйтесь. Выдерживает шесть пудов. Берг завел с ним разговор о киноартистах.
- Мелкие людишки, вечно грызутся,- сказал помреж.
- У тебя нет там на кинофабрике артистки Нелидовой? - спросил Обручев.
Помреж поморщился, подумал.
- Черт ее знает! Мабуть була,- он изредка вставлял украинские слова.Была такая, кажется, Нелидова, а может, и не было... не ручаюсь. Да ты пойди к Павлу Ивановичу, она у него сидит в сумасшедшем доме на Слободке-Романовке. Помешалась.
- А на какой почве?
- Про почву я не знаю. Во время съемки бросилась на оператора, кричит: "Я не хочу быть пророчицей". Она ведьму играла. "Пророчицы, кричит, все безобразные, страшные, а я молодая!" Схватила его за горло, насилу оторвали.
- Слушай, Виталий,- попросил Обручев.- Познакомь вот его со своими артистами. Он, понимаешь, писатель, ему это нужно.
- А-а, писатель,- помреж повернулся в оглядел Берга.- Ну что ж, приходите завтра на Австрийский пляж ко второму солнцу, они все там толкутся. Приду, познакомлю. Только вряд ли от них чего-нибудь услышите,народ без всякой квалификации, случайный.
Помреж пошел в воду, волоча за собой шину. Он далеко швырнул ее; отлогая волна длинным пламенем отразила солнце. В пламени этом звенели восторженные вопли детей,- волна щекотала им пятки. Солнце обрушивалось на пляж тяжким водопадом жары и веселья.
- Пока хватит,- сказал Берг, когда они с Обручевым вышли из воды и обсыхали на солнце,- а вечером двинем в Слободку-Романовку.
Вечером с юга стеной поднялась туча. В акациях прошумел ветер, и пушечным ударом прокатился над морем гром. Он прошел от горизонта до горизонта, тяжелый и низкий, пригибая головы к земле. В море было черно, желтели огни парохода, входившего в порт, пыль порошила глаза.
"Страшно на море",- подумал Берг и поежился. Он ехал с Обручевым в трамвае на Слободку. Страшно было не только на море, по и в городе. На него, дымясь, медленно опускалось разъяренное небо. Желтый свет, густо смешанный с сумерками и шумом листвы, отражался в поспешно захлопнутых окнах.
В Слободку успели попасть до дождя.
В больничном саду шли, натыкаясь в темноте на скамейки, к одинокому дому с закрытыми ставнями. Казалось, что уже глухая ночь, и Берг заколебался:
- Не двинуть ли обратно?
- Что вы. Да он не спит до трех часов ночи.
Доктор был плотен, высок, в его пенсне отражались маленькие электрические лампочки, розовый абажур, вытянутое лицо Берга.
К рассказу Берга о Нелидовой он отнесся иронически. Берга он знал по его двум книгам, сам написал брошюру о психоанализе творческого процесса, поэтому настойчивые расспросы Берга о больной киноартистке его не удивили. Он даже предложил пройти к больной,- было еще рано, семь часов,- больные не спали.
- Только одно условие,- предупредил доктор,- не задавайте ей никаких вопросов.
Берг кивнул.
Снова шли через сад, слепая молния ударяла в пыльную путаницу оград и черепичных крыш, и Берг был не рад, что затеял эту историю. Ему казалось, что доктор втайне сердится на непрошеное вторжение и только из уважения к литературе (о нем он упомянул в разговоре несколько раз) ведет его к больной.
Больная встретила доктора шипением, потом зловеще прокричала, как птица:
- Кви-кви! Кви-кви!
Берг смотрел на нее и тщетно старался отгадать знакомые по фотографии черты.
Было что-то до очевидности похожее в общем пятне лица, но каждая отдельная черта была суха и говорила о преждевременной дряхлости. Вблизи это была старуха.
- Сколько ей лет? - тихо спросил Берг.
- Кви-кви! Кви-кви! - жалобно крикнула больная.
За стеклами торопливо и нестройно забарабанили капли дождя. Ставни были закрыты. Это вызывало впечатление тяжелой духоты.
- Двадцать пять.
- Как ее фамилия?
- Левшина.
Но Берг не слышал ответа врача,- он чувствовал легкое головокружение. Из путаницы настойчивых мыслей наконец родилась одна - здесь есть какие-то нити!
- Не-ли-дова! - раздельно позвал он, глядя в пустые глаза больной.
- Что вы делаете!
Берг отмахнулся,- тише!
- Верните! - закричала больная и упала на колени около кровати. Голова ее жалко колотилась о матрас. Она закусила одеяло и рвала его, как рвут щенки, играя, грязную тряпку.
- Я не хочу играть пророчиц! Верните мне девочку!
Она хрипло зарыдала.
Доктор стиснул Берга за локоть и вывел в коридор.
- Идите сейчас же ко мне!
Берг, спотыкаясь, вышел в сад. Обручев взял его за руку и повел в темноте,- Берг был близорук. Накрапывал редкий дождь.
- Ну, что ж вы молчите? - спросил Обручев.
- Несомненно,- пробормотал Берг,- здесь что-то есть. Если не для поисков, то для рассказа. Тема, понимаете. Надо использовать тему.
- Вы - вивисектор!
Ударила молния. В глазах Обручева она сверкнула гневной вспышкой.
В квартире доктора стоял розовый свет, сухой лоск паркета.
Берг закурил. Он, казалось, оглох; глаза его рассеянно бегали по стенам.
- Да... - бормотал он.- Конечно... Да, конечно... Это так... Занято, очень занятно... Пришел доктор.
- Ну, милый мой,- сказал он,- слава богу, ее успокоили. Никогда не делайте таких вещей. Вы не понимаете, как серьезно.
- Да. да... простите. Но почему на нее так действует эта фамилия?
Доктор помял в руке папиросу.
- Конечно, тут совпадение. Прежде всего она не настоящая киноартистка. Она недавно приехала в Одессу к брату, поступила на кинофабрику ради заработка. У нее очень фотогеничное лицо, ее взяли. Но дело не в этом. Она разошлась в Москве с мужем,- его фамилия Нелидов. Девичья же ее фамилия Левшина. Здесь был ее муж, он студент-химик. Человек крайне необщительный, молчаливый. Многого, конечно, нельзя выяснить. В конце концов я дознаюсь, в чем дело. Ходит к ней еще ее брат, он плавает третьим помощником на "Перекопе". С ним мне надо будет потолковать. А вы, я вижу,- доктор посмотрел на Берга,- порядочный путаник.
Когда вышли от доктора, дождь прошел, и земля шуршала, впитывая воду.
Окраинная ночь была безветренна, с огородов пахло зеленью. Подошел прямо из степи пустой вагон трамвая.
На следующий день на Австрийском пляже Берг вел себя странно,- помреж даже обиделся. Он не обратил никакого внимания на киноартистов, лишь мельком пробежал по ним взглядом и углубился в домино. Он путал, проигрывал и часто ходил к ларьку покупать "за проигрыш" пшенку, квас и папиросы. У стойки была толчея. Берг вздрагивал, когда холодное тело соседа или соседки в мокром купальном костюме прикасалось к нему, и с легкой досадой уступал место. Только к вечеру он нарушил молчание и спросил Обручева:
- Как вы сказали вчера, - вивисектор?
